«Мы благодарны, за каждой копейкой нагнемся»

— Как у вас настроение, с учетом того что радиостанция спасена?

— Нас еще не спасли, а только спасают, радоваться рано. Это процесс, растянутый во времени, но можно хотя бы сказать, что тяжелую ситуацию, которая у нас была, мы уже прошли. Нам активно помогли радиослушатели, мы пытаемся получить какие-то льготы от государства, а еще в связи с тем, что из-за необходимости голосовать 1 июля стали отменять карантин, чуть-чуть ожил рекламный рынок. Повезло, что рекламодатели выступили единым фронтом в нашу поддержку и сказали: о’кей, мы можем размещать у вас рекламу даже сейчас, в такое время.

Главное, чего нам удалось достичь, — появилась вера в себя, а к тому же мы поняли, что есть ради кого к чему-то стремиться. Было ощущение вакуума, мы не очень понимали, кто наша аудитория: кто-то слушал нас, кто-то нет. А волна, которая в итоге пошла, — это очень пронзительно и круто.

— В СМИ фигурирует сумма в 13 миллионов рублей, которую собрали для вас.

— Да, сейчас 13 миллионов 200 тысяч. Здесь не учитываются рекламные деньги, это только присланные слушателями средства.

— Тяжело далось с моральной точки зрения решение объявить краудфандинг?

— Да, конечно, потому что это и не краудфандинг вовсе. У этого сбора средств не было конечной цели. Никто ведь не говорил условно: давайте мы соберем деньги и на них устроим программу с Ваней Ургантом, а если не соберем — то деньги вернем. Это чистой воды поддержка по типу западного формата public tv, когда люди платят, и за счет этого работает канал. Но тут все же мы имеем дело с другим менталитетом, с другой культурой. В США люди привыкли за все платить. Здесь по-другому, и к такому формату нам очень не хотелось прибегать: все-таки это не первый кризис, но как-то до этого обходилось — тут проползем, тут продержимся, тут зубами провода прикусим. В этот раз проскочить не удалось.

— Что писали вам слушатели, которые переводили деньги?

— Нам пришло шесть тысяч писем, мы читаем и плачем от того, что там написано. Мы их все выложили на сайт, там их можно прочесть, даже пересказывать не буду. Во-вторых, мы сняли видео, где наши ведущие читают некоторые из этих сообщений — в знак благодарности слушателям.

— Это слушатели, а от рекламодателей денег пришло больше или меньше?

— (после небольшой паузы). Меньше.

— В этом для вас есть какой-то вывод?

— Никакого вывода, кроме того, что мы благодарны, за каждой копейкой нагнемся. Вот про морально-этические моменты: когда мы обсуждали, как теперь быть, нам советовали «сделайте клуб «Серебряного дождя»». Будут платиновые карточки, экскурсии по станции для vip-клиентов. Мы подумали — и отказались. У нас специфическая аудитория: мы все как родственники. Невозможно поделиться так, что бабушка будет vip, а тетя не будет vip.

— Три миллиона разом?

— Да, только платеж такой не прошел. Вице-президент крупной нефтегазовой компании перечислил нам большие деньги, и, с другой стороны, мальчик с копилкой — для кого их пожертвование ценнее? А еще есть бабушка, которая присылает нам 500 рублей, а есть ребята из Челябинска, где мы вообще не вещаем, но они слушают нас в приложении в интернете — и тоже решили перечислить деньги. Для нас все важны.

«Претензий к правительству нет. Но помощь могла быть побольше»

— Из того, что вы говорите, может сложиться иллюзорная картинка, что людям настолько нужны те или иные медиа, что они готовы их спасать ценой своих последних денег.

— Нет-нет, это именно что история про родственников, которыми мы считаем наших слушателей, и они нам об этом пишут. И потом, речь тут ведь об участии в благом деле — спасении кого-то: все хотят принять участие и сказать, что совершили доброе дело. Нас, к слову, никто не спросил, куда мы эти деньги будем тратить.

— Давайте я спрошу: куда и на сколько этих денег хватит?

Но мы все-таки не говорим же: несите нам деньги еще, — нет, рассчитываем и на себя, как-то вертимся.

— А где брать остальные 29 миллионов?

— Понимаете, тут какие долги? В первую очередь это налоги, по ним мы получили отсрочку. Здесь договорились, там письмо подписали, где-то пойдем понудим. Может, как-то рассосется (смеется). Но я не могу ответить на вопрос, где взять еще почти 30 миллионов, у нас их нет.

— Может, еще раз пройти с мошной?

— Мне не очень нравится эта аллегория — именно поэтому мы не хотели всю эту историю устраивать. Потом, у нас на сайте же висит объявление с просьбой поддержать. Поддержат — хорошо. Мы не можем никому предъявлять что-то и требовать еще денег.

— У «Новой газеты», к слову, есть проект «Соучастники», когда лояльные читатели каждый месяц поддерживают газету определенной суммой. О чем-то подобном вы думали?

— Да, такая система тоже будет сделана. Мы просто не успеваем запускать такие вещи, поскольку нас очень мало, а все приходится делать на коленке. Нам все еще неловко это делать, но есть понимание, что, если люди хотят, чтобы у них была эта радиостанция, и готовы за это платить, а мы хотим работать, глупо отказывать слушателям в их желании нам помочь.

— Правительство признало СМИ пострадавшей отраслью, и вы, как я понял, даже обратились за помощью, но ее до сих пор нет. В чем проблема? Волокиты много?

— Претензий к правительству нет. Никаких. Они все правильно делают, грамотно и четко. Единственное пожелание — чтобы помощь была побольше и получше. У моего товарища небольшая компьютерная фирма в Великобритании, ему власти выделили сразу невозвратный грант на сумму 200 тысяч фунтов. Или есть пример Германии, где правительство вкачивает деньги в экономику, чтобы все работали и дальше. В России все сложнее и цифры далеко не те, но в целом все делается правильно. Единственная проблема — коды нашей деятельности: 25 лет они были не нужны, и вот понадобилось. А там написано, что у нас деятельность — не радиовещание, а телевещание. Теперь нужно все это переделывать, все заверять у нотариуса и так далее.

— Ну вот: есть же ощущение излишней бюрократии.

— Сложно сказать. Да, может быть. Но, с другой стороны, если у тебя, как в США, можно нажать кнопку, и всем тут же упадет по тысяче с лишним долларов, и есть желание это делать, то все, что тебе нужно, — это кнопка.

«Замминистра сказал: вам не хватает задора»

— Кто-то из власти пытался с вами контактировать после вашего сигнала о беде?

— Нет.

— Даже кулуарно?

— Говорят, что в администрации президента обратили внимание на это с немного негативным шлейфом: что, мол, у них там происходит? Я думаю, никому вообще не нужны [публично озвученные] проблемы даже у маленькой радиостанции накануне голосования по поправкам. А так у меня ощущение, что мы — неуловимый Джо.

Мы же даже не вошли в первый пакет СМИ, которые должны были получить поддержку от государства. Я написал письмо [заместителю министра цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Алексею] Волину, что нам 25 лет, что мы поддерживаем концепт «умного радио», не просто унц-унц-унц. И помощи нам ждать неоткуда, потому что в «Газпром» мы не входим. Волин написал подробный ответ:

Я разослал это письмо сотрудникам: мол, нам задора не хватает.

— Что сказали сотрудники?

— (вместо ответа лишь кивает головой). Единственный, в общем, плюс из этой ситуации в том, что через небольшое время все СМИ стали пострадавшими, и мы теперь рассчитываем на поддержку. Мы и этому благодарны: хоть что-то. Могли ведь вообще просто слить.

— Вы не вошли в первый пакет помощи, потому что нелояльные?

— Нет, в ответе Волина были математические расчеты: есть федеральные СМИ, а есть — не федеральные. Чтобы быть федеральными, нужно вещать больше, чем в 60 % субъектов, у нас охват меньше. На этом точка, что еще обсуждать? И ведь с этим действительно не поспоришь.

— Много людей пришлось сократить?

— По нашим меркам — много. Человек 30–40, это треть или больше от общего числа. Было два кладовщика — стало ноль. Было два секретаря — стал один. Мы вообще отказались от уборщицы.

Еще мы вынуждены уменьшать мощность передатчиков — и не только мы, вся отрасль. По закону мы раньше не могли этого делать: вот ты должен вещать 5 киловатт, и никто не будет тебя спрашивать, есть ли на это деньги или нет. У тебя есть лицензия, и ты должен расходовать государственный ресурс в том объеме, в каком его тебе дали, не уменьшая, а также платить соответствующие деньги — как правило, государственным держателям сигнала.

Именно за этим на самом деле следит Роскомнадзор, а не за тем, о чем вы могли подумать. Сейчас появились послабления: до конца года проверок не будет. Часть радиостанций ушла из ночного эфира (не мы, мы еще делаем его), а мощность пришлось снизить многим. И это история про то, что от голода не пухнем — но завтракать перестали. Никто не голодает, не Никарагуа, но, если вы не едите завтрак, потому что вам не на что его купить, — это все равно грустная история.

— Если ваш сдержанный оптимизм будет развиваться, и деньги каким-то образом продолжат поступать — людей возвращать будете?

— Конечно! У нас такой коллектив, что все друг другу близки, все рядом сидим. Когда все это случилось, мы разослали сокращенным сотрудникам письмо: воспринимайте это как академический отпуск, мы вас не убираем из рассылок, не убираем из списков на проход — хотите, приезжайте в офис и работайте на себя, пользуясь бесплатно нашим интернетом. В мирной жизни всякие подработки не нужны, но на войне мы станки ставим на землю — главное, чтобы вы и ваши близкие были в порядке.

«Улей, в котором только пчелы. Меда нет»

— Поскольку вы сами говорите, что это у вас не первый кризис, не возникало ли мысли просто найти себе лояльного покровителя в той же АП и жить в шоколаде?

— Это какая-то сложноподчиненная мысль. Во-первых, мы там никому не нужны. Я всегда говорю, что у нас нет цензуры, потому что никто нам из администрации президента не звонит и не говорит, что убрать, а что оставить в эфире. Даже обидно. Поэтому найти покровителя — это как-то не про нас, до нас там никому дела нет.

— Ладно, не в АП, а некоего богатого человека, который фанатеет от радио.

— Так мы только за. Вопрос только, с какой целью. Если это богатая компания или богатый человек, которые говорят, что хотят сохранить «Серебряный дождь», — это один разговор. Если этого богатого человека зовут Михаил Сафарбекович, который хочет, чтобы мы крутили его песни, — сорян, этого не будет.

— А если это Игорь Иванович?

— Слушайте, я про Игоря Ивановича ничего не знаю. Но Игорь Иванович вряд ли сохранит «Серебряный дождь» в том формате, в котором он есть сейчас, — как думаете?

— Вопрос тут в том, на какие компромиссы можно пойти или вы конкретно готовы пойти, чтобы сохранить вещание?

— Мы готовы идти на компромиссы, потому что это не компромисс, а действие, направленное на то, чтобы сохранить станцию в ее нынешнем виде, — конечно, если это действие в итоге к такому результату и приводит. Мы открыты к переговорам, если некий человек, желающий купить у нас акции, готов сохранить те ценности, которые есть у радиостанции сейчас.

— Хорошо, придут к вам люди и скажут: вот вам три миллиона, мы хотим, чтобы каждый час у вас шла реклама поправок в Конституцию. Как тут быть?

— Три миллиона рублей? Так мало?

— Извините, я не силен в рекламных бюджетах.

— Это провокационный вопрос из серии, кого ты больше любишь — маму или папу. Наверное, откажемся. Не знаю. У меня буквально сегодня была переписка с владельцем нашей франшизы в Ханты-Мансийске. Слушатели мне прислали сообщение: услышали на «Серебряном дожде» рекламу поправок в Конституцию. А это франшиза, я не могу ничего им сказать, но комментарии все-таки попросил. Мне отвечают: размещает местный Департамент связи некую викторину по Конституции как рекламу. Я спрашиваю: хотя бы за деньги? А мне в ответ: за два месяца вещания. То есть, чтобы прожить два месяца, нужно десять дней это крутить. Три дня вот осталось.

Так что на ваш вопрос нелегко ответить. Но, конечно, делать что-то, после чего не сможешь спать, на фиг надо.

— А можете позвать к себе человека, которого раньше звать было запрещено, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание и если получить не деньги, то хотя бы доступ к влиянию? Условного Дмитрия Киселева например: я помню, вы говорили, что никогда его не позовете.

У нас есть знакомые — маленькая радиостанция в Кемерове. Они просто выключили передатчик, сняли со стены лицензию, положили ее в конверт и отправили в Роскомнадзор. Мы, конечно, посмеялись, что это не совсем закрытие, но такие поступки — они свидетельствуют о том, что сейчас наступило время улья, в котором только пчелы, меда нет.

«Горизонт планирования теперь неделя»

— Кому вообще сейчас нужно радио в эпоху подкастов, когда каждый может записать разговорный формат?

— Нет, я не согласен. Я читал статьи о том, что подкасты победили радио, но мне кажется, что это сравнение из серии «есть дыня, а есть арбуз». Кому что нравится — тот то и употребляет. О’кей, возможно, я так говорю, потому что я смотрю на этот вопрос с колокольни разговорного радио. «Серебряный дождь», «Эхо Москвы» — у нас есть прямое общение с аудиторией.

Главное, чего там нет, — это интерактива. Вы не можете написать сообщение автору подкаста, не можете с ним поругаться, обсудить происходящее. Радио — это как картина на песке. В этом же фишка: раз — и нет уже этого всего! Не скачаешь, не переслушаешь — в этой сиюминутности есть своя драматургия. По этой причине, кстати, мы не все выпуски сохраняем себе на сайт, чтобы хоть какая-то магия прямого эфира и недосказанности оставалась.

Вообще, идеальная история — это когда есть интерактивное радио, которое можно ощутить здесь и сейчас. А отдельно, где-то в архиве, существует некое хранилище всех передач, которые можно скачать и в самолете или где-то по дороге в России (интернета ведь за пределами крупных городов толком нет) слушать.

— Можно этот архив как раз и продавать.

— Такой сервис продавать можно, да. Когда-нибудь мы до этого дойдем.

— Может ли в нынешнее время СМИ выжить без государственных вливаний?

— В принципе, может. Мы же как-то живем, но мы маленькое радио. Небольшое медиа может выжить, не шикуя.

— Вы-то сами шиковали?

— Да, еще как! Вечеринки с черной икрой, деньги девать было некуда. Как это принято сейчас называть: после «лихих 90-х» пришли «тучные 2000-е». Америка не была врагом, всем казалось, что лучшее только впереди, — прекрасные богатые времена. Не все было хорошо, но таких проблем с экономикой и свободой слова не было. Но тогда всем денег хватало: на приливе все лодки поднимаются. Будет ли так теперь?

— Так, как было, уже не будет. Вам же губернатор Омской области сказал, что все, возвращаемся в Советский Союз.

— Не знаю я, куда мы возвращаемся. Учитывая, что конкретно в нашей компании горизонт планирования теперь неделя, я о таких планетарных масштабах и не задумываюсь. Мне бы людей прокормить.