— Премьер-министр Михаил Мишустин заявил о создании правительственной комиссии по русскому языку, которая будет разрабатывать «целостную языковую политику». К любой «целостной политике», которую нам навязывает государство, мы привыкли относиться с ужасом. Правы ли мы на этот раз?

— Со стороны это действительно выглядит ужасно. Во-первых, это кажется совершенно неуместным — как у Фазиля Искандера: в самые страшные времена обычно заводят дискуссию о том, нужно ли целовать дамам ручку. Во-вторых, кажется, что сейчас правительство станет приказывать нам, в каком роде употреблять слово «кофе».

И отдельно неприятно то, что лингвистической общественности об этом ничего не известно. Никакой открытой дискуссии пока не было. Я, например, впервые услышала об этом по телевидению и только потом стала выяснять, в чем дело.

При этом все же речь идет не о том, как нам говорить. А об апробации словарей, грамматик, справочников. Любой словарь — это как сборник стихотворений. Это авторский продукт. И при использовании языка как государственного, при каком-то его официальном функционировании, при составлении заданий ЕГЭ и оценке его результатов надо договориться, на какого «автора» ориентироваться. Несколько лет назад шаг в эту сторону был уже сделан — тогда вышел приказ Министерства просвещения, легитимизирующий конкретный список словарей. Неплохой список, кстати, — в нем, например, «Грамматический словарь» Зализняка есть.

Так что основная функция создаваемой сейчас комиссии будет, насколько я понимаю, состоять в том, чтоб ставить некую «пробу» на словари. Это не идеальная, разумеется, конструкция. Просто потому что Цезарь не выше грамматиков, и в области норм орфографии, пунктуации и словоупотребления не должно быть государственного регулирования. И вообще было бы достаточно, чтоб авторитетная организация — например Академия наук — рекомендовала бы определенные словари.

— Насколько это начинание связано с поправками в Конституцию, обещавшими «защитить русский язык»? От чего наш язык вообще защищать? И чем эта защита нам грозит?

— С языком же, как со всем прочим. Если наша страна сейчас все время стоит в позиции защиты и постоянной обиды — это будет распространяться и на риторику относительно языка. Но наш язык ни от чего защищать не надо. Это очень большой язык с огромной литературой на нем. Ему сейчас не грозит исчезновение, а это самое ужасное, что может случиться, — ведь буквально каждый день исчезают несколько языков. И даже «инвалидность» ему пока не грозит. Языковая инвалидность — это когда язык используется только в быту, а, например, в науке — нет. Это, кстати, большая проблема, скажем, для скандинавских языков (статью проще писать сразу по-английски, чтобы все могли ее прочесть). Но для русского языка и такой угрозы пока нет. Тут можно сказать, что наша отсталость нам на руку.

Некий официальный подход состоит в том, что русский язык надо защищать от заимствований, от мата, от сленга, но это все глупости. Русский язык живет и развивается. Например, бурно развивающийся молодежный сленг значит, что молодежь пользуется нашим языком в полной мере как родным. На русском языке создается отличная литература, писатели пишут — в общем, тут я бы не волновалась. Если нам не нравятся отдельные слова, которые появляются — причем в основном не в речи молодежи, а как раз в речи чиновников, — ну что ж делать…

— А «экспертиза правил русской орфографии», которую тоже обещал Мишустин, — это что?

— Это тоже звучит устрашающе — как будто сейчас сядут Мишустин с Матвиенко и будут проверять правило, по которому следует писать «пол-лимона, но полмандарина». Но речь идет о другом. Последний раз правила русской орфографии и пунктуации официально утверждались в 1956 году. Там подробно объясняется, как писать имя Чан Кайши и прилагательное чанкайшистский, как использовать большие буквы в словосочетании «вооруженные силы», в случае если это силы стран НАТО и в случае если — стран Варшавского договора. Но это такая глубокая архаика, с тех пор все-таки много чего произошло.

Вот, например, слово «блогер» — как его писать? С одним «г» или с двумя? Можно, конечно, занять такую позицию, что совсем не надо слова «блогер» и в словаре такую гадость писать не надо. Но это какая-то позиция отрицания реальности. Слово есть. И значит, по его поводу надо договориться. Потому что разнобой в орфографии и пунктуации — это очень неудобно. К тому же люди хотят писать правильно. Более того — они даже хотят, чтоб имелся единственный правильный вариант, сердятся, когда мы говорим, что правильны оба варианта.

— И кто решает?

— Решают ученые. В данном случае орфографисты. Опираясь на внутреннюю логику языка. На то, какие имеются в современном письме тенденции. При этом имея в виду человеческую психологию. Люди же очень плохо реагируют на изменения орфографии. Вон была идея в целях упрощения писать «мышь» без мягкого знака и «огурцы» с «и» на конце. Но подобные предложения всегда вызывают страшное возмущение культурного общества. Как кто-то тогда сказал: «Я тогда этих огурцей и есть не буду». И вот все это ученые должны иметь в виду. И действовать мягко. Но какое-то упорядочение орфографии и пунктуации и особенно их описания, совершенствование самого изложения правил сегодня необходимо. Описание должно быть полным, понятным, последовательным и непротиворечивым.

— Что ж, выходит — это неплохое правительственное начинание?

— Ну это трудно пока сказать. Я уже говорила, что считаю, что такие вещи должны происходить без правительственного участия, а, например, силами Академии наук. И двигаться не волей чиновников, а научным авторитетом, а Академия наук, несмотря на реформирование, пока остается таким авторитетом. И там давно ведется соответствующая работа — создается словарь и своды правил современного, повторюсь, современного, русского языка. Работает Орфографическая комиссия (сейчас ее председатель А.Д. Шмелев). Другое дело, что в намерениях правительства, если разобраться в их смысле, мне кажется, пока ничего страшного не просматривается. Хотя из любой вещи — даже не ужасной по замыслу — можно сделать дубину и кошмар.

— Я слышала предположения, что такой дубиной это может стать по отношению к национальным языкам. Что русский будет везде продвинут как основной и поглощающий.

— Да, это то, что пугает по-настоящему. В последнее время было сделано несколько неудачных шагов в этом направлении. Например, национальные языки перестали быть обязательными в школах в тех местах, где эти языки распространены.

Язык — дело интимное, он лежит очень близко к идентичности человека, в частности к его национальной идентичности. И люди внезапно могут счесть, что то, что им не дали выучить свой язык, что в школе навязывали русский, — это ущемление их идентичности. И это вызовет взрыв. Очень многие кровопролитные конфликты начинаются с языковых недоумений. Вспомним хотя бы, как разворачивалась ситуация в Донбассе. Там тоже все началось с проекта изменений в законе о языке — и реакция была очень острой.

Так что я не знаю, какую там языковую национальную политику у нас хотят последовательно реализовывать, но опасения огромные.