Слова, вынесенные в заголовок, произнес двадцать лет назад главный редактор газеты The New York Observer молодой журналистке Ребекке Трейстер, когда она заявила, что собирается написать статью о том, что произошло на одной из вайнштейновских вечеринок. Трейстер задала Вайнштейну невинный вопрос о прокате одного из фильмов студии «Мирамакс», которую Харви и его брат Боб тогда возглавляли. В ответ Вайнштейн стал крыть ее матом, а когда ее коллега-журналист попытался заступиться — схватил его за шею и стал бить по голове. «Кругом наперебой щелкали затворы фотоаппаратов, — рассказывает Трейстер, — но я никогда так и не увидела ни одной фотографии. Казалось бы — любой таблоид должен был отдать состояние, чтоб такая фотография красовалась на обложке, но — нет, все они исчезли. Это было настоящее голливудское чудо». Статью Трейстер в газету тоже не приняли. «Харви — это Россия, — сказал редактор, — что о нем писать? Ему все равно ничего не будет».

Премьера документального фильм «Неприкосновенный. Быть Харви Вайнштейном» состоялась в этом году на фестивале Сандэнс. Его сняла заслуженная документалистка Урсула Макфарлейн — и кинематографически это вещь не то чтобы выдающаяся: «говорящие головы», иллюстративный видеоряд (скажем, если речь идет о событии, случившемся в гостиничном номере, то нам показывают некий гостиничный номер в легком расфокусе), тревожная закадровая музыка. А вот журналистски это работа довольно глубокая. Это фильм о том, что с человеком делает власть и как она, если ее не обуздывать, из инструмента созидания превращается в инструмент разрушения. Причем в инструмент саморазрушения — чуть ли не в первую очередь.

Нельзя отрицать, говорится в этом фильме, что Харви Вайнштейн был супер-крутым. И что он умел делать крутой жизнь вокруг себя. Все, кто работал с ним, понимали, что они сейчас «находятся в центре вселенной». И что центром вселенной это место делает именно Харви — его решимость, его настойчивость, его интуиция.

В 1989 году только что основанная компания братьев Вайнштейн стала дистрибьютором фильмов «Секс, ложь и видео» Стивена Содерберга, «Моя левая нога» Джима Шеридана и «Новый кинотеатр Парадизо» Джузеппе Торнаторе — широкий прокат этих фильмов изменил судьбу независимого кино в Америке. До того такие «немассовые» картины шли одним вечерним сеансом в кинотеатрах «для умников». Вайнштейн доказал, что они могут иметь зрительский успех, его стараниями словосочетание «независимое кино» перестало для инвесторов быть синонимом «финансового провала». А пять лет спустя компания братьев Вайнштейн «Мирамакс» вложила деньги в фильм «Бульварное чтиво». Этот принципиально несемейный фильм стал блокбастером, породив целое направление в кино и окончательно закрепив за Харви статус человека, изменившего индустрию.

Человек, который заставил «фабрику грез» вырабатывать новые сны: более ироничные, более жестокие, более современные, — ну он же имеет право на какие-то причуды? И если его умение не принимать «нет» в качестве ответа считается таким важным качеством в работе, почему не быть снисходительными, когда оно проявляется в личной жизни? История Харви Вайнштейна, как она рассказана в этом фильме, — не только и не столько про очевидный факт, что нельзя использовать служебное положение, добиваясь секса.

Сотрудники Вайнштейна рассказывают, что истории о домогательствах и жестоком обращении нет-нет, да и пробивались к ним в течение успешных и более или менее спокойных лет существования компании. Но они успокаивали себя тем, что, по большому счету, это взаимовыгодно (жертвам же что-то всякий раз доставалось — роли, например, или деньги). И вообще — если человек умеет прогибать мир под себя, как это делал Харви, у этого же всегда есть какие-то издержки.

Как и всякое неглупое исследование, фильм «Неприкосновенный» говорит не собственно о своем герое, а о ситуации. О ситуации, которая называется «Харви Вайнштейн». О сложившемся культе личности (смешно, но точнее не назовешь), о консенсусе, предполагающем, что все равны, а некоторые равнее. И нет, дело совсем не только в деньгах, которыми юристы Вайнштена откупались от тех, кто готов был заговорить. Дело именно в любовании силой, которое очень быстро перерастает в любование насилием.

Когда главред «Нью-Йорк Обсервер» говорил журналистке: «Харви — это Россия», — он имел в виду, что, мол, его нашими заметками не пробрать. Но прошло двадцать лет, и это сравнение работает по-другому. Ситуация «Харви Вайнштейн» — это когда кто-то применяет насилие, а другие молчат и считают, что он вообще-то право имеет.

Что-то знакомое.