Страх. Еще утром и днем в пятницу собравшиеся в здании суда и вокруг него, включая адвокатов и подсудимых, боялись, что их могут арестовать прямо по окончании заседания. Алексей Малобродский, единственный из обвиняемых, кто провел долгие месяцы в СИЗО, предусмотрительно захватил с собой на оглашение приговора рюкзак: был готов.
Не пригодилось. С Каланчевки по домам разъезжались наконец свободные люди. Примерно в 17 часов по Москве случился взрыв эйфории среди собравшихся, участников и наблюдателей. Кричали, аплодировали, ликовали. Долго не расходились.
«Мы гибнем от собственной готовности», — сказал Пастернак в тридцатые годы прошлого века. Неотменимо и в наши дни. Радость, охватившая слушателей приговора, — радость тех, кто был готов принять худшее.
Не сразу стало понятно: происшедшее не победа.
Перемена события произошла на наших глазах неуловимо, но жестко. И дело не в штрафах, не в гражданском иске Министерства культуры. Дело в признании вины — по полной программе. Намеревались погубить людей, а погубили «всего лишь» их репутации.
Весы Фемиды колебались все время. Наблюдателям со Старой площади было понятно: приговор с лишением свободы породил бы в обществе не просто протест — квазинеприятие в самый неподходящий момент голосования по поправкам, а обвиняемых сделал бы героями времени.
Теперешний результат судебного разбирательства со штрафами и полным признанием вины одарил их клеймом мошенников и расхитителей государственных средств.
Судья Олеся Менделеева, чьи красные брюки под черной мантией создавали впечатление театрального костюма, читала приговор удивительно. Как актриса, которую вызвали на кастинг в непривычный проект.
Она то проборматывала страницы, глотала окончания и слоги, то — и это было самое удивительное — зависала, вглядываясь в текст как в полностью незнакомый. Чтение давалось ей мучительно.
Кондиционированный холод в зале не помогал: вместо яркой, решительной и отчасти агрессивной личности, которая вела процесс, собравшиеся видели неуверенную, спотыкающуюся, будто придавленную.
Закулисье. Смело можно предположить: так называемая «условка» стала итогом изматывающей закулисной борьбы.
За Кирилла Серебренникова три года мерились влиянием люди, имеющие вес, с людьми, имеющими власть.
Позор, в котором мы жили три года, по оценке серебренниковского адвоката, на одном из славянских языков — сцена. На этой сцене выступали ФСБ, СК, Министерство культуры и те, кто ставит акценты во внутренней политике страны. Да что там: и заступники, и радетели приговора упоминанием дела «Седьмой студии» измотали первое лицо государства.
Вот почему с определенного момента процесс гнали, опуская всякие правила: в одиннадцатичасовой рабочий понедельник были вмещены все финальные фазы — слово обвинения, слово для защиты, прения, последние выступления обвиняемых.
Приговор содержал массу удивительных противоречий, но, может быть, самое поразительное в нем то, что судебные заседания оказались ненужными. Практически все, что на них происходило, в финальном документе не было учтено.
В основу приговора положено равенство обналиченного и похищенного. И третья экспертиза, в которой целиком отсутствует экономическая логика. 87 миллионов, по мнению экспертов Баженовой и Королевой, реально потраченных на проект, — цифра с силового потолка.
Лексический ряд: «преступная группа», «преступные роли», «заранее разработанный преступный план», «сокрытие, обман, недостоверные сведения» — по сути копипаст заключения обвинителей.
Прецедент, который отзовется долгим эхом — и в судьбе каждого обвиняемого, и в жизни современного российского театра.
Прецедентное правосудие — не наша, английская практика. Но этот процесс занимает особое место. Точка, которая в нем поставлена, на самом деле многоточие в отношениях государства и творца, которые сейчас выглядят как отношения заемщика и должника.
«Неужели после такого можно брать деньги у государства?», — этот животрепещущий вопрос стали обсуждать на газонах Мещанского суда еще прежде, чем разъехались по домам оштрафованные фигуранты.
Министр культуры Ольга Любимова поспешила обозначить вектор новой внимательности к экономике культуры. Главное развести, разлучить хозяйственную ответственность и творческий процесс. Грубо: директора и художественного руководителя.
Никогда больше не объединяя их в одном лице.
Что ж, опыт «театрального дела» должен пригодиться не только постановщикам спектаклей — всем творцам.
Реформа нужна. Реформа, которая защитит того, кто создает событие, и контент от того, кто в любую минуту может признать исполнение «ненадлежащим». Как сделал Минкульт, который при одном политическом ветре гордился «Платформой» и успехами Серебренникова, а при другом — стал соучастником его посадки на скамью подсудимых, выступив истцом в зале суда.
Деньги государства — это деньги нации, той самой, которая из толпы становится народом в театральном зале. И давно пора применить народный налоговый сбор на культуру, о котором много лет говорит Александр Рубинштейн, один из лучших спецов в экономике культуры, чья экспертная оценка, черным по белому опровергавшая третью судебную экспертизу, не была принята.
Смысл — в простом праве любого гражданина Российской Федерации часть своих налогов направить на культуру.
Тогда будет решать народ, а не министр, кем бы он ни был — потомком театральной легенды или творцом исторических фейков.
Но и этого мало.
Закон о театре обязан защитить национальное художественное достояние от законотворчества временщиков.
ИскМинкульта почти в 129 миллионов удовлетворен в отношении троих подсудимых солидарно, то есть в его погашение может быть обращено имущество любого из них. До тех пор, пока сумма не будет выплачена, имущество троих участников процесса под арестом — от пресловутой берлинской квартиры режиссера до многочисленных украшений от Тиффани, конфискованных у тещи Юрия Итина.
Перспектива. Приговор с признанием мошенничества, обмана государства и хищения в особо крупных — «посильнее Фауста Гёте». Само собой, участники процесса, не признавшие в его ходе свою вину, с ним не согласны. У них десять дней, чтобы оспорить решение Мещанского суда и подать апелляцию в Мосгорсуд. В понедельник они получат приговор в виде напечатанного текста, смогут его осмыслить и решить, что делать дальше.
Если оспаривать, то приговор не вступит в силу до момента решения высшей судебной инстанции.
Если в апелляции будет отказано, трое бывших подсудимых обязаны, кроме штрафов, уплатить деньги по иску Министерства культуры. Иначе счета и берлинская квартира режиссера, счета Итина и драгоценности его тещи, а также «Шкода» выпуска 2012 года, принадлежащая Алексею Малобродскому, будут обращены в пользу государства.
Софья Апфельбаум от любых финансовых взысканий освобождена. Но борьбу за честь имени имеет полное право продолжить. Поскольку «ненадлежащее исполнение, халатность, отсутствие контроля и небрежность» — точно не про нее.
Но как бы ни решили обвиненные и их адвокаты, тяжелый осадок «театрального дела» уже навсегда примешался ко вкусу времени.
