Все в черном, в телогрейках, бушлатах, робах, с костлявыми лицами, суют под всевидящее око мобилы руки в партаках и без — но все в порезах. Руки в крови у всех, замотаны грязными бинтами, еще мокрыми от крови или уже задубевшими. За спинами — горящая колония, зарево на все небо.

И это избавляет от необходимости пересказывать фабулу. Да и вопросов — немного: что дальше? Лагерные восстания случаются всегда, и в сытые времена, но здесь важна интенсивность просачивания катастрофы в жизнь, тенденция.

Лагерные бунты коррелируют в России со сломом системы. Так было в 1953-м, в 1990–1991 годах. Слово «катастрофа» тут безоценочно, оно здесь только потому, что гибнут люди.

ИК-15 — строгого режима, здесь нет случайных, здесь рецидивисты, в т.ч. убийцы и насильники. А Приангарье, хоть и красное, оно — черное: это к сильным здесь позициям коммунистов (отставка красного губернатора — формальность) и низовой, земляной власти зоны и криминала.

Колониями управляет отрицалово (кто-то, разумеется, может вскрываться и из солидарности с ним, но у многих она вынужденная, и «мужики» режут себе вены по приказу). Смотрящие имеют огромное влияние и в поселках, городах; в селах здесь в шутку рассказывают, что на сходах права голоса не имеют те, кто не сидел: «сто дворов, сто воров». Это, конечно, не так: вертухаи свое тоже ухватывают, но само деление местного мира на тех и этих — наглядно.

Красное и черное — не противоположности. (Сколько нам жужжали об обязательном оборудовании зон глушилками для сотовых, и вот мы видим «мобильных репортеров» и их «репортажи с петлей на шее» — а все потому, что красное и черное дополняют друг друга и подпитываются.)

На выходе из этого симбиоза — чрезвычайно сильная здесь теневая экономика, чудовищные преступления, власть понятий, любовь к Сталину. В Ангарске есть колония для несовершеннолетних преступников, и это один из центров АУЕ. В группах адептов этого движения в соцсетях чморят пиндосов и подпиндосников и предлагают бродягам заказать с 50-процентной скидкой «часы, как у Путина».

Из интервью «Восточно-Сибирской правде» генерала Бунёва, возглавляющего иркутский следком (до черного Приангарья он работал в красном Красноярске): «Менталитет местных жителей связан во многом с отрицанием законов. Когда я приехал в Иркутск, мне сказали: "Андрей Юрьевич, вы проедете по дороге — ​и сами все поймете". Действительно, когда видишь каждые пять минут, как человек из крайнего правого ряда без включения поворота поворачивает налево, это впечатляет, я такого не наблюдал больше нигде. И все остальное в том же духе.

Нигде в России нет такого громадного количества преступлений против личности, половой неприкосновенности. […]

Повреждения были очень серьезные, ребенку провели пять операций. Родители в полицию не заявили, доктора не заявили, школа не заявила. Узнали случайно. Задаем вопросы. В ответ: "А что тут такого?"

У нас руководители следственных подразделений ездят по территориям и проводят встречи с населением, трудовыми коллективами, разъясняют, что насиловать детей — ​это плохо, за это сажают на 10 лет». В иные года иркутский следком (под ним менее 2,5 млн человек) направляет в суд дел по убийствам в 1,5 раза больше, чем московский следком (под ним более 20 млн). Больше, чем весь Северо-Кавказский федокруг.

В Москве дела сексуального насилия над детьми возбуждаются в среднем один раз в день, в Приангарье бывают дни, когда таких дел возбуждают по восемь; умопомрачительные статданные об убитых детях, самоубийствах детей.

«Город нефтехимиков» Ангарск, в путинские десятилетия не раз признанный самым благоустроенным и чистым в России, построили зэки, Китойлаг, самый крупный в СССР. Помимо воспитательной колонии и СИЗО-6 здесь еще четыре ИК (2, 7, 14, 15), из них две строгого режима, одна общего и одна особого.

Это анекдот: «Внучка приехала и спрашивает: "Бабуль, а куда у вас здесь после девяти вечера сходить можно?" — «А в вядро, внученька, да, прям в вядро». В ИК-15 есть куда сходить: если верить иркутскому ГУФСИН, здесь — фонтан, храм, комната психологической разгрузки, аптека, тренажерный зал, кабельное телевидение.

Если что, слив помоев — это не столько о конкретных людях, сколько о концентрациях. Когда в начале нулевых нам показывали первое реалити-шоу «За стеклом», мы интересовались, скоро ли увидим убийства в прямом эфире. И вот арестанты ведут камерой вдоль десятков лиц. Что с ними сейчас? Вы правда хотите это знать?

А что с нами сейчас? Зэки вскрылись и сожгли зону. Свою тюрьму, свою колонию. Но вся российская история, если верить добросовестным исследователям, как современным, так и прошлых веков, — есть опыт внутренней колонизации, государство колонизовала саму Россию и ее народы, «история России есть история страны, которая колонизуется» (Василий Ключевский). И ответные реакции самых буйных в общем запрограммированы.

Ангарская история — модельная для нас, тот же селфхарм (самоповреждающее поведение) не только у братьев этих арестантов, которые вместо чистки своих деревенских сортиров едут устраивать утопию на Донбасс, в Сирию, Ливию, но и у людей в Кремле и на Старой площади, которые вместо обеспечения своей страны аппаратами ИВЛ и масками отправляют самолеты с ними за границу.

Вместо карантина устраивают каникулы за чужой счет, попутно гробя бизнес. Сгорел сарай, гори и хата, фигачь, Костя, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Не можем сбить военный самолет, собьем гражданский, пропади оно все пропадом, гори оно синим пламенем, напоследок согреем руки в чужих вскрытых внутренностях. Это не страх, не ярость, не «гибельный восторг» — хуже. Психиатры говорят, что это от невозможности устроить свою жизнь. Что это перенаправление агрессии. Что это попытка справиться с собой, с невыносимыми ситуациями и воспоминаниями, с внутренним напряжением. Что это глушение эмоциональной боли болью физической.

Но селфхарм и прочие термины мало что объясняют, только с рациональными подходами тут нечего делать. Почему народ терзал себя в гражданскую, в коллективизацию, в 1937-м?

«Все вскрылись» и молим о помощи. Стоим в мареве и ждем, когда за нами придут. Почему это и есть оголенная и наглядная логика русской жизни? Почему у нас и сейчас это универсально?

И поджигает он его из милосердия. И еще чего-то, лишь отдаленно напоминающего человеческую справедливость.

Нет тут ни того, ни другого. И если не вскрыться, не поджечь — и надежды никакой.

Даже в мелочах ангарская история модельна. Например, в намеренном пренебрежении начальством первичными интересами быдла. Начался бунт ведь не только из-за избиения авторитетного арестанта — у сидельцев в ШИЗО отняли сигареты. Я вовсе не к тому, что аэропорты и поезда дальнего следования РЖД следует поджигать, я к правительству, исключающему табак из списка товаров первой необходимости и провоцирующему Россию бежать скупать сигареты — в одно и то же время, когда то же самое правительство говорит «сидеть (дома)».

Или. Температуру в зоне обязана знать оперслужба. Она проморгала, она довела до бунта в ИК-15 при бессменном начальнике — полковнике Андрее Верещаке — уже дважды (до этого — в 2012-м). Это классика кадровой политики на всех этажах российских вертикалей и горизонталей. Вот вам еще один пример: на днях майор Слепцов, герой видео с попыткой макания зэка головой в унитаз, переведен из начальников оперативного управления красноярского ГУФСИН в начальники оперативного управления новосибирского ГУФСИН.

У изолированного, но недостаточно зафиксированного пациента есть одна возможность привлечь к себе внимание и потребовать что-то от персонала — самоповреждение. Психиатры утверждают, что полное излечение возможно только при устранении внутренней причины, вызвавшей эмоциональную боль или чувство опустошения. Если причина не устраняется, больной однажды может себя убить напрочь.