О встрече с Владиславом Барабановым я договариваюсь на благотворительном аукционе в поддержку политзаключенных по «делу 212». Самого Влада – 22-летнего активиста из Нижнего Новгорода – отпустили из СИЗО за день до этого. Ему вменяли участие в «массовых беспорядках» в центре Москвы – как и другие фигуранты процесса, последний месяц он провел под арестом. Дело против него прекратили за отсутствием состава преступления.

Встретиться мы договорились у администрации президента. Там должен пройти пикет в поддержку Константина Котова, осужденного на четыре года колонии по «дадинской статье» – за мирный протест. Сам Котов выходил к зданию АП с бессрочным пикетом в поддержку обмена «всех на всех» в течение года. 7 сентября украинских и российских политзэков наконец отправили на родину.

Барабанов и его девушка Мария с ватманами под мышкой появляются на Новой площади, 16. Владислав – в футболке «Арестанты 212» и кроссовках без шнурков. Маша смеется: сразу после его освобождения она хотела купить Владу шнурки, но найти их оказалось не так просто.

Пикеты, как ребята выяснили за минуту до этого, перенесли на Старый Арбат, к памятнику Окуджавы – другой локации «бессрочки».

На Старом Арбате активисты пикета «Всех на всех» поздравляют друг друга – долгожданный обмен наконец состоялся.

«Со всеми поздоровался или не со всеми?» – Барабанов пожимает активистам руки. «И тебя поздравляю с освобождением!» – говорит Владу участница движения Светлана Шмелева.

Пока мы разговариваем с Владом, Маша рисует плакат «Свободу Константину Котову!». После интервью он встает в пикет.

– Когда о фигурантах «дела 212» писали в СМИ, тебя называли активистом из Нижнего Новгорода. Почему ты вообще решил приехать 27 июля в Москву на акцию?

– Мне казалось, что мероприятие 27-го числа будет знаменательным, историческим. Я предполагал, что какое-то историческое событие произойдет и мне нужно принять в нем участие. Какая бы повестка ни была на этом мероприятии, люди приходят на митинги со своими идеями и взглядами. Необязательно разделять их мнение, чтобы участвовать в протестных акциях.

– За что выходил ты?

– Я не верю в честные выборы, особенно в нашей стране. Считаю, что выборную систему надо полностью переосмысливать. Я не верю в представительную демократию – демократия должна быть прямой и народной, когда народ сам берет власть в свои руки на саморегуляционных, самоуправленческих началах. Люди сами способны решать, без всякой иерархии, без всякой вертикальной структуры, где одни подчиняются другим.

Если говорить про выборную систему, она требует реформации. В первую очередь нужно базироваться на принципе императивного мандата: когда вы выбираете кандидата, делегируя ему какие-то полномочия, в любой момент его мандат может быть отозван, если его риторика начинает противоречить голосу людей, которые его избирали. Он не может четыре года сидеть на одном месте.

– Меня заинтересовало то, что твоя мама тоже приезжает в Москву на митинги. За день до освобождения тебя и еще трех арестантов она выходила вместе с родителями остальных фигурантов «московского дела» с пикетом. Как родители смотрят на твой активизм?

– Полностью поддерживают.

В Нижнем Новгороде выходит на улицу, очень активно участвовала в моем деле. Спасибо ей. Она много сделала для того, чтобы я вышел на свободу.

– Тебя все называют активистом, но это достаточно абстрактное понятие. На какой повестке ты сейчас сосредоточен?

– В первую очередь меня интересует социальная повестка. Я, например, себя позиционирую как либертарный социалист. Антиавторитарный левый, анархист. Против чего мы можем объединяться независимо от наших взглядов? Внутри оппозиционного движения есть две точки соприкосновения, две первичные цели: уничтожение авторитаризма, который сложился в нашей стране, и развитие гражданского общества. Вероятно, первое – развитие гражданского общества, второе – уничтожение авторитаризма.

– Мирным путем?

– Это вполне можно мирным путем проводить. Ну, а дальше идут моменты, которые связаны с моими идеями. В первую очередь я выступаю за развитие самоорганизационных, самоуправленческих инициатив. Я борюсь за это.

– А за что ты выходишь на улицы в Нижнем Новгороде?

– Разные повестки, начиная с гражданских свобод и заканчивая экономическими проблемами и реформами. Мы участвовали в митинге против повышения пенсионного возраста, постоянно выходим по проблеме репрессий, по проблеме пыток, по политзаключенным.

Еще меня сильно волнует нездоровый интерес [власти] к людям, которые позиционируют себя как анархисты. Против них происходят репрессии. Взять, например, дело «Сети» (организация признана в России террористической и запрещена. – Ред.). Эти парни очень многое испытали. Из них жестко выбивали показания, пытаясь повесить на них террористическую статью. Все это сопровождалось ужасными пытками, жесточайшими… Большинство этих парней – анархисты, антифашисты. Азата Мифтахова возьмите, аспиранта МГУ. Тоже придерживается анархистских убеждений. Ему сейчас продлили до декабря арест в СИЗО. Меня беспокоит такой нездоровый интерес [к анархистам]. Я выхожу за это.

– Одна из версий, согласно которой 27-го числа задержали именно тебя, состоит в том, что силовики уже знали тебя по нижегородской активности. Это может быть правдой?

– Возможно. «Центр Э», как известно, работает и по регионам, у них есть своя сеть. У нас в Нижнем Новгороде они сфабриковали «дело Антифа-РАШ»: парней за антифашистские убеждения пытали в отделах, пытались состряпать из них какое-то сообщество экстремистское, закрыть их.

– Вспомни, как прошел твой день 27 июля. Ты встал, пошел на митинг…

– Я приехал в Москву, во-первых. (Смеется.) Потом пошел на митинг. Если коротко, принимал активное участие в акции. (Смеется.)

– Скандировал лозунги?

– Безусловно! А как без этого? Это одна из составляющих таких мероприятий.

В это время Маша, рисующая плакат, прерывает нас:

– Как тебя задержали?

– Задержали меня на Трубной площади после того, как силовые структуры сделали все, чтобы люди разбрелись по улицам города, действовали отдельными группами. Если бы не это, не было бы кадров, где людей вытесняют на проезжую часть, а потом за это дают административку. Все, что происходило, нельзя квалифицировать как массовые беспорядки, ни в коем случае. Это был мирный протест.

В 20:20 я уже оказался в автозаке. На Трубной было жесткое оцепление, пошел сигнал задерживать всех. Там на самом деле очень страшные кадры были. Люди просто стоят, поют российский гимн, а сотрудники ОМОНа начинают всех вязать жестко. И на фоне постоянно: «Уважаемые граждане, вы нарушаете то-то и то-то… Просим вас разойтись, вы мешаете проходу граждан».

Меня тоже задержали довольно жестко. Сотрудники ОМОНа ударили ниже ребер рукой, головой воткнули в автозак. Сотрудник хотел забрать у меня телефон. Я спросил, на каком основании он берет мои личные вещи, он его повертел и положил обратно мне в борсетку.

Из автозака я сразу же позвонил в «ОВД-Инфо». Дал телефон тем, кто не знал об этом ресурсе. Дальше нам сказали, что повезут в ОВД «Лефортово», но отвезли в Марьино. Там нас очень долго держали, изъяли паспорта, пытались провести допрос. Все взяли 51-ю [статью Конституции, позволяющую не свидетельствовать против себя], все молодцы.

В отделе полиции мы просидели до четырех-пяти утра и потом начали дробить группу. Нас было около 20 человек в автозаке.

Нашу группу отвезли в ОВД по Некрасовскому району. Там мы провели ночь. 29-го числа был суд, мне единственному дали часть 8 статьи 20.2 КоАП [повторное нарушение проведения публичного мероприятия], у остальных – часть 6.1 [участие в публичном мероприятии, повлекшее нарушение транспортной инфраструктуры]. У меня уже было административное задержание по митингу против пенсионной реформы в Нижнем Новгороде 9 сентября 2018 года. Сотрудники полиции дали нам провести мероприятие, оно закончилось, и только после этого стали задерживать людей. Мне тогда 70 часов исправительных работ назначили. Причем задержали меня 14 сентября на презентации альманаха Moloko plus вместе с ребятами, которые его делают.

– Как и когда ты узнал, что стал фигурантом уголовного дела о «массовых беспорядках»?

– Я уже понял, что мне шьют уголовку, когда меня взяли на выходе из спецприемника 3 августа после семи суток ареста [за акцию 27 июля]. Меня поджидали двое сотрудников полиции и один в штатском – сотрудник «Центра Э». У меня взяли паспорт, отвезли в следственное управление, не дали связаться с адвокатом. Потом отвезли в отдел полиции в Марьиной Роще. Я настаивал: «Мне нужно связаться с адвокатом, мне нужно связаться с адвокатом». Мне этого не давали сделать. Потом меня повезли на дактилоскопирование, я отказался.

Сотрудник «Центра Э» позвонил следаку, который должен был проводить допрос, поставил его на громкую связь. Я сказал, что мне нужен адвокат, на что он мне ответил: «Ты чего там, накурился? Тебе здесь не Америка».

Началось психологическое давление: откатаешь пальцы – мы тебе дадим с адвокатом связаться, не откатаешь – будешь сидеть здесь всю ночь, никого к тебе не подпустим. Мне пришлось пройти эту процедуру, потом они изъяли мои мобильники.

Меня отвезли обратно в следственное управление и там в районе одиннадцати вечера отвели в кабинет к следователю, где он пытался проводить допрос. Я ссылался на 51-ю статью, отказывался давать показания без адвоката. Следователь стал звонить со своего телефона, но связаться не получилось, и я до семи-восьми часов утра сидел на стуле напротив следователя.

Приехал адвокат по назначению. Я объяснил ему, что у меня есть соглашение со своим адвокатом, но пока не получается с ним связаться. Он оказался нормальным мужиком, говорит: «Я твоему адвокату все передам, не нужно со мной никаких соглашений заключать, просто мы сейчас в моем присутствии сделаем все что надо». Он мне дал свой телефон с матерью связаться, я ей объяснил, где нахожусь.

– Страшно было?

– Еще в спецприемнике я предполагал, что какую-то уголовку они могут начать стряпать из-за того, что им могли не понравиться активные действия на мирном мероприятии. Когда меня взяли на выходе из спецприемника, я уже все понимал. Нет, я не испытывал какого-либо страха… (Пытается подобрать слова.) Не знаю, как можно эти чувства описать.

– Ты говорил о нечеловеческих условиях содержания в СИЗО на суде. Что это за условия?

– Ну, сначала у меня был первый суд, и я сидел в ИВС. Потом меня отвезли на суд и вернули обратно. ИВС существует для того, чтобы там проводить следственные действия. В СИЗО трудно пробраться, там кабинеты постоянно заняты. И там со мной пытался проводить неформальную беседу сотрудник уголовного розыска. Начал так: «Смотрите, Владислав, я хочу с вами поговорить без протокола. У меня есть связи в СИЗО, куда вас определят. Вас отвезут в «Матросскую Тишину» или в «Медведково».

Я ему сразу заявил, что дело считаю политически мотивированным и сфабрикованным, без адвоката общаться не буду. Он пытался задавать вопросы типа: «А кого ты видишь в роли президента? Я, например, вижу Грудинина. А ты кого видишь?» (Смеется.) Настолько дурацкие вопросы. Спрашивал, где родители работают, где я живу, где мои друзья, зачем я приехал в Москву.

Их всех, от конвоя до сотрудников СИЗО и полиции, интересует, сколько платят за митинги. Они, по-моему, искренне верят, что это финансируется. Еще верят, что у этих мероприятий есть кураторы и какая-то иерархия, в которой каждый член выполняет какие-то задачи. Искренне верят, что все люди, которые разделились по городу на части, закреплены за конкретным координатором, который вел их по четкому маршруту, обсужденному заранее. Все их действия якобы были скоординированы.

– Тебя как раз обвиняли в координации «массовых беспорядков».

– Да. Но мероприятие не имело спланированного характера. Это произошло хаотично. И круто, что это случилось в рамках самоорганизации, за которую я топлю. Люди сами организовались.

– И в какую камеру тебя поместили в СИЗО – с четырьмя приличными или с сорока не очень?

– С четырьмя приличными. (Смеется.) Пока меня не отвезли туда, я с часу дня до трех ночи провел в сборном отделении в условиях полной антисанитарии: там клубы никотинового дыма, людей в комнате не видно, окна не открываются, вытяжки никакой нет. А если ты еще и некурящий – вообще ужасно. Туалет не смывается, еды-воды не дают, летают насекомые. В сборные отделения отводят людей при оформлении учетных документов, при ожидании суда или апелляции, при следственных действиях. Я там побывал шесть раз – предавал огласке этот ужас.

– Чем ты занимался почти месяц ареста?

– Будни там довольно типичные, однообразные. В основном читал и отвечал на письма, строчил заявления на имя начальника, пытался поправить условия: например, по поводу веганского рациона я заявлял в СПЧ. Потому что там нечего есть! Я здесь не буду питаться.

У них там есть несколько котлов с едой, и они одним половником ее накладывали: мясо, макароны, перловку. Все это перемешивается, поэтому я не мог есть макароны, они же с кусками мяса. Получилось это поправить: на каждый котел стали использовать отдельный половник. Я смог есть гречку, перловку, картошку и макароны. Четыре основные блюда, которые я там ел.

– Что читал там?

– Ричарда Докинза, «Эгоистичный ген». Хорошая книга, всем советую.

– Как ты узнал, что тебя освобождают?

– Мне привезли стопку писем… Кстати, еще одна проблема, о которой я заявлял: там несвоевременно доставляют письма. Маше только сегодня пришло сообщение, что книги пришли в СИЗО и доставлены получателю. (Смеется.)

Это произошло крайне неожиданно. Мне привезли стопку писем, я лежу, читаю, и тут дверь открывается. Дежурный говорит: «Барабанов, в следственный кабинет!» А когда они так говорят, это значит, что у тебя либо встреча с адвокатом, либо со следаком. Я удивился, пошел. Двое представителей СК мне дали бумагу о том, что в отношении меня прекращено уголовное преследование. Я был в небольшом шоке.

С меня сняли все обвинения по 212-й статье. Всем известно, что массовых беспорядков не было. Хотя нет, беспорядки были: их организовала действующая власть, а участниками были сотрудники силовых структур, которые проявляли насилие и калечили людей. Мирные граждане в них участия не принимали.

Зато у меня нашли какие-то действия, связанные с мелким хулиганством, – это административка (ч. 2 ст. 20.1 КоАП). [Даниилу] Конону и [Сергею] Абаничеву дали ч. 6.1 ст. 20.2 КоАП. Возможно, я еще за это отсижу до десяти суток, либо штраф.

– То есть освобождения ты не ждал. А чего ждал?

– У меня была надежда, что борьба поспособствует нашему освобождению. Так и случилось. Без такой мощной кампании поддержки нас бы просто закрыли. Если бы люди не среагировали, закрыли бы, конечно. Да и власть решила убрать политическую мотивацию из дела, некоторым статью [о массовых беспорядках] переквалифицировали.

Барабанов в течение всего разговора сильно кашляет. Я спрашиваю, когда он успел заболеть. «Я в СИЗО заболел! Уже выздоравливаю».

– Ты собираешься и дальше выходить на митинги?

– Да, конечно. Это вообще никак не повлияет на мою дальнейшую деятельность, да и не могло повлиять. Нужно продолжать бороться, нужно вытаскивать всех парней, которые остаются в застенках, которые до сих пор проходят по этим абсурдным сфабрикованным уголовным делам. Необходимо до последнего давить.

Да, нас освободили, но на этом борьба не останавливается, нужно бороться за свободу всех. Не только тех, кто проходит по «делу 212», которое прозвали «московским делом», но по всем политическим делам. Это дело Азата Мифтахова, дело «Сети» [запрещена в России], дело «Нового величия».

Их полно по стране, это нужно пресекать. Это бешеная репрессивная машина, и без общественной реакции на нее ничего не получится. Я призываю всех принимать участие в этой борьбе. Каждый может внести какой-то вклад. Призываю всех это делать.

– Незаконные призывы!

– Призываю к мирным действиям. (Смеется.)