На фоне пандемии коронавируса многие страны начали использовать технологии отслеживания перемещений граждан, чтобы контролировать карантинные меры и устанавливать контакты заболевших. При этом права и свободы человека в условиях экстренной ситуации часто нивелируются.

В пятницу специалисты проекта «Роскомсвобода» запустили интерактивную карту ограничения цифровых прав в связи с пандемией. Сейчас значительная часть стран на карте мира выделена красным — это означает, что цифровые ограничения в них уже введены. При этом вместе Китаем, Россией и Ираном, красным выделен ряд европейских стран, в том числе Испания, Франция, Великобритания и Италия. «Новая» поговорила с руководителем «Роскомсвободы» Артемом Козлюком о том, как коронавирус изменит отношение государств к массовой слежке и можно ли противостоять схлопыванию цифровых свобод.

— Можно ли сказать, что пандемия«развязала руки»многим государствам в плане электронной слежки за населением?

— Безусловно. При составлении карты мы обращались к публикациям местных и международных СМИ, информации властей, чтобы понять, где применяются меры контроля над гражданами и какие они в разных странах. Сюда относится отслеживание геолокации, развертывание системы распознавания лиц, обязательства по предустановке программного обеспечения и т.д. По карте понятно, что не только в России, в Китае и других азиатских странах введены меры по ограничению прав и свобод граждан, но и в США, странах Латинской Америки и Европы. Все это введено под предлогом борьбы с пандемией. Конечно, если говорить о борьбе с коронавирусом, многие из этих мер даже оправданы, однако обществу необходимо понимать, что они будут свернуты после окончания пандемии. Есть большие опасения, что та же Россия, а также Китай и Иран не закончат технологическую слежку, а будут ее экстраполировать на другие сферы своей деятельности.

— Где сейчас развиваются самые неблагоприятные сценарии?

— Стоит выделить Китай. Россия пошла своим путем: QR-коды и отслеживание маршрутов. Сейчас запрашивать [разрешение] на перемещение необходимо в разных регионах. В Москве разворачивается система распознавания лиц, которая находится вне общественного контроля. В Казахстане обязывают устанавливать программное обеспечение для тех, кто контактировал или сам является заболевшим. В одних странах следят за гражданами через дроны, в других вводят особый порядок. Ситуация меняется каждый день. Если сегодня данных по государству нет, то уже завтра мы можем выделить его красным на нашей карте. Однако ранжировать страны по степени нивелирования гражданских прав и свобод мы не можем — влияет очень много разных факторов. Вводимые меры могут быть глубоко обоснованы местным законодательством, где-то законы более либеральные.

— Какие техники отслеживания населения применяются чаще всего?

— Применение системы распознавания лиц, трекинг телефонов. Сюда также относится цензура в СМИ и соцсетях — некоторые государства очень чувствительны к информации, которую считают фейковой. При этом даже в России средства массовой информации часто стараются сами публично оспорить решения [ведомств]. Они пытаются объяснить, что их поняли не в том контексте, кроме того у них были основания для публикации данных. По факту подобные ограничения являются введением цензуры на фоне пандемии.

—Различные трекинговые приложения появилисьдаже в Испании и Великобритании. Что это за приложения? Они похожи на «Социальный мониторинг», который заработал в России?

— В их функционалах могут быть разные нюансы, но, как мы видим, государственные приложения могут быть очень сырыми, как «Социальный мониторинг» в Москве. В нем сразу нашли огромное количество багов, которые подвергают пользователя риску потери конфиденциальной информации. Это одна из тех ощутимых деталей. Из-за этого все нюансы не допускают голословности и для сравнения приложений нужны технические исследования: насколько та или иная программа шифрует трафик, насколько она корректно собирает данные в соответствии с местным законодательством.

Ограничения вводят и в Азии, и в Европе, и в Америке, однако, ключевая разница заключается в том, что в более демократических странах вероятность свертывания таких мероприятий после пандемии намного выше, чем в недемократических. У демократических режимов есть общественный контроль и более адекватная судебная система. Если гражданин любой европейской страны посчитает, что его права нарушены, он имеет большую вероятность на защиту своих интересов в суде, чем в той же России или Китае.

— Если обращаться к примеру с «Социальным мониторингом», может ли потом установка таких приложений стать постоянной практикой в рамках закона об обязательной предустановке российского ПО?

— Да, вы верно подметили. В этом и есть основная задача [правозащитников] — сделать так, чтобы основные технические методы, которые появились на фоне пандемии, не превратились в мейнстрим и не вторглись в наше существование. В противном случае это будет большой шаг в сторону антиутопий.

Обязательное приложение могут назвать по-разному, в том числе и совсем безобидно: «контроль эпидемиологической ситуации» или «контроль здоровья». [Государство] может обязать его использовать всех, кто регистрируется при каких-то медицинских учреждениях. Впоследствии окажется, что приложение собирает геотеги, записывает ваши перемещения и запоминает, с кем вы контактировали. Все это будет сделано под эгидой защиты здоровья.

В России все это может стать обязательным, немного видоизменившись, чтобы снизить общественный резонанс. Обычно так всегда и бывает — когда государство вводит жесткие меры, их всегда оправдывают либо защитой от терроризма, либо защитой детей и другими благими целями. Такой тренд есть не только в России.

— Пару дней назад в Госдуме выступил депутат Антон Горелкин с предложением замедлить работу ряда иностранных сервисов в связи с эпидемией. Можно ли считать и эту меру нарушением цифровых прав?

— Да, его предложения напрямую затрагивают сетевую нейтральность. Россия до сих пор придерживается сетевого нейтралитета: компании, которые имеют отношение к интернету (провайдеры, операторы связи), не должны приоритезировать тот или иной трафик. В противном случае это может грозить экономическими и техническим последствиями. В европейских странах многие операторы связи тоже хотят ввести приоритезацию трафика для видеозвонков или мессенджеров. Буквально, если ты хочешь пользоваться Skype, WhatsApp или смотреть сериалы на Netflix — плати дополнительные деньги, иначе трафик будет очень медленным или оператор его вообще обрежет. Не заплатил дополнительные деньги — живи без мессенджеров и Netflix.

Однако в странах, где принимаются попытки снять сетевую нейтральность, тоже идут общественные волнения. Многие IT-компании сопротивляются. Это очень опасный тренд, который после пандемии может стать всеобщим. В таком случае мы окажемся в мире, где государство будет решать дает ли оно широкий канал [трафика] для YouTube или нет. Сегодня пандемия, а завтра будут политические волнения.

— Наверняка есть люди, которые пытаются заработать на электронных решениях для сдерживания вируса?

— Вопрос о том, кто бенефициар нарушений наших цифровых прав, очень важен. Когда в России вводятся различные ограничительные законы, зачастую видны интересы различных госкорпораций, которые зарабатывают на технологических решениях. В их число входят компании, которые строят хранилища, разрабатывают программные обеспечения и т.д. Конечно, развертывание технологий слежения будет интересно людям, которые давно осваивают государственную кормушку и получают заказы через госзакупки. Такие компании всегда существуют: для одних война — это бедствие, для других — принципиальный метод заработка. Это вопрос морального выбора.

— Может ли на фоне пандемии в полную силу заработать закон о «суверенном интернете»?

— Вопрос о «суверенном интернете» сейчас обсуждают довольно мало. Возможно его поставили на некую паузу, потому что государство сместило внимание на что-то другое. С другой стороны, давно было понятно, что государство не сможет его реализовать. Закон вступил в силу первого ноября прошлого года, но уже тогда никто не ожидал, что он будет у нас работать, и у Владимира Путина появится в кабинете красная кнопка для отключения интернета.

Дело в том, что точно так же у нас реализуются другие законопроекты по контролю над сетью — к примеру, «пакет Яровой» до сих не вступил в активную фазу. Не созданы хранилища по обработке информации со всего трафика интернет-пользователей, слабо работает закон о контроле за VPN, не работает закон о деанонимизации пользователей мессенджеров. Однако все они введены не первый год.

На этом фоне закон о «суверенном интернете» еще более провальный. Понятно, что его полная реализация потребует не одного года. Но отдельные элементы, им предусмотренные, сейчас строятся, проходят учения, вероятно, устанавливаются более современные средства фильтрации трафика.

Отдельные проявления закона мы сможем увидеть и во время пандемии. Например, шатдауны интернета, если вдруг в регионах начнутся волнения граждан. Сейчас, конечно, это сложно представить, но определенные стычки есть. К примеру, человек привез маски врачам, а его не пропустили, и начался конфликт с правоохранительными органами [речь о задержании лидера «Альянса врачей» Анастасии Васильевой третьего апреля в Окуловке Новгородской области, куда она привезла средства индивидуальной защиты для врачей — Д.К.]. Людей штрафуют за перепарковку машины [также3апреля в Уфе на 15 тысяч рублей оштрафовали местного жителя за нарушение режима самоизоляции — Д.К.]. Если такие маленькие очаги будут возникать, то власти могут применить отдельный элемент суверенного рунета и отключить сеть в конкретных регионах. Теперь это можно сделать по приказу Роскомнадзора в один момент.

— Что будет с нашими цифровыми правами после окончания пандемии?

— Я не могу предсказать, какие новые технологии могут появиться в будущем (сейчас стоит обратить внимание на развитие спутникового интернета). Однако сейчас у нас есть риски получить нарушение тайны связи, ведение полномасштабной цензуры, ограничение прав на передвижение и нарушение прав на тайну личной жизни, путем внедрения системы распознавания лиц, которая не находит общественного консенсуса в мире. Еще нет гражданского контроля и понимания, насколько видеослежка нарушает наши права и свободы.