В начале марта 2020 года российская экономика почти одновременно получила тройной удар. Во-первых, в мировой экономике закончился цикл среднесрочный роста (т. н. цикл Жюгляра — 7–12 лет). Это само по себе благоприятствовало возникновению рецессии. На это наложилась эпидемия короновируса, пик которой в ЕС и США еще впереди. И в завершение разгорелась торговая война на рынке нефти между РФ и Королевством Саудовская Аравия (КСА).

Последнее особенно обидно, так как никакой необходимости провоцировать этот конфликт не было. Тем не менее именно выход РФ из соглашения ОПЕК+ спровоцировал драматические события на рынке нефти. Повлиять на динамику среднесрочного экономического цикла Россия с долей около 1,8 % мировой экономики не может, на эпидемию короновируса — тем более, а вот на собственное сотрудничество с ОПЕК — вполне. И даже в случае сознательного разрыва сделки (а есть и весомые стратегические резоны из сделки выйти) можно было подобрать для этого более рациональный момент.

Сделка ОПЕК+ вполне успешно работала три года, что позволило поддерживать цены на комфортном для нефтеэкспортеров уровне. Установившийся на рынке уровень цен позволял России иметь профицитный бюджет и даже серьезно пополнить международные резервы. При этом особая пикантность в том, что Россия участвовала в соглашении только на словах — реального сокращения добычи РФ не производила. Все ограничивалось словесными интервенциями.

Стратегически любой картель на конкурентном рынке всегда является неустойчивым. Для сделки ОПЕК+ главным источником неустойчивости было то обстоятельство, что участники сделки де-факто потихоньку уступали свою долю рынка США. Добыча нефти в США растет с 2013 года, но сокращение добычи со стороны стран — участников сделки ОПЕК+ позволяло поддерживать комфортный уровень цен. По сути, шел размен доли рынка на достаточно высокие цены.

Плата, которая не выглядит чрезмерной.

Накануне выхода РФ из сделки КСА предложила сократить добычу участников сделки ОПЕК+ еще на 1,5 мбд, поделив сокращение пропорционально на всех участников сделки. От России это потребовало бы сократить добычу примерно на 0,3 мбд (отдельный большой вопрос — учет конденсата в добыче, однако обсуждение этого вопроса выходит за рамки этой статьи). Такая плата за поддержание комфортных цен на нефть выглядела разумно.

Да, бесконечно уступать долю рынка конкурентам нельзя. Но тактически такой гамбит вполне оправдан: цена выросла много больше, чем падение доли рынка. А для выхода из сделки ОПЕК+, который рано или поздно обязательно состоялся бы, куда разумнее выбрать период роста мировой экономики, когда спрос на нефть устойчиво растет. Это позволило бы минимизировать неприятные последствия в виде снижения цены. А в случае бурного экономического роста падения цены и вовсе можно было бы избежать.

Но отказ от сделки в условиях, когда и без того на нефтяном рынке имелся избыток предложения, имел драматические последствия: КСА почувствовало себя оскорбленным и начало открытую ценовую войну.

На беду российский и саудовский сорта нефти достаточно похожи. Это делает их прямыми конкурентами. Этим обстоятельством и воспользовались представители Saudi Aramco, предлагая свою нефть вместо российской. Щедрые скидки и значительный рост предложения со стороны КСА сделали свое дело: выручка российских компаний, как и их отчисления в федеральный бюджет, начали падать.

Истинный масштаб трагедии станет понятен только спустя квартал, когда статистика отразит снижение экспорта. Тем не менее уже то падение цены на нефть, которое доступно для анализа, позволяет предположить, что россиян ждут суровые испытания: рубль уже упал, вслед за падением рубля вырастет инфляция, вполне ожидаемый спад в российской экономике подхлестнет инфляцию и безработицу. Так что российским гражданам только предстоит испить всю чашу последствий решения о выходе из сделки ОПЕК+.