Костя не кричал мантры про кровавый режим, не сопротивлялся полиции, не выставлял свою кандидатуру на выборы. Срок Константину Котову — сигнал не политикам, а простым москвичам: перестаньте выходить на улицы, а лучше вообще заткнитесь. Конечно, это акт устрашения.

Распространена точка зрения, что у нас «ни за что» не берут. Если взяли, значит, что-то там все же было. Это теория дает сбой на Котове.

Помню, как на один из первых его судов (это было меньше месяца назад, вот как все быстро случилось) приехала съемочная группа Первого канала. Костю не везли очень долго. Суд в десять, а привезли ближе к двум. Вывели из автозака, и за моей спиной журналистка Первого закричала: «Константин, скажите, за что вас арестовали?» То есть даже ей непонятно.

Не знаю, какой ответ она хотела услышать. И каким образом. От машины до входа в суд метров десять. Костю ведут в наручниках, под конвоем. Она ждала, что он остановится и станет объяснять ей, за что его взяли?

Костя сейчас не может, давайте я объясню.

Котов Константин Александрович, 34 года, москвич, гражданский активист. Именно гражданский, не политический. С 2018-го активно участвовал в пикетах и митингах. Да, часть из них не были согласованы. Но посмотрим, что он на них делал и насколько это законно.

12 июня. Шествие в защиту Ивана Голунова, Страстной бульвар. Костя стоит в зоне зеленых насаждений, практически в кустах. Майка, рюкзак, никаких плакатов и лозунгов. На моих глазах к нему подбегает ОМОН, скручивает и тащит к машине. В протоколе написано: мешал проезду автотранспорта и проходу граждан. Какому транспорту и каким гражданам он мог мешать, стоя в кустах, я теряюсь в догадках. А, вот каким: когда полиция пачками заламывала случайных прохожих (в тот день взяли, например, двух таджиков-сантехников, ехавших чинить унитазы, и человека, читавшего на скамейке биографию Ван Гога),

2 марта. Сход возле МГУ в поддержку сидящего в тюрьме аспиранта Азата Мифтахова. Котова берут, когда он дает интервью, обрывают на полуслове. Последнее, что он успел сказать: «Азат не останется один». Подходят сзади и тащат под руки. «Это незаконно», — говорит он. И я подумал: «Какой наивный!»

Обратите внимание, что все истории про Котова начинаются словами «в защиту», «в поддержку», «за». В защиту «Нового величия», в поддержку ребят из «Сети» (тут я по закону обязан написать, что «Сеть» — сообщество, признанное террористическим и запрещенное в РФ, но если они такие же террористы, как Котов преступник, судите сами), за украинских моряков, за Олега Сенцова и еще — за, за, за.

С украинцами вышло особенно некрасиво.

Есть в этом какое-то лицемерие, вам не кажется? Затевать обмен и одновременно сажать человека, который этого обмена требовал, только потому, что он не спросил разрешения в администрации президента.

11 июля.Спецназ судебных приставов избивает Олега Еланчика и Константина Котова прямо в здании суда. Они приехали поддержать реутовского журналиста Куракина. Костю бьют дубинками по ногам, Олег получает в солнечное сплетение. «Чем помочь?» — пишу Косте. Отвечает: «Все хорошо. Ты, главное, Куракина поддержи».

23 июня. Согласованный митинг против полицейского произвола. У Кости в руках плакат с «Новым величием». На сцене — Юля, мама Ани Павликовой. Почти с самого начала дела «НВ» Костя собирал им помощь, покупал лекарства, возил Аню и Юлю к врачу. Я сам передавал через него деньги и книги. Спрашивал: «Ну что, совсем там плохо?» — «Да ничего, ничего».

Немногословный, улыбчивый, не помню, чтобы он когда-нибудь на кого-то повысил голос. Он даже в суде из клетки-аквариума говорил спокойно, без гнева (хотя поводы были), улыбался и махал рукой в зал. Аня знала: если приходит Котов, значит, все нормально, все еще не так плохо. И вот его взяли. Причем посадили в ту самую «Матросскую Тишину», где сидела она. Теперь Аня плачет, а Юля возит Косте передачи в тюрьму.

У Котова так называемая «дадинская» статья. Это значит, что три административных нарушения складываются — и получается уголовный срок. Мало кто обратил внимание, что по «дадинской» статье Котов получил больше, чем Дадин. Разница между ними огромная: Дадин нападал на режим, а Котов вступался за его жертв. То есть делал то, чего не делать нельзя, если у тебя хоть какие-то остатки совести сохранились. И вот он, оказывается, преступник. Представляет опасность для общества.

Миролюбивее человека, чем он, я давно не встречал. Мне трудно представить, чтобы Костя кого-нибудь ненавидел. Даже внешние признаки агрессии у него отсутствуют начисто. Дело Котова именно поэтому самое чудовищное из летних московских дел: взяли того, кто принципиально не хотел отвечать насилием на насилие.

Мы обсуждали с ним эту тему. Он говорил:

— Я никогда не буду кидать куски асфальта в полицию. Полицейские — такие же люди, такие же граждане, как и мы. А то, что им приходится нарушать закон и служить не справедливости и порядку, а беззаконию — это большая трагедия.

Я читал новости, злился, предлагал ему какие-то сумасшедшие вещи. А он все время говорил: «Только если это законно». Я чуть не вскрикнул поэтому, когда судья Минин, зачитывая приговор, несколько раз повторил:

Адвокат Эйсмонт обратила внимание, что в обвинении перепутана статья Конституции. Костя, в отличие от прокурора, статьи не путал. Одна из них, 3-я, висела у него на стене в фейсбуке: «Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ». И это тот самый пост, который ему ставят в вину.

Мария Эйсмонт — хороший адвокат, из лучших. Но зачем подсудимому хороший адвокат при таком правосудии?

Почти все последние приговоры строятся на том, что обвиняемые мешали людям жить. Препятствовали проходу, не давали реализовывать свое законное право на что-нибудь. Получается, что сажают их ради торжества демократии. Но я оглядываюсь, чтобы посмотреть, где этот народ, которому мешал Костя, и не вижу его. После Костиного ареста активистам из МГУ звонили и кричали в трубку: «Вали с России, а то отправишься вслед за Котовым или просто выйдешь из дома и не вернешься». Может быть, это народ?

Перед вынесением приговора я разговорился с приставами, охранявшими зал суда. Нормальные ребята, что-то там шуруют у себя в телефонах, взгляд вполне человеческий. У одного выбриты виски, а на них приспущена длинная светлая прядь. Так носили в конце восьмидесятых, я помню. Встреть я такого на Гоголях, предложил бы закурить, пошли бы купили пива. А потом с ними что-то случилось, им дали команду «фас!». Такая ярость в глазах!

У входа в суд — три скорые помощи. Людям плохо от давки, от духоты, от напряжения и позора. Два часа судья бубнил себе под нос какую-то чушь на грани слышимости. Два часа я стоял и слушал, напрягаясь, что-то вроде: «Защита приводит в качестве аргумента, что его там не было, а он был».

«…Выкрикивал лозунги… (перечисляет), а также лозунг «Один за всех и все за одного!» Вы серьезно? Это политический лозунг? Вы еще Д`Артаньяну политическую статью припаяйте.

Но они серьезно. Приговор четыре года — не шутка.

Когда все кончилось, мужик в бейсболке подошел к полицейскому и сказал: «Что ж вы делаете! Вы сажаете тех немногих людей, которые вступятся за вас, когда вас будут вешать на фонарях!»

Нет, не слышат, не понимают.