Гамбург гордится тем, что он город The Beatles. Ни в одном другом городе мира они не выступали так долго и не дали так много концертов. В день шестидесятилетия их первого концерта в городе должен был состояться фестиваль с музыкой, но ковид заставил изменить планы. Состоялся Stream & Shout — онлайн-стрим из клуба Indra, где на той же самой маленькой сцене ночью несколько часов подряд пела песни The Beatles и рассказывала о них главная битломанка Гамбурга веселая Стефани Хемпель в черной кожанке и черной майке с надписью Mach Show!

Все в клубе Indra в этот вечер были в черных кожанках — точно таких, в каких были пятеро ливерпульцев, приехавших играть рок-н-ролл в Гамбург, в район Репербан, на улицу с хорошим названием Большая Свобода, где находился (и до сих пор находится) клуб Indra. Но какой это клуб? Это была тесная дыра, куда забредали опохмелиться с утра или хорошо врезать вечером моряки и забулдыги с проститутками. Еще там можно было посмотреть на стриптиз. Наконец я увидел эту сцену — она действительно крошечная. Впятером на ней стоять тесно. The Beatles тогда, по воспоминаниям людей, которые их видели, производили впечатление статичных фигур, и поэтому хозяин дыры Бруно Кошмидер кричал им:

Прыгали. Бегали. Махали ногами. Сталкивались головами. Барабанщик Пит Бест плохо держал ритм, и поэтому Леннон и Маккартни все время задавали ритм себе и рок-н-роллу, стуча ногами по полу. В конце концов, они проломили пол (правда, это было уже в другом клубе, в Kaiserkeller). Да, давай шоу, потому что трем забулдыгам и трем проституткам скучно смотреть на пятерых стоящих столбом музыкантов, и поэтому Леннон прикладывал расческу к верхней губе, что должно было изображать гитлеровские усики, и приветствовал немцев как старых нацистов. Все ржали. А Стюарт Сатклифф нежнейшим голосом пел им Love Me Tender.

Это было погружение на дно — на сияющее огнями, продуваемое ветром с моря, туманное, ночное, пьяное дно Гамбурга. Харрисон потом говорил, что «там были бандиты, трансвеститы и проститутки». Владелец клуба Бруно Кошмидер был хромой тип, утверждавший, что был ранен на войне, но на самом деле он был гимнастом в цирке и сорвался с трапеции. Вышибала Хорст Фишер был бывшим боксером, вполне добродушным. Но мог и врезать. Усилитель у The Beatles был ворованный, они сперли его в Художественной школе в Ливерпуле. В Германии они выступали нелегально, у них не было разрешения на работу. Они играли без выходных, семь дней в неделю, шесть часов в день, первый сет начинался в 8:30 утра, последний — в час ночи. В такой игре они к концу дня доходили до одурения. Жили они в кинотеатре по соседству, в комнате рядом с женским туалетом. В комнате не было ничего, ни кроватей, ни стульев, зато было дико холодно и отлично слышно, как писают немки.

Поэтому утром, выходя на сцену в Indra, еще смурные, невыспавшиеся (спать не давал звук первого утреннего сеанса), в черных куртках, а Сатклифф еще и в черных очках, они прежде всего выдавали Johnny B. Goode Чака Берри — лучший способ проснуться, взбодриться, поднять уровень адреналина в крови и ощутить жизнь как приключение. Пятеро молодых недоучек, кожаные куртки, гитары, ночь как время жизни, день как время счастья, и все это в чужом волнующем городе — что может быть лучше?

В обязательный набор вещей, который они играли в Indra, помимо Twist and Shout и Rock and Roll Music, входила неопознанная вещь, которую Штефи Хемпель искала долгие годы. О ней говорили ей старые завсегдатаи Репербана, помнившие концерты The Beatles в Indra. Вещь называлась Schick nach Hannover. Ни в одной энциклопедии The Beatles нет такой вещи. Но они говорили, что помнят, как публика кричала The Beatles, чтобы те сыграли Schick nach Hannover — «Отправь в Ганновер».

Во время стрима в Indra появилась женщина с белыми волосами, в белой роскошной шляпе — Рози Шеридан, первая жена Тони Шеридана, который был знаменитым английским рок-певцом в Гамбурге, когда Джон Леннон еще прыгал на сцене в одних трусах и с крышкой от унитаза на шее. Сейчас Рози выглядит как почтенная, состоятельная немка, но в то время, когда она была подружкой Шеридана, она спала с ним в комнате в клубе Top Ten, куда со временем подселились The Beatles. Они делали карьеру, да, они делали карьеру на гамбургском дне — в новой комнате у них были кровати и даже горячая вода. И Бруно Кошмидер тогда обещал отомстить им за измену своему клубу — переломать Леннону и Маккартни пальцы. Но всего лишь настучал в полицию, что в оргиях участвует несовершеннолетний Джордж Харрисон.

Все это теперь, рассказанное и воспетое в многочисленных книгах и мемуарах, кажется романтической олеографией — началом саги, восхождением героев. Жизнь открывалась перед ними — огромная, исполненная света и простора, как Северное море, на которое они иногда выбирались отдохнуть от безумных ночей, оглушительных пьяных криков, полицейских облав и общения с проститутками, которые стирали им одежду; но что там впереди — неизвестно. Как тихи и спокойны их лица на фотографиях Астрид Кирхгерр, светловолосой девушки, которая вместе с Клаусом Форманом однажды пришла послушать англичан и потом много раз фотографировала их. Стюарт Сатклифф влюбился в нее.

Это была любовь с первого взгляда, любовь двух людей, которые мгновенно нашли друг в друге ответ, отклик, отсвет и целый мир. Ведь это только на олеографии та гамбургская жизнь The Beatles предстает идеальной. Но на самом деле это был клубок отношений, амбиций, обид, невысказанных и высказанных упреков. Маккартни ревновал Леннона к Сатклиффу. Леннон и Сатклифф считали себя художниками, и иногда на них накатывала тоска: что они делают в этом притоне, на что тратят жизнь? Сатклифф плохо играл на гитаре, Маккартни делал ему ехидные замечания. В одном из писем из Гамбурга Сатклифф писал о протекающей крыше в комнате, где они живут, и о том, как стучат капли, падая в подставленные ведра, — немыслимая тоска одиночества. Пит Бест, мало того что плохо держал ритм, он еще держался особняком и был слишком хорош собой. Слишком хорош для барабанщика, который должен сидеть за своими барабанами за спинами тех, кто красуется на авансцене.

А может быть, Маккартни не нравилось, что Love Me Tender в исполнении Сатклиффа вызывает восторг даже у пьяных проституток — они плакали, слушая, как английский мальчик в черных очках поет о любви. Эта запись чудом сохранилась. Но ведь он пел это той, в кого был влюблен, — Астрид Кирхгерр.

Когда семнадцатилетний нарушитель законов и границ Джордж Харрисон, высылаемый из Германии полицией, уже сидел в поезде, Сатклифф и Кирхгерр принесли ему на дорогу фрукты и конфеты. Он же самый маленький.

Как кончилась эта любовь, знают все. Не будем говорить об этом. Ведь в тот августовский день 1960 года, когда пятеро молодых ливерпульцев вышли из зеленого микроавтобуса, который привез их на Репербан к клубу Indra, где им предстояло играть день и ночь, никто из них ничего не знал о будущем — ни о славе, ни о смерти.