«Никогда раньше такого не видел»

Интернет в Беларуси нормально начал работать только в среду утром, 12 августа. С вечера воскресенья, когда закончилось голосование, мобильный интернет отсутствовал в принципе.

— Конечно, я подготовился. Установил нужные программы на телефон. Потом, когда интернет отрубили, скачать что-либо было невозможно. На улице люди подходили, спрашивали. Я по блютузу передавал файлы, — рассказывает минчанин Илья.

Ему 33 года, и он айтишник. Отключение интернета в стране Илья считает «удачной ошибкой властей»: лишенные привычных средств связи люди вспомнили, как обменивались информацией раньше.

— Мобильная связь работала, можно было эсэмэски слать. Телеграм работал кое-как. Люди звонили друзьям, предупреждали о засадах и происходящем. Начали распечатывать листовки и распространять их.

— На нашем избирательном участке комиссия добросовестно вывесила протоколы, и в них Светлана Тихановская набрала порядка 60 % голосов, — рассказывает житель минского района Уручье Андрей Кмитиц (41 год). — Меня поразило то, что после голосования люди не уходили, стояли рядом с участком, ждали итогов. А когда протоколы вывесили, все стали радоваться, обниматься, поздравлять друг друга. Говорили: «Мы победили». Это было впервые, я никогда раньше такого не видел.

Не веря своим глазам, люди решили пойти посмотреть, что происходит на соседних участках, и оказались во дворе школы № 202. Там тоже стояли местные жители и ждали протоколов.

— Комиссия сначала тянула, тянула, а потом вызвала ОМОН, — говорит Андрей.— Там собралось человек двести, многие уже знали, им звонили с других участков и рассказывали, что Тихановская победила и там, и там, и там… Где-то 60 %, где-то даже 70. Мы ждем, а тут — ОМОН. Зашли в школу, а потом почему-то вывели оттуда избирательную комиссию и посадили в автобус. Люди бросились за комиссией, а наблюдатели вышли и говорят: «Не ходите туда, ждите протокол здесь». Членов комиссии закрыли в автобусе, омоновцы попытались его окружить, но их было мало. Люди начали скандировать «Протокол!», стучали кулаками в окна, кричали избиркомовским: «Поднимите глаза! Посмотрите на нас! Как вам не стыдно?!» Но те молча сидели в автобусе и не смотрели на нас.

Противостояние длилось около полутора часов, говорит Андрей. Люди не давали автобусу уехать, кто-то даже блокировал своими автомобилями дорогу. ОМОН получал подкрепления, но избиратели пропустили автобус с избирательной комиссией только тогда, когда приехал спецназ со стрелковым оружием.

— Это был самое удивительное. Я даже представить себе не мог, что белорусы способны на такую консолидацию, — не верит в произошедшее Андрей.

«Невероятные» — это самая частая самооценка граждан Беларуси. За 26 лет режима Лукашенко в стране было всего несколько массовых акций, которые можно назвать протестными в полном смысле этого слова. Как правило, заканчивались они печально. В марте 2006 года милиция разогнала в Минске палаточный лагерь, который горожане разбили на площади Независимости, протестуя против результатов голосования. Лукашенко тогда также набрал более 80 процентов. Его соперники не преодолели пятипроцентный барьер. После выборов в декабре 2010 года на 5 лет лишения свободы был осужден один из соперников Лукашенко Андрей Санников — «за организацию массовых беспорядков».

А в 2020 году на этапе сбора подписей за кандидатов белорусы неожиданно стали выстраиваться в многокилометровые очереди, отдавая свои голоса в поддержку Светланы Тихановской. Стало понятно, что эта кампания не будет похожа на предыдущие.

«Тюрьмы трещат по швам»

Елена Маслюкова из Светлогорска — официальный представитель Хельсинского комитета в Беларуси, координатор правозащитного центра «Вясна». Пока мы разговариваем по телефону, ей трижды приходится сбрасывать звонки.

— Много арестованных, люди ищут своих детей, мужей, братьев, — говорит Елена.

Ее арестовали в субботу, 8 августа. К тому времени в 70-тысячном городе полным ходом шло досрочное голосование, наблюдателей на участке — «из соображений эпидемической безопасности» — должно было быть не больше трех.

— Они объявили об этом за несколько дней до голосования и сказали, что на участки попадут только те, кто были первыми в списках, — рассказывает правозащитница. — Понятно, что все наши люди оказались в этом списке пятыми, десятыми… А из 55 участков в районе у нас 25 были плотно закрыты. Нам создавали невыносимые условия.

Разозлившись, Елена, педагог по образованию, села возле одной из школ и просто стала считать всех, кто туда входил.

— Я насчитала 66 человек. Причем я даже не знала, идут они голосовать или это работники школы. А вечером оглашают количество проголосовавших на этом участке— 225 человек. Я написала заявление в прокуратуру.

В РОВД Елена Маслюкова пошла узнать судьбу исчезнувшего экоактивиста Андрея Смоленчука. Зная, что милиция превентивно арестовывает «самых буйных», 45-летний Смоленчук уехал в Минск.

— Он очень эмоционально выступил на митинге в поддержку Тихановской 26 июля. Укорял людей, которые не поддерживают нас в борьбе против строительства и работы китайского завода беленой целлюлозы, — там недавно случилась авария, один человек погиб. Андрей уехал, и его как-то нашли в Минске. Арестовали. Родне сказали, что направили отбывать 10 суток в Светлогорск.

Не зная за собой никакой вины, Елена пришла в РОВД, а оттуда ее уже не выпустили. Составили протокол за… тот самый митинг 26 июля и бросили в камеру.

Вечером в воскресенье она услышала, как гремят щиты, и поняла, что люди вышли на площадь — здания райисполкома и РОВД стоят рядом.

— Я слышала их, пела песни в камеры про «муры» (стены), про «Перемен требуют наши сердца»…

Потом еще одну — оказалось, моя одноклассница, тоже задавала вопросы омоновцам.

Елену Маслюкову выпустили через полтора дня. По ее словам, в этот раз милиция явно изменила тактику.

— Они раньше людей задерживали, штрафовали и отпускали. А штрафы у нас серьезные. За «организацию митинга» — 30 базовых (около 30 000 российских рублей. — Е. Р.). Стране деньги нужны, штрафуют безбожно. Но не сейчас. Сейчас всем дают от 10 до 15 суток. Стараются забрать как можно больше молодых мужчин.

Белорусские тюрьмы действительно трещат по швам. Задержанными забиты райотделы, ИВС. Силовики свозят людей в арендованные ангары. Сеть полна свидетельств об издевательствах со стороны милиции, о настоящих пытках.

После 9-го числа в Гомеле — втором по величине городе Беларуси — было арестовано более 500 человек.

— Такого не было никогда, — говорит гомельский правозащитник Леонид Судаленка. — Система не выдержала и сломалась. Задержанных начали свозить в СИЗО, к уголовникам. Потом стали просто отпускать по домам. Уже есть несколько случаев, когда человека отпустили, а потом приезжают домой — арестовывают снова и увозят в отдел.

Серьезных столкновений с милицией в Гомеле не было. В основном люди выходили на центральные улицы, несколько сотен человек, аплодировали. «Хапун», как говорят белорусы, начался после — во дворах, на остановках.

Так, 10 августа был задержан 25-летний Александр Вихор. Следственный комитет говорит, что в ходе несанкционированной акции. Его мать настаивает: Саша ехал к девушке, его схватили, когда он пересаживался на другой автобус. Бросили в автозак, который несколько часов простоял на солнцепеке. В машине парню стало плохо, он успел сообщить матери по телефону, что задержан. Мать говорит, что ей не дали увидеть сына, она уверена, что его сильно избили.

— Дети выходят на акции протеста, а родители сидят дома, — говорит Леонид Судаленко. — Основная масса протестующих — это люди от 20 до 45.

«Люди потеряли страх»

О задержании подростков — сотни сообщений в соцсетях. Родители ищут своих детей, шалея от страха и отчаяния. Это придает протесту силы.

— Мой сын Ян Галко был задержан днем 10 августа вместе со своим названым братом. Им по 17 и 16 лет. Задержали их не на акции, а просто на улице. Били кулаками в живот и в грудь. Отвезли прямо в Центр изоляции правонарушителей, не составляли никаких протоколов, не предъявляли обвинений. Не вызывали родителей, как обязаны делать по закону, и даже не сообщали ничего. До утра 11 августа мы просто не знали, где он. В ЦИП их ставили на колени лицом к стене в коридорах. В таком положении дети провели не меньше пяти часов. В том числе девушки-подростки.

Ян рассказал, что видел там «пыточную» — какую-то грязную и мокрую комнату, где на коленях стоял голый окровавленный парень. Вообще, всех совершеннолетних, как он рассказал, раздевали догола и били дубинками. Постоянный поток ругательств, оскорблений, угроз. Говорит, даже парни плакали. У них отобрали и не вернули телефоны в рамках какого-то неведомого «следствия», — рассказывает журналист Дмитрий Галко, который последние несколько лет вынужден жить за границей, на родине против него возбуждено уголовное дело по сфабрикованным обвинениям.

Дмитрий считает, что за последние 5 месяцев белорусы потеряли страх.

— Надо понимать, что в Беларуси «креативный класс» хотя и не любил никогда «агродиктатуру», в протестах участвовать был не склонен. Айтишники, привилегированная прослойка, так и вовсе были довольны жизнью. А тут подняло и понесло волной всех — и айтишников, и рабочих, всех. Как мне кажется, дело в пандемии коронавируса прежде всего. После нее, как после войны, люди потеряли страх. Они прошли по грани между жизнью и смертью. Ну и увидели, конечно, насколько неадекватен человек, выдававший себя за гаранта стабильности и порядка. Он не только чудил, но и просто подвергал людей опасности. Маска оказалась сорвана. Дело доделала неожиданная политическая кампания — ее новые лица. Просто это затронуло не узкую прослойку активистов, загнанных в политическое гетто, уже свыкшихся с ролью мучеников, а всех. Кровь на улицах белорусских городов — с ней теперь ассоциирует себя каждый. Это не чья-то чужая кровь пролилась, а наша. Это не у кого-то украли право выбора, а у меня, — считает Дмитрий Галко.

Главное, чего сейчас опасается власть, — это радикализация протеста. После протоколов с реальными итогами голосования, подтверждающими победу Тихановской, в интернете стали появляться документы, раскрывающие персональные данные милиционеров и сотрудников спецслужб. В Сети разворачивается флешмоб: бывшие и действующие сотрудники демонстративно сжигают свою форму, нашивки, выбрасывают ветеранские удостоверения — они отказываются воевать с собственным народом.

Радикализации протеста боятся и сами протестующие. В пабликах, где ведется координация акций, периодически появляются сообщения с рецептами «коктейлей Молотова». Неизвестные «специалисты» рассказывают, как правильно баллончиками с краской заливать шлемы омоновцев, как монтажной пеной портить им форму.

«Я не понаслышке знаю, как *** (наказывают) мусоров и других госфашистов за порчу обмундирования и снаряжения, их оставляют без премий или они за свой счет потом все покупают. Ну и поскольку они мотивированы только золотом казенным, то на каждое лишение денег они не готовы. Бонус напоследок: пена МОНТАЖНАЯ — редкостная тварь, проникает во все щели, не отмывается, тем самым помечает фашистских карателей, которые живут практически в каждом доме и дворе (из телеграм-канала «Гомель 97 %»).

Андрей Кмитиц говорит, что, по сути, минские протесты сейчас — это уже борьба с милицией и ОМОНом.

— Районы Минска словно соревнуются между собой — кто лучше сможет привлечь внимание силовиков. Намечаем акцию, собирается человек 200–300, ОМОН приезжает, мы разбегаемся. Так мы оттягиваем их силы от центра, где идут наиболее жесткие сражения, — рассказывает минчанин. — Белорусы почувствовали себя нацией. Это настоящий народный протест. На акции приходят молодые парни и мужики под 50 с пузами, убегают потом, перепрыгивают через заборы. Люди с балконов кричат нам, если видят, откуда подъезжает спецтехника, предупреждают.

Разъяренные таким поведением людей омоновцы 12 августа открыли огонь по жилому дому на проспекте Дзержинского в Минске.

— Да, это вполне реальная перспектива развития событий — когда милицейских и омоновцев люди начнут вычислять, идентифицировать и мстить, — говорит айтишник Илья, который намерен и дальше выходить на улицу.

Отсутствие единого лидера, отключение интернета и беспредельная жестокость силовиков сделали свое дело: в стране началась массовая самоорганизация.

— Я никогда такого раньше не видел, — говорит Илья, который вечером 10 августа оказался у ТЦ «Рига», где протестующие начали сооружать первые баррикады. — Нет никакой координации, никто никому ничего не приказывал. Кто-то просто стоял, кто-то выкрикивал лозунги, кто-то начал таскать мусорные баки. Все поняли: чем больше нас будет, тем больше пригонят ОМОНа, надо максимально затруднить путь автозакам. Насилие государства переливается в агрессию. Государство подкидывает поленья в этот огонь. На улицу выходят даже те, кто никогда не был сторонником протестов. Потому что и эти поняли, что и их могут схватить в любой момент. Просто так. А я не могу не выходить. Если мы не победим, меня посадят.