В откликах на новое правительство улавливается некоторое разочарование. Часть экспертов и широкой публики все еще надеется увидеть в России признаки процесса пусть и авторитарной, но все же модернизации. Однако подавляющее большинство режимов, оправдывающих свое правление стремлением развивать страну, в конечном счете преуспевает именно в авторитаризме, а не в модернизации.

К исключениям главным образом относятся азиатские экономики — Южная Корея, Сингапур, Тайвань и Китай. В этих странах власти уделяли серьезное внимание экономическому росту, в том числе за счет развития системы образования, копирования, а затем и создания более сложных технологий и масштабной экспортной экспансии.

Однако обычно авторитарные режимы демонстрируют более чем скромные результаты. Они ежегодно строят какое-то число дорог, госпиталей, школ, реализуют не слишком удачные программы помощи экспортерам и промышленности, спонсируют отдельные творческие коллективы и дарят оборудование исследовательским центрам. Все это примеры модернизации, однако темпы ее чуть быстрее или чуть медленнее черепашьих.

Дело не только в том, что такие режимы существуют прежде всего ради власти и тех благ, которые она им приносит.

Например, экономическая политика Кореи и Тайваня довольно заметно отличалась от той, что считалась «золотым стандартом» в соответствующие десятилетия.

Для анализа авторитарной модернизации экономисты используют подход, который дословно — и оттого неуклюже — переводится как «доброжелательный центральный планировщик» (benevolent central planner). Речь идет о диктаторе, цель которого заключается в максимизации общественного благосостояния. Именно он, правитель, а не рынок, контролирует процессы, результатом которых становится экономический рост.

Этот инструмент экономического анализа сформировался под влиянием ограниченного ряда исторических эпизодов — в частности, послевоенного восстановления Японии и Германии и в какой-то мере развития раннего СССР, хотя в последнем случае модернизация не была связана с ростом благосостояния, — к которым подавляющее большинство историй правления автократов не имеет отношения. Планировщик может быть недостаточно доброжелательным, т. е. не слишком беспокоиться об общественных интересах, а главное, не иметь должного представления о том, как добиться высоких темпов экономического роста. Наконец, сами реформы могут ослабить власть автократа, если положение дел в реформируемой сфере ухудшится, а не улучшится.

Разочаровавшись в реформах и побаиваясь негативных результатов, поглощенный поисками ренты авторитарный правитель чаще всего слишком отдаляется от образа «доброжелательного центрального планировщика», и надежды экспертов и общества на этот курс становятся неадекватными.

В результате модернизационные усилия правителя уходят на периферию в списке его приоритетов, главным же предназначением становится авторитаризм. Экономическая основа последнего — не общественное благополучие, а размер государственного бюджета и управление им. Место важнейших задач занимают тщательный сбор налогов и аккуратное во всех смыслах финансирование приоритетных расходов бюджета.

Министры, отвечающие за использование бюджета или наполнение государственной казны.

В какой-то мере это напоминает старый добрый меркантилизм — представление об экономической политике, установившееся в XVI–XVIII веках, до появления принципов классической политической экономии. Частью этой политики было стремление к накоплению золота и серебра, в том числе и для наполнения государственной казны, что делало бы жизнь монарха более удобной. В ту эпоху, стоит отметить, пренебрежимо медленного экономического роста ключевые роли отводились казначеям, а не реформаторам.

Поэтому с точки зрения прикладной экономики в ближайшие годы нас ждут довольно скучные наблюдения за механизмами функционирования государственного бюджета. И это вполне закономерно: российская авторитарная модернизация последних десятилетий, как и сотни похожих исторических эпизодов, не слишком преуспела в прогрессивных преобразованиях.