Гособвинитель Сергей Семеренко огласил протоколы двух допросов Шакурского 19 октября 2017 года, где тот рассказывает об игре в страйкбол в составе команды «Восход» и заявляет: «Целью группы не было совершение террористических актов или свержение государственного строя». Первый допрос проводился ночью. В протоколе зафиксировано, что подозреваемый из-за плохого самочувствия дальнейшие показания давать отказался.

Как расскажет Илья, днем ранее на него напали несколько мужчин — повалили на асфальт, стали избивать, потом закинули в машину, где побои сопровождались игрой в угадайку:

— Они все время повторяли вопрос: «За что задержали?» Я не понимал, за что меня могли задержать, и не знал, что на это ответить. Мне наносили удары по почкам, по затылку, требуя сообщить пароль от моего телефона. Вырвали у меня клок волос. Пароль я дал.

Шакурского привезли в здание УФСБ, где сначала им занялись опера.

«Они сказали, что я обвиняюсь в организации террористического сообщества и что лучше признаться, — сообщит Шакурский в адвокатском опросе. — Я сильно удивился и не поверил. Потом они стали говорить о тренировках в лесу и о том, что мы готовились к терактам и нападениям на сотрудников полиции. Я категорически отрицал это, старался объяснить, что мы всего лишь занимались страйкболом.

(продолжает) Потом зашел человек в маске, у него в руке был платок весь в крови, именно тогда я услышал фамилию Куксов [Василий Куксов, обвиняемый по делу «Сети»]. Именно тогда я понял, чьи стоны доносились из соседнего кабинета… Именно тогда я осознал, что они смогут сделать с нами, что захотят. Один из оперативников, улыбаясь, сказал мне: «Не рассчитывай, что мы будем играть с вами по-честному».

Тем не менее под протоколом задержания Илья написал — «не согласен». И продолжал настаивать на своей невиновности как при первом ночном допросе (проводил руководитель следственной группы Токарев), так и при втором, вечером 19 октября (его вел следователь Бобылев). В протоколе допроса 22 октября Шакурский заявляет: «Показания давать отказываюсь, желаю воспользоваться 51-й статьей Конституции РФ».

Но уже 25 октября подает заявление с просьбой допросить его.

— Это заявление было написано непосредственно в здании УФСБ, хотя такие заявления пишутся арестованными в СИЗО, заранее, — обращает внимание суда Шакурский. — Сотрудники ФСБ вывозили меня к себе, хотя никаких следственных действий в те дни официально не проводилось. Есть свидетельские показания Фархата Абдрахманова, где он говорит, что видел меня в здании УФСБ 20 октября.

Абдрахманов, друживший с некоторыми из фигурантов, тоже иногда игравший в страйкбол, сейчас служит в армии. Свидетельские показания дал 2 июля, по видеоконференцсвязи. Фархат рассказал, что 19 октября 2017-го к нему тоже пришли с обыском, пока он сам был на работе. Родителям было сказано, чтобы сын явился в управление ФСБ. На другой день он добровольно пришел туда дать показания.

С Абдрахмановым, как он заявил, тоже сначала имели дело оперативники — никак процессуально не оформленное «общение» с ними длилось четыре-пять часов.

— Они записывали показания с моих слов, а потом следователь [Токарев] просто переписал их, вопросов он мне не задавал, — пояснял в суде Фархат.

Переписал Токарев так, что, когда результат огласили в заседании, Абдрахманов заявил, что таких показаний он не давал.

По словам Шакурского, в те два дня, между 22 и 25 октября, к нему в СИЗО приходил оперативный сотрудник Шепелев, угрозами вынудивший Илью пойти на признание вины.

Показания, отраженные в протоколе допроса 25 октября, не только кардинально расходятся с прежними показаниями Шакурского, но вообще как будто даны совершенно другим человеком.

В протоколе от 19 октября: «мы с друзьями», «мои товарищи», «идеи взаимопомощи, солидарности и братства»; «прозвища использовали, как обычная молодежь», «выезжали в лес, в понравившемся месте проводили тренировку», «использовали для имитации оружия просто палки или страйкбольные приводы», «обсуждали политику и философию».

В показаниях 25 октября:«члены сообщества», куда один вовлекает другого, «разъяснив ему террористические цели и задачи нашей группы» и «заявляет о необходимости конспиративного прибытия для встречи с другими лидерами». Не лесные походы, а «мероприятия по подготовке смены власти», проводимые в местах, «скрытых от общего обозрения»,«целью которых является подготовка группы к проведению активных мероприятий по свержению действующего государственного строя». Не беготня с палками, а «отработка тактики ведения боя с использованием огнестрельного оружия». Не прозвища, а «клички, присвоенные в конспиративных целях». И разговоры уже не философские, а «о необходимости насильственного захвата власти в России путем совершения взрывов <…>».

— Вот 19 октября следователь Бобылев отразил все правильно, дословно, как я объяснял. А в дальнейшем мои показания уже писались Токаревым и находились в голове только у Токарева.

— Я не знаю, что в голове у Токарева, — недовольно бурчит гособвинитель. — Вот подписи ваши здесь, вот это ваши слова — «данные показания даны мной добровольно, без оказания психического и физического давления»?

— А не кажется странным, что в первых показаниях нет такой приписки, а дальше зачем-то понадобилось каждый раз это заявлять? — спрашивает Шакурский. — Мне постоянно угрожали насилием, которое будет применяться ко мне в СИЗО, если я не буду давать признательные показания, если не буду давать показания на Дмитрия Пчелинцева, которого было необходимо задержать.

Угрозы как будто не сильно впечатляют судью, он интересуется: а насилие-то применялось? Илья рассказывает, что перед каждым допросом его сначала отводили в кабинет к операм, которые его били, втолковывая, что именно нужно будет говорить.

— Допросы проводились в присутствии вашего адвоката? — спрашивает прокурор.

— Да, — подтверждает Илья. — Тогда моим защитником был адвокат Григорян, который больше со мной не работает. Я отказался от всех показаний, данных с его участием в период с 25 октября 2017 года до 16 февраля 2018-го.

Как поясняет Шакурский, он рассказывал Михаилу Григоряну об оказываемом давлении и применении насилия, просил привлечь внимание правозащитников и СМИ. Но тот ничего не сделал и, несмотря на то, что Илья настаивал на своей невиновности, склонял к признаниям, сформулированным сотрудниками ФСБ, — убеждая, что в противном случае ему будет вменена более тяжелая, первая часть статьи 205.4 (организация террористического сообщества, а не только участие, предусмотренное частью 2).

Голос Ильи дрожит, когда он вспоминает о том, как мама, бросившись на колени, плакала и молила его: «Сыночек, подпиши, подпиши все, что они скажут!»

Договор с Григоряном расторгнут после того, как тот дал несколько интервью — в том числе НТВ, где заявлял о доказанности вины своего подзащитного и говорил, что Шакурский стал участником террористического сообщества, действовавшего по инструкциям, поступившим «из недр спецслужб, естественно, не наших». Мама Ильи, Елена Богатова, пожаловалась на Григоряна в областную адвокатскую палату, которая вынесла ему замечание, признав, что он нарушил 18 положений закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре», Кодекса адвокатской этики, рекомендаций совета ФПА по взаимодействию со СМИ и Правил поведения адвокатов в интернете.

С февраля прошлого года в защиту Шакурского вступил адвокат Анатолий Вахтеров, а затем и адвокат Сергей Моргунов. 12 февраля в адвокатском опросе Илья рассказал о пытках.

Прокурор Сергей Семеренко оглашает материалы выборочно. В его топ-листе нет документов, где говорится об истязаниях, неправомерных действиях следователя, возражениях адвокатов Вахтерова и Моргунова. Тихим мягким голосом прокурор Семеренко продолжает оглашать выпытанные признательные показания — октябрь, ноябрь 2017-го, январь и февраль 2018-го… Выслушав каждое из них, Шакурский заявляет, что они не достоверны, даны под давлением, он их не подтверждает.

— Вас на протяжении всего этого времени, так сказать, пытали? — то ли любопытствует, то ли пытается иронизировать прокурор.

— Нет. Мне хватило одного раза, — отвечает Шакурский.

Прокурор как будто не понимает, снова цитирует:

— Протокол от 16 февраля 2018 года… «Я подтверждаю ранее данные мною в процессе допросов в качестве подозреваемого и обвиняемого показания, заявляю, что они являются правдивыми и достоверными». Ваши слова?

— Перед этим допросом ко мне сначала приходили оперативники и рассказали, что Дмитрий Пчелинцев, ранее заявивший о пытках и отказавшийся от показаний, снова дает признательные показания. Я понял, что его снова пытали.

Прокурор читает дальше. И, кажется, испытывает некоторую неловкость от того, что приходится по кругу воспроизводить одно и то же — пробегает в ускоренном темпе повторяющиеся из раза в раз куски одних и тех же текстов. Обвиняемые по делу — и Пчелинцев, и Сагынбаев, и Шакурский — уже заявляли в заседаниях, что показания попросту копировались следователем с допросов той поры, когда они, после пыток, признавали вину.

После оглашения протокола допроса 3 ноября 2017 года Шакурский, отвечая на дежурный вопрос, подтверждает ли свои показания, замечает:

— Этот допрос в точности повторяет предыдущий, который вы до того прочитали, — от 25 октября, просто слово в слово. Следователь Токарев этот текст скопировал полностью. Именно так он и проводит допросы.

Но сказка про белого бычка продолжается. Кажется, участники заседания могли бы уже, не сверяясь с бумажками, воспроизвести тексты допросов, успев выучить наизусть. Но повторяемые фразы не заставляют уверовать в их достоверность.

В одних показаниях руководящая роль приписывается «Рыжему», в других — Пчелинцеву. Тут говорится, что Пчелинцев «неоднократно высказывался о необходимости вооруженного захвата власти в стране путем проведения террористических актов в отношении сотрудников правоохранительных органов», и Шакурский признает, что «я разделял его взгляды». А там — что то же самое говорили уже Пчелинцев и некий «Тимофей», на пару. Вот только окончания забыли поменять — в скопированном куске сохраняется глагол в единственном числе (вышло «Тимофей» и Пчелинцев неоднократно высказывался»), а Шакурский по-прежнему разделяет «его» взгляды, а не «их».

— Оглашенные в заседании показания моего подзащитного, данные с 25 октября 2017 года по 16 февраля 2018-го, крайне противоречивы, — подвел черту адвокат Сергей Моргунов. — И в корне противоречат тем, что он дал в качестве подозреваемого 19 октября 2017 года, где не признает вины. Собственно, сторона защиты собиралась огласить эти показания, представив суду как свое доказательство. Но это сделал гособвинитель, не знаю уж для чего. Как дальше быть, ваша честь? И каким показаниям верить?

— Суд решит, — ответил за вашу честь прокурор.

Продолжение рассмотрения дела отложено — пока до 5 августа, в связи с болезнью Шакурского.

• Организация признана террористической и запрещена на территории РФ.