Предложенная Алексеем Навальным стратегия «умного голосования» на сентябрьских выборах ожидаемо вызвала не только одобрительные отклики. Многие приняли ее в штыки — и вовсе не из одной лишь антипатии к личности самого Навального, как думают некоторые.

Во многих случаях неприятие носит чисто этический, почти «религиозный» характер:

Такой взгляд отстаивает, в частности, Гарри Каспаров. И дискутировать с ним сложно, поскольку о принципах, вообще говоря, не спорят. Но там, где расхождения не сводятся к фундаментальным различиям мировоззрения, плодотворная дискуссия иногда возможна.

В феврале 2012 года, незадолго до президентских выборов, я опубликовал в журнале «Большой город» статью, озаглавленную «Капуанский синдром». В ней я попытался обосновать необходимость тактики, по существу не сильно отличающейся от «умного голосования», для тех оппозиционно настроенных избирателей, которые, в отличие от Каспарова, не отвергали для себя возможности участия в нечестных выборах, но при этом не были готовы и голосовать за кандидата от КПРФ или ЛДПР даже против Владимира Путина.

Поскольку очень похожие соображения звучат и теперь, мне трудно было устоять перед соблазном возобновить ту полемику — разумеется, я далек от идеи семь лет спустя и в иных обстоятельствах повторять сказанное тогда, но в чем-то суть расхождений осталась неизменной. Статья Бориса Вишневского «Неумное голосование» во многом резюмирует взгляды усредненного оппонента предложенной Навальным стратегии и вызывает желание не столько возразить на возражения, сколько показать, насколько они в принципе не учитывают стоящей за «умным голосованием» логики — вплоть до того, что иногда возникает впечатление разговора глухих.

Чтобы прояснить эту мысль, прежде всего позволю себе процитировать здесь снова тот отрывок из Тита Ливия, который и дал название моей статье 2012 года. Речь идет о хитрости кампанца Пакувия, который во время всеобщего возмущения граждан Капуи против одиозного сената придумал способ спасти сенаторов и самому захватить власть с их помощью.

Убедив капуанских старейшин, что ему одному под силу спасти сенат от народного гнева, Пакувий запер их в здании курии под охраной своих людей. Затем он созвал горожан на собрание и объявил, что настал час правосудия — бесчестные правители будут казнены, и лишь об одном он просит народ: избрать немедленно новых сенаторов вместо приговоренных, чтобы город не остался вовсе без законной власти.

Именно на этот описанный Ливием эффект, который я и назвал «капуанским синдромом», традиционно рассчитывает власть во время выборов. Благодаря возможности не допускать до участия в них любого кандидата, который покажется ей слишком популярным, она может обеспечить преимущество даже одиозной «Единой России», не видя в бюллетене никого, кто был бы явно лучше фаворита, многие избиратели не хотят голосовать против, поскольку, по крайней мере, «привычное зло переносится легче».

Всякому, кто хорошо помнит выборы в Государственную Думу в декабре 2011 года и связанную с ними небывалую вспышку протеста, очевидно, что к ней привело массовое осознание оппозиционным электоратом этой проблемы. Именно поэтому тогда многие решились голосовать за глубоко чуждые им партии, лишь бы хитрость Пакувия не удалась в очередной раз.

Нередко инструментом протестного голосования становилась даже известная вечной клоунадой ЛДПР, которую в те дни остроумно прозвали «Любая Другая Партия России». И когда единороссы всё же получили большинство в Думе благодаря массовым фальсификациям, возмущенные избиратели вышли на улицы — не потому, что их так уж волновало, получат ли КПРФ и ЛДПР причитающиеся им места, а потому, что «их голоса украли».

Таким образом, когда Вишневский напоминает нам, что в результате тех выборов «мы получили в Госдуме огромное количество коммунистов и «эсеров», которые очень быстро стали неотличимы от депутатов «Единой России» и ЛДПР», — он, в сущности, не возражает сторонникам «умного голосования», а ломится в открытую дверь. Никто ведь и не думал тогда, что православные коммунисты Зюганова или соколы Жириновского чем-то отличаются от единороссов. Цель была совсем другая — нанести поражение партии власти, чтобы унизить власть и подорвать ее легитимность; показать, что ее противники — не ничтожное меньшинство, а большинство.

В нынешних обстоятельствах «умное голосование» имеет ту же цель — поставить власти то, что в шахматах называют «вилкой». Либо она должна смириться с громким поражением «ЕР» и открыто признать, что в столице (и не только) против нее выступает большинство; либо, что более вероятно, ей придется обеспечить победу своих кандидатов запредельно грязными методами — и это наверняка приведет к новым масштабным протестам и к ее дальнейшей делегитимации. Последнее мы не так давно наблюдали в Приморье, где победу коммуниста Андрея Ищенко со скандалом обнулил Центризбирком.

Хорошего хода у власти в такой ситуации нет. Вишневский, впрочем, выдвигает и аргумент, который можно счесть более общим возражением: на открытое признание Леонида Волкова, что поддерживать в рамках «умного голосования» придется в основном «всякий сброд» («других сволочей» в терминологии 2011 года), он отвечает: «Хотите «сброд» в депутаты? Я — не хочу. И другим не советую. Голосовать вообще надо не «против», а «за».

Однако это возражение не учитывает простого обстоятельства: аудитория Вишневского в основном рассматривает как свой политический идеал не некую утопию, а обычную западную демократию, какой мы ее знаем. И потому принимает соответствующие правила игры — в свободных странах Европы и Америки идеалистический подход «голосую только за кандидата, которому доверяю, а если такого нет — не поддерживаю никого» есть скорее исключение: в ситуациях, когда выбор крайне ограничен, не имеющие своего кандидата голосуют чаще всего именно по принципу «меньшего зла».

Самое интересное, что нынешнее отрадное преодоление избирателями «капуанского синдрома» и в нашей далеко не демократической реальности зародилось, в сущности, стихийно. Навальный не заразил им прежде аполитичные массы в Хакасии или Приморье. Наоборот, он фактически предложил оппозиционной общественности прислушаться к политизирующимся массам и взять на вооружение их успех. Интуитивно такой подход близок большинству сторонников демократии — поэтому возражения оппозиционеров старой школы, для которых аполитичный народ как бы не существует, с их обращенным только к «своим» морализаторским пафосом, натолкнутся, вероятнее всего, даже не на агрессивное неприятие, а на обескураживающую глухоту.