Конец 80-х был, кроме прочего, временем телемостов между СССР и США. Из того, что там происходило, все запомнили только фразу «В СССР секса нет!», но вообще-то и помимо этого там было сказано много знаменательного.

Например, среди множества тех телемостов был один, соединивший советских и американских школьников. Ведущие задавали им разные вопросы, и среди них был такой: «Вы на экзамене и видите, что ваш сосед списывает. Скажете вы об этом учителю или нет?» Все советские дети сказали «нет», все американские — «да».

Я тогда только что окончила школу и помню, что ответ американских школьников меня поразил своей логичностью. Первый раз в жизни я усомнилась в вещи, для меня до того несомненной: «стучать» нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах — и к тому же выстраданной. Я была высокой нескладной девочкой с узнаваемо еврейской внешностью, а училась в школе, которая определялась как «дворовая», — одноклассники меня, разумеется, подтравливали. Я до сих пор помню все свои невзгоды, но не помню ни одного случая, когда мне пришла бы в голову мысль рассказать об обидчиках учительнице. Доносить позорно — это я знала твердо. Ответ американских школьников поселил во мне некоторые сомнения. Ведь действительно нечестно и просто-напросто плохо, если в университет поступит не тот, кто готовился годами и многого себя лишал в связи с этим, а тот, кто умеет хорошо прятать шпаргалки. Может, и я ухудшила некий баланс добра и зла в природе, осознанно и гордо не рассказывая учителям о тычках и дразнилках? Ведь я прекрасно понимала, что эта напасть касалась не только меня одной.

Но нет, «стукнуть» я бы не смогла просто физиологически. В послесталинском Советском Союзе по этому поводу существовал удивительный консенсус, объединяющий не только интеллигентов и гопников, но и в каком-то смысле поддерживаемый официально: в абсолютном большинстве советских фильмов того времени доносчики — отрицательные герои.

Донос — это всегда рассказ сильному о слабом. Если два подчиненных шушукаются о начальнике — это всего лишь сплетня. А если один из подчиненных рассказывает начальнику о провинностях своего коллеги или о начальственных безобразиях начальнику начальника — это донос.

Или это жалоба?

Политолог Екатерина Шульман, интересно и тонко рассуждающая о вопросах новой этики, как-то заметила, что наше крайнее неприятие «доносов» — проблема не в последнюю очередь лингвистическая. Если заменить это слово, припахивающее уголовной лексикой, на «жалобу», невозможность этого действия перестанет быть столь очевидной. Если бы кто-нибудь в свое время настойчиво жаловался на доцента-реконструктора Соколова, возможно, его бы как-нибудь шуганули, он бы не чувствовал себя настолько безнаказанным и не осмелился бы на убийство.

Правда, 12 лет на доцента Соколова уже жаловалась (в другой терминологии — «доносила на него») в полицию другая его студентка. Она написала заявление о побоях и издевательствах, но до суда дела не дошло, потому что, по словам жертвы, «у нее не было возможностей», которые требуются в нашей стране, чтобы довести подобное дело до суда.

Этот пример, мне кажется, объясняет, почему обращение к сильному, а сильный у нас — это всегда власть, на пространстве России остается в ранге доноса. Дело в доверии к власти. Вернее, в отсутствующем доверии к ней. У нас нет никакой надежды (эта надежда убита исторической памятью и недавним опытом), что власть интересует справедливость.

В этом смысле очень интересен донос (или, если хотите, жалоба) на проект «Ночлежка», который не так давно написала муниципальный депутат района Беговой Зоя Андрианова в администрацию президента. Сначала она жалуется на то, что приют для бездомных «разведет в районе антисанитарию», и, наверное, ее беспокойство даже можно понять. Но она на этом не останавливается и пишет следующее: «Обращает на себя внимание широкая поддержка планов «Ночлежки» либеральными и оппозиционными СМИ, интерес со стороны зарубежных изданий, а также наличие у «Ночлежки» иностранного финансирования».

Здесь проявлена даже не столько аморальность автора послания, сколько ее точное знание приемов жалования на нашей родине. Не надо говорить о сути проблемы или о реальных нарушениях моральных и человеческих норм. Надо разъяснить, почему власти выгодно удовлетворить эту вашу жалобу. Почему ваши желания совпадают с властным мейнстримом.

Иногда так можно наказать/помешать действительно очень вредным людям и организациям, но пока это так — большинство наших жалоб останутся доносами.