27 марта — День театра. Пусты залы, отменены премьеры, возвращены билеты. Но в этот день столичные театры в онлайне покажут то, чем гордятся: Малый — спектакль «Острожно, сваха!» по Торнтону Уайлдеру с Ириной Муравьевой в главной роли; Вахтанговский — свою уже легендарную «Пристань».

МХТ имени Чехова запустил на сайте онлайн-рубрику «Наш ответ карантину», где артисты рассказывают, что с ними случается вне театра; «Современник» — «антивирусный проект «Доктор Чехов», где актеры читают «докторские» рассказы по ролям.

Моссовета, Сатира, Гоголь-центр — все тряхнули богатыми архивами и выставили их на сайты, пытаясь утешить своего зрителя «на удаленке». Только что в Петербурге на большой сцене Александринского театра сыграли премьеру Терзопулоса. Пустой красно-золотой зал великого Росси участвовал в представлении.

«Дорогую Елену Сергеевну» в «Сатириконе» тоже сыграли в пустоте. В пустоте собираются играть премьеру Марчелли в Театре Наций. И вот эта незнакомая драматичная составляющая спектакля —

Уверена: странный импульс, сообщенный временем, что-то непременно даст сценическому результату.

Но не все еще «схлопнулось». В опустевших зданиях столичных театров до самых последних дней шла работа: тихо репетировал спектакль «Сын» на большой сцене РАМТа Юрий Бутусов (еще и потому, что пьесы Зеллера малолюдны). В Вахтанговском Михаил Цитриняк работал над легкомысленной «Соломенной шляпкой», а Уланбек Баялиев над многослойным «Ромулом Великим». И хотя закрыт ГИТИС, девять студентов — будущих режиссеров с курса Сергея Женовача, у которых «семестр Островского», — каждый день разбирают дистанционно пьесы Александра Николаевича с одним из своих педагогов Егором Перегудовым.

Знаю немалое число людей цеха, которые делают все, чтобы за кулисами технически обеспечить новый тип существования, чтоб пульсировал стриминг, была налажена онлайн-жизнь: трансляция записей спектаклей, монологи актеров. Есть спектакли, снятые превосходно, есть записи ремесленные, не в этом дело. В процессе трансляции участвуют все составляющие — актеры, декорации, решение, кроме — живого обмена энергиями. Театр рождается не только на сцене, он живет не только в зале. Он всякий вечер возникает в воздухе между сценой и залом, дышит, где хочет, и если он настоящий, из людской руды, обогащенной театром, потом выплавляется драгоценное вещество человечности.

В странах, по которым прошел ураган эпидемии, в Италии и Франции, обсуждают, как выжить в непредсказуемой паузе, где отсутствует основной элемент всех реакций — зритель. И знаменитый театр Джорджо Стрелера «Пикколо» еще три недели назад сообщил миланцам и всему миру, что не собирается развлекать свою публику и ничего транслировать; напротив — закроется в репетиционных помещениях и актерских чатах и будет думать, как и с чем выйдет к зрителю после. Только что Лев Додин, находясь в месяце от премьеры «Братьев Карамазовых», напомнил читателям «Новой»: не режиссерам бояться одиночества, изоляции, все решения художник принимает наедине с собой, затворничество ему необходимо. Но как сегодня театру помочь своему зрителю, чем его утешить?

— Не бойтесь одиночества! — когда-то сказала Мария Бабанова, правда, обращаясь при этом только к женщинам. Но какое сейчас одиночество?

И честно скажу: в театральном зале, полном людей, иногда испытываешь такой острый приступ тоски…

Теперь у всего цеха, у всех зрителей будет возможность сосредоточенности. И, возможно, артисты вспомнят, какой потрясающий инструмент — человеческий голос, даже когда он звучит не со сцены. А деятели театра — что Сеть — тоже «кафедра, с которой много можно сказать миру добра».

Вчера с Владимиром Мирзоевым обсуждали, как использовать паузу для звучания текстов, на которые в ситуации нормы нет ни времени, ни готовности, — текстов, фиксирующих человеческую сложность. Пришло их время.

Невероятная реальность изменила театральную повестку для всего мира. Возможно, саму природу театральной коммуникации. Полвека назад Питер Брук написал книгу «Пустое пространство». В ней, в частности, говорилось о том, что пустота — это пространство трагедии, но и о том, что уроки пустоты могут быть плодотворны.

Когда все завершится, театр будет (должен стать) другим. В него придет другой зритель, с новой суммой опыта. Он, возможно, больше не захочет, чтоб его развлекали и расслабляли, он будет искать ответы на главные вопросы: что с нами всеми произошло? И какими нам теперь быть?