Писатель Курцио Малапарте числится среди прототипов Воланда — ​наряду с американским послом Уильямом Буллитом и, собственно, Люцифером. Немец по происхождению, посылающий своим псевдонимом привет Наполеону Бонапарту, член фашистской партии, исключенный в начале 1930-х за сочувствие коммунистическим идеям, участник войн, любитель Пруста, поклонник Мао и красавец. «Самый красивый из всех когда-либо виденных мною мужчин», — ​писала о нем предпоследняя жена Булгакова Любовь Белозерская.

С четой Булгаковых Малапарте встретился в 1929 году, когда приезжал в СССР в качестве журналиста (в романе он выведет автора «Мастера и Маргариты» как своего собеседника и конфидента). Он уже давно интересовался Россией и имел самые разнообразные «русские» знакомства — ​от пасынка Горького Зиновия Пешкова до знаменитого дипломата Константина Уманского. Эти связи дали Малапарте возможность войти в советское высшее общество, представлявшее собой гремучую смесь из высокопоставленных партийцев, военных, дипломатов, деятелей разнообразных искусств и красавиц. По описанию Малапарте, в посленэповской, приближающейся к террору Москве, этот круг существовал так, как светские салоны парижской Фобур Сент Оноре. В этом властном демонстративном декадансе «перед лицом бедствующего пролетариата» Малапарте видел уникальность красной аристократии и причину ее уничтожения.

«Бал» происходил не в Кремле, а напротив него. Малапарте вспоминает реальный прием, происходивший весной 1929-го в резиденции Британского посла на Софийской набережной с видом на Кремлевский дворец, где собралась вся «высшая марксистская московская аристократия». Его описание в романе, разумеется, далеко от документального, несмотря на то, что все персонажи — ​реальные люди, изображенные с большим портретным сходством. Но их разговоры и танцы описаны с особым сдвигом, превращающим это сборище в бал мертвецов.

Свой роман о «красной аристократии» Малапарте начал писать в 1947-м (и продолжал писать урывками еще три года, пока не охладел к затее окончательно). Относительно своих героев он находится в позиции «знания», то есть в той же, что и Толстой в «Войне и мире» — ​романе, к которому «Бал» отсылает. Как Толстой, через сорок лет после событий, о которых пишет, знает, что его героям предстоит Сенатская площадь, так и Малапарте из своего 1947-го знает, что время этой коммунистической знати в платьях от Скьяпарелли и сшитых на заказ костюмах, попивающей несвойственный России виски, исчислено и уже практически истекло.

Кстати, почти эти же самые слова можно отнести к другому знаменитому советскому балу — ​«Фестивалю весны», устроенному в апреле 1935-го (пять месяцев спустя после убийства Кирова) в Спасо-Хаусе американским послом Уильямом Буллитом. Эта невероятная вечеринка с живыми павлинами и порхающими попугаями, джаз-бандом и невероятным коктейлем из приглашенных (от Бухарина с Радеком до Таирова с Немировичем, от Тухачевского с Буденным до Лепешинской с Семеновой) стала прообразом «Великого бала у Сатаны». Автор «Мастера и Маргариты» сохранил конкретные подробности: он описывает хлопанье птичьих крыльев и несуразно длинный — ​до пят — ​фрак дирижера джаз-банда, который упоминается во всех воспоминаниях об этом вечере, но превращает светский раут в зомби-вечеринку, где стародавние покойники смешались с живыми, вернее, еще живыми. Все уже умерли: между средневековым истлевшим грешником-отравителем и вроде бы здоровеньким сегодняшним грешником-доносчиком нет разницы, они равно мертвы.

Вторую и окончательную редакцию главы о бале Булгаков писал в 1939-м: многие из тех, кто плясал в Спасо-Хаусе, были уже расстреляны.

Пир, ну, или в нашем случае бал во время чумы — ​всегда работающая метафора. Даже больше, чума любого рода — ​эпидемия, голод, тоталитарный режим — ​убивающая не хуже стихий — ​катализирует неуместность, пошлость и, главное, тоску этой затеи. Из причудливо и часто раздражающей книги авантюриста Малапарте со всей простотой становится видно вот что.

Есть люди, которых вынесло наверх, которые за это положение заплатили разным — ​в том числе преступлениями. Люди, которые кажется, концентрируют силу и власть. Вокруг них собираются те, кому важно и нужно быть в отблеске этой силы и власти, у кого так лучше ставится спектакль, снимается кино, танцуется балет. Общество прорастает связями и зависимостями. И тот, кто только что подписал ордер на арест, подписывает «ордер» на финансирование балета. И балет часто, действительно, замечательный, и те, которые у власти, искренне хлопают. А потом все идут на афтерпати и делают селфи.

Ох, что это я, селфи ж в то время еще не было.