На пороге квартиры Емельяновых в Мытищах нас встречает парень в клетчатой рубашке, с большими глазами-маслинами.

В трешке густо пахнет лекарствами. В просторной комнате, где живет Вова Емельянов, стенка с сервизом, окно занавешено плюшевыми шторами, на столе тряпочная скатерть в мелкий цветочек — везде чувствуется рука бабушек. Под окном — вскрытый во время обыска 14 октября системный блок.

— Бабушки постоянно говорили: «Не суйся ты туда». Я и не совался, я просто интересовался. Они хотели, чтобы со мной было всё хорошо.

Новорожденного Вову мать оставила бабушкам, и больше с семьей на связь не выходила. В 2012 году она умерла. Отца Емельянов никогда не видел.

Во время митингов на Болотной площади Емельянову был 21 год. Он учился в Московской финансово-промышленной академии, которую так и не окончил. Протестное движение тогда прошло мимо него — новости читал, но не участвовал. На митинг первый раз сходил этим летом 20 июля на проспекте Сахарова.

— Взрослый-то взрослый, но извини меня, ты еще для нас ребенок. Теперь поумнеешь, — утирает нос Тамара Андреевна, полная женщина в очках. Вова хотел что-то возразить, но у бабушки начали запотевать очки. Ушла на кухню.

Вова говорит: когда выпустили, бабушка Тамара Андреевна пожурила его, назвала «дурачком». И на этом тему закрыли, «не поднимаем».

Что случилось?

По его словам, 27 июля он вышел погулять в центре Москвы. Он пошел к «Детскому Миру», где росгвардейцы дубинками разгоняли безоружных людей. Он потянул на бронежилет росгвардейца, а в ответ Емельянова огрели дубинкой по шее.

По версии следствия, он «насильно» схватил нацгвардейца за форму и потянул его на себя, «лишая тем самым указанного представителя власти свободы передвижения и причиняя физическую боль».

Раз не задержали прямо на митинге — значит уже не задержат, думал Емельянов тогда. За развитием «московского дела» он не следил. Через два дня после митинга увидел «на нескольких оппозиционных каналах» видео с митинга, на которое попали кадры с ним.

— Показал это видео другу: «Серега, смотри! Там крутят видео со мной. Видел, видел, как я его!». Мы поржали.

Тамара Андреевна проснулась от непонятного топота за дверью комнаты. В коридор выбежала в одной ночнушке. Кто пришел, бабушка не разобрала — один глаз плохо видит.

— Прокурор у меня на обыске спрашивает: «А чего он у вас постоянно улыбается?». Он у нас постоянно улыбается, — говорит Тамара Андреевна.

Бабушки жили в неведении до вечера, пока расторопная тетя не выяснила, куда и за что отвезли Вову.

— Бабушка, пойдем фотографироваться!

— Как? Мы же уже фотографировались, — Тамаре Андреевне уже порядком надоели гости-журналисты.

Вова позирует фотографу, собрав в охапку бабушку в васильковом свитере, а рядом на стуле сидит прабабушка Валентина Федоровна, опершись на клюку, смотрит в камеру сквозь толстые стекла очков и беззубо улыбается. Она до сих пор не верит, что правнук дома.

— А то помирать все собиралась! — Тамара Андреевна говорит про Валентину Федоровну. — На свидание в СИЗО прабабушка очень хотела поехать, а то мало ли больше не увидела бы. Тогда Вова ей пообещал: «Твои 92 года мы будем вместе отмечать». Нам дали час. Мы с ним говорили 10 минут, а потом маме плохо стало. Она всю неделю ревела, ревела.

На последнем заседании служебная овчарка подошла к Тамаре Андреевне и начала лизать руки, судебный пристав тянул ее, но собака не отходила.

— Я просто уже хотела Путину прошение писать, потому что несправедливо, когда полиция так забивает дубинками прохожих. Как Вовке тогда по шее ударили! Я этот момент увидела уже по НТВ, что Вова руками защищался. Тогда я не увидела синяк, а то бы побои сняли. Путин, думаю, может быть и откликнулся, потому что Вова никого не убил. Пусть полиция ищет убийц, воров, хулиганов… — Тамара Андреевна шмыгает носом, крестится, хочет побыстрее от нас уйти.

— Вот такие вот пироги! — итожит наш разговор прабабушка. Она внимательно разбирает пакет с книжками и письмами, которые до сих пор идут в СИЗО на имя Емельянова. В одном из писем девушка нарисовала сову из «Гарри Поттера» и назвала Вову «героем».

Тамара Андреевна суеверный человек, верит в знаки: кошки, лестницы. Она говорит, чтобы Вова сжег все вещи из СИЗО.

— В чем я ходить-то буду?

— Чтобы ты не сел опять в тюрьму, надо сжечь все это барахло.

В СИЗО сокамерники (после проверки ОНК Володю перевели от второходов в камеру к экономическим заключенным) посоветовали ему заняться самообразованием. И в своих письмах Вова просил присылать ему книги по программированию «Python» и «Введение в большие данные». Прислали. И сейчас уже на воле он собирается их внимательно изучать.

— Между Устиновым, мною и Жуковым есть огромная пропасть. Егор Жуков — известный человек, и если с ним что-то случится, то за него впрягутся. А ты, у которого нет такого яркого бэкграунда, — кто за тебя вступится? У тебя нет такой поддержки, как у Жукова, поэтому рисковать — глупо. Но я не собираюсь уходить в тень, меня все равно это теперь касается. Мне неловко перед Егором Лесных и Андреем Баршаем (6 декабря суд приговорил Егора Лесных по 318 статье УК к 3 годам колонии, 5 декабря суд оставил Андрея Баршая в СИЗО еще на полтора месяца.— Д.З.), с которыми я сдружился. Естественно, я буду помогать им передачками, постараюсь и деньгами немного. Но на пикеты я ходить не могу, потому что у меня могут возникнуть неприятности. Но постоять там без пикета, просто сфоткаться, это тоже хорошо.

Сегодня Вова убил весь день в очередях в СИЗО, чтобы отдать передачу Егору Лесных и Андрею Баршаю и забрать свои оставшиеся пожитки — книги, письма, одежду.

За «прогул» в полтора месяца, который уже нельзя оформить как отпуск, Вову с работы уволили. Он работал мерчендайзером. Но сокамерник, который «скоро выйдет», предложил ему заняться ремонтом техники — телефонов, компьютеров.

В ящиках письменного стола он теперь хранит визитку Аллы Фроловой, координатора правозащитного проекта ОВД-Инфо, который помогает задержанным и заключенным.