Из скупого сообщения на сайте Совета безопасности РФ следует, что 26 августа заместитель председателя СБ Дмитрий Медведев провел совещание по вопросу последствий, которые принесет российской экономике утверждение в следующем году и полномасштабное введение в действие с 2025 года странами ЕС т. н. «углеводородного налога». Помимо Медведева, в совещании приняли участие министры финансов, экономического развития, промышленности и торговли, природных ресурсов, транспорта, один зампред правительства и ряд глав других служб и ведомств. Вполне представительный состав.
Как вы все, должно быть, понимаете, в российских реалиях Совет безопасности является органом не менее влиятельным, чем правительство, но отвечающим не за оперативное управление экономикой, а за выстраивание самой экономической парадигмы. В первую очередь он призван отвечать на встающие перед страной угрозы и вызовы — как внешнеполитического, так и экономического характера.
По сути, угроза снижения экспортной выручки и есть основной встающий перед страной вызов. Увы, но буквально все в стране в большей или меньшей степени зависит от этого показателя — от доходов населения до наполнения государственного бюджета. В условиях высочайшей степени зависимости российской экономики от государственного заказа снижение поступлений в бюджет приводит к спаду в экономике, а проблемы с финансированием — к кризису неплатежей. Больше того, сокращение экспортной выручки отражается и на отраслях, независимых от госзаказа. Например, на жилищном строительстве, для которого продолжающийся с 2014 года спад доходов населения обернулся серьезным сокращением спроса и объемов закладки и ввода жилья.
В общем, нефть наше все: есть нефть — есть экономика, нет нефти — нет экономики.
Теперь перейдем к тому, чем угрожает нам введение странами Евросоюза углеводородного налога. По сути, это таможенная пошлина, размер которой напрямую зависит от размера выбросов в атмосферу СО2 при производстве того или иного продукта — например, добыче и доставке наших угля, газа, нефти, металлов.
В части нашего основного экспортного продукта — нефти — проблема в том, что, по оценке KPMG, российская нефтедобыча дает вдвое больше выбросов СО2, чем саудовская. А это значит, что при ставке налога в 30 евро за каждую тонну выброшенного в атмосферу СО2 российский баррель становится дороже саудовского. Для того чтобы лишить саудовскую нефть этого преимущества, России придется продавать свою нефть дешевле.
Это не считая того, что придется заплатить и сам налог. Т.е.
проблема двойная — России надо платить углеродный налог и компенсировать покупателю разницу в цене с саудовской нефтью или же согласиться с потерей части объема экспорта в Евросоюз.
Что можно пережить при дорогой нефти, но при стоимости нефти $46 за баррель и заявленной правительством бездефицитности российского бюджета при цене нефти в $42 за баррель у нас буквально каждый цент на счету.
В 2017 году у ведущих западных нефтяных компаний, членов Нефтегазовой климатической инициативы (Oil and Gas Climate Initiative, OGCI)*, расчетный выброс СО2 при добыче одной тонны нефти в среднем составлял 170 кг. Компании поставили перед собой цель снизить его к 2025 году на 10–15%. Понятно, что у нас дело с выбросами обстоит несколько хуже, чем у давно озабоченных экологичностью мировых грандов, а значит, сумма налога при экспорте в ЕС будет больше, чем у них.
И тут стоит понимать, что, судя по всему, $55 за баррель нефти сорта Brent — новый уровень цены, при котором становится рентабельной добыча американской сланцевой нефти. Т. е. $55 — это новый долгосрочный «потолок» стоимости нефти (ранее был $65).
Каждый период глубокого падения стоимости нефти приводит к удешевлению добычи сланцевой нефти в США.
Уже при цене барреля Brent в $45 начали приходить сообщения о росте количества работающих буровых установок в США.
Проблема еще и в том, что речь идет не только о сырой нефти, но и нефтепродуктах. И, несмотря на то, что отечественная нефтепереработка в последние годы претерпела достаточно серьезную модернизацию, нефтеперерабатывающие мощности наших конкурентов из Саудовской Аравии еще более новые.
По оценке РАН, потери отечественных экспортеров от введения ЕС нового налога составят порядка 3 млрд евро в год — что неприятно, но терпимо. Тем более случится это после 2025 года. Но, даже если учитывать экспорт в Евросоюз только наших нефти, нефтепродуктов, газа и угля, речь пойдет о гораздо более значительном размере потерь. Та же KPMG оценивает потери России во вдвое большую, чем РАН, сумму.
А главное — никто не застрахован от роста ставки налога. Уже в 2025 году она вполне может быть повышена. А в 2030-м —повышена еще раз. Почему бы и нет, если Евросоюз поставил перед собой цель полностью уйти от углеводородов к 2050 году?
Потому радует сам факт постановки и обсуждения на высшем уровне последствий, которые влечет для российской экономики введение нового налога крупнейшим покупателем нашего экспорта. Прискорбно, что в фокус внимания властей он попал столь поздно, во второй половине 2020 года, когда до введения налога осталось не так уж много времени. Ведь 2025 год — оптимистическая оценка, широкомасштабный ввод в действие нового налога может произойти и раньше.
А перечень мер, которые надо выработать и реализовать в России до этого времени, более чем широк. Начиная с того, что надо «обсчитать» с точки зрения выбросов СО2 все позиции нашего экспорта в ЕС, и заканчивая «выделением средств на реализацию мероприятий по сокращению выбросов парниковых газов и повышению энергоэффективности», как то было заявлено по итогам совещания в Совбезе.
Не зря ведь говорится, что в России очень долго запрягают. А уж когда речь идет о государственной бюрократии, да еще и о выделении бюджетных средств…
*вOGCIвходятBP, Chevron, CNPC, Eni, Equinor, ExxonMobil, Occidental, Petrobras, Repsol, Saudi Aramco, ShellиTotal
