Во вторник протестное шествие во Франклин-парке началось с того, что на 8 минут 46 секунд люди легли на асфальте перед его входом — столько времени офицер Шовин душил коленом Джорджа Флойда, пока тот не задохнулся.

Больше всего собралось студентов, но пришло немало и семейных пар с детьми, пожилых людей. Пассажиры автобуса, на котором я ехал из Гарварда, разом вышли на остановке, ближайшей к собранию, и дружной колонной мы отправились в парк. Витрины почти всех магазинов по дороге к парку были заколочены ставнями и только некоторые вместо блекло-желтой фанеры вывесили на окнах плакаты со словами поддержки протестующих. Впрочем, никакие магазины сегодня не пострадали.

Семья Эдварда и Карен митинговала на пригорке, их маленькая дочь держала плакат с главным лозунгом протеста: Black Lives Matter («Жизни черных имеют значение»).

— Мы пришли, чтобы поддержать наше афроамериканское коммьюнити и послать властям сигнал о том, что без уважения к людям в обществе не будет процветания, — говорил мне Эдвард. — И еще важнее, что, как папа, я должен показать ребенку, что ради мира необходимо бороться не только за свои права, но и за права тех людей, кто лишен привилегий, для кого затруднен сам доступ к возможностям…

Эдвард говорит про институциональный расизм — явление до сих пор непонятное многим россиянам, а многими русскоязычными эмигрантами в США и вовсе отрицаемое. (Что наравне с отсутствием гражданской позиции в отношении любых видов шовинизма лишь подпитывает этот шовинизм.) В отличие от бытового мало скрываемого расизма, свойственного, например, обществам бывшего СССР, расовая дискриминация в США проявляется при взаимодействии меньшинств с частными и правительственными организациями.

Иными словами, границы дозволенного поведения для афроамериканцев искусственно сужены, а шансы попасть в тюрьму — расширены. Исследования рынка труда показали, что больше шансов получить отклик на высланное резюме имеют афроамериканцы с именами, больше ассоциирующимися с белым населением.

Наконец, мой гарвардский профессор Роберт Ливингстон (Robert W. Livingston) вместе с коллегами-психологами (A.S. Rosette, E.F. Washington) опубликовал в 2012 г. исследование, в котором нашла подтверждение гипотеза о том, что сильный характер и напористость со стороны черных мужчин-управленцев и женщин-менеджеров белой расы не одобряются обществом. В то же время маскулинность и настойчивость со стороны белых мужчин считается нормой.

Авторы назвали ситуацию анекдотичной, учитывая, как ничтожно мало в США управленцев-афроамериканок. Как говорит Ливингстон, более позитивное отношение к черным женщинам нивелируется низкой терпимостью к их ошибкам.

То, что я перечислил, — лишь некоторые проявления культуры дискриминации, сложившейся больше ста лет назад и сохраняющейся из-за неравного доступа к качественному образованию и медицине. Многие афроамериканцы живут в бедных кварталах и ходят в плохие школы, едят дешевые завтраки, чаще попадают в дурные компании, а потом и в тюрьму, чаще болеют и раньше умирают. И, как видно из исследований, вырвавшихся из порочного круга (а таких много) общество не то что не вознаграждает, наоборот, в отношении них сохраняется весь набор предубеждений, демотивирующих все попытки выбраться из гетто.

Я спросил Эдварда, что он думает про грабежи и мародерство — в воскресенье в Бостоне, как и в других городах, часть протестующих отправилась громить магазины в даунтауне:

«Я не знаю, кто эти люди и откуда. То, что они делают, портит общее дело и посылает неверный месседж. Хотя власть видит, что абсолютное большинство протестующих — мирные граждане, семьи, молодежь, которые не участвуют в преступлениях. Ты не можешь, прикрываясь отдельными крайними проявлениями, судить обо всех. Ты должен видеть суть, а она в том, что люди требуют уважения и прекращения агрессии».

Эдвард имел в виду пресловутую реплику Дональда Трампа, который, посмотрев сюжет о мародерстве на Fox News, написал твит о том, что протестующие в городах США — сплошь бандиты.

Такое высказывание еще больше взбесило людей, которые в своем большинстве действительно не имеют отношения к беспорядкам. На этом митинге я видел обычных американцев, которые, как и обычные россияне, нечасто выходят на улицу. С самодельными картонными плакатами и лозунгами и — с надеждой быть услышанными.

Но вместо этого власть лишь обещает их отоварить и с помощью военных размазать печень по асфальту. К такой «российской» риторике американского правительства люди, мягко говоря, не привыкли. «Вместо того чтобы услышать людей и показать, что их голоса важны, как сейчас делают мэры, губернаторы и сами полицейские, президент страны продолжает разъединять общество, называя нас преступниками, — говорит школьная учительница Джесс, с которой мы шли по обочине.

Еще одна белая семья из пяти человек шла с картонными плакатами, на которых был ответ Трампу: «Трамп, бандит — это ты. Мы — народ, имеем право на протест».

Демонстрация растянулась почти на километр. Уважительно соблюдая дистанцию, люди в масках несли плакаты над головой («Молчание — это соучастие», «Молчание белых равно насилию»). В толпе организованно раздавали маски и санитайзеры. В пиковый час во Франклин-парке собралось, думаю, тысяч 4–5 протестующих, притом что о проведении акции стало известно в соцсетях лишь за сутки.

Но именно благодаря такому стихийному характеру демонстрация полностью укладывалась в рамки закона. И вот почему. По местным законам организаторы обязаны подавать заявку на проведение массовых акций за 30, а в некоторых случаях 14 дней; есть и запрет мэрии Бостона на массовые мероприятия в период эпидемии коронавируса. Однако по закону, если причиной для собрания граждан стало недавнее событие непредвиденного характера, по которому граждане посчитали необходимым высказаться, заблаговременная заявка не требуется, а полиция и силовики не имеют права препятствовать собранию;

Удивительное дело, но американское законодательство, к суровости которого так любят апеллировать российские дипломаты и депутаты, дает возможность людям, желающим высказаться по неотложному вопросу, немного помешать проходу граждан, спешащих на дачу, в поликлинику и метро. И, разумеется, никакой указ мэра Бостона о карантине и самоизоляции (они здесь рекомендательные) не может отменить действие Первой поправки, если гражданин решил выйти в одиночный пикет или на многотысячную акцию.

На митинге во Франклин-парке полиции было много — на велосипедах, бронированных внедорожниках и в штатском, но все они сконцентрировались в начальной и финальной точках шествия. Повсюду злые плакаты, восторг молодежи, мелькающие щиты и каски, вертолеты над головой. У меня, россиянина с культурной травмой путинской двадцатилетки, все это вызывало тревогу. Но у остальных во Франклин-парке были все же совсем другие настроения — безо всякой тревоги в ожидании насилия: люди знали, что вправе дать сдачи. Да и вертолеты оказались от местных телекомпаний.

После недели протестов по всей стране полиция вела себя сдержанно и с пониманием людского гнева. Она не ставила рамок и заборов вдоль маршрута, не выстраивалась с дубинками и овчарками в узкий коридор. Впрочем, дубинки здесь появились все равно, но уже в самом конце, когда с улиц ушли семейные и пожилые люди. Стычки возникали то тут, то там, а вступающие в контакт с вооруженной полицией, по моему ощущению, осознавали свое право на бунт в полном объеме. Свои права осознавала и бостонская полиция, и когда протестующие пускали в ход фейерверки, целясь в копов, те, перегруппировываясь, лишь изредка, даже нехотя отвечали дубинками. В этот день я не видел задержаний. Но я видел, как после демонстрации люди отправились к зданию полиции Бостона, они встали по периметру здания и люто колотили в ограждение. Люди кричали: «Встань на колени!», «Встань на колени!». И в какой-то момент полицейские встали.

— Расовые предубеждения в отношении нас — не просто какие-то слова, каждый раз, когда меня или моих близких останавливает на дороге полиция, на нас смотрят как на преступников. Я чувствую грубость и резкость и хочу, чтобы ко мне относились как к человеку, независимо от моего цвета кожи, — говорила темнокожая девушка в интервью местному журналисту. — Я пришла сюда требовать уважения к достоинству.

Бостон, США