В Москве куча местечек, где можно попробовать грузинскую кухню. Но люди заходят не только поесть, они приходят «тбилисить». Этот словечко часто используют в соцсетях, и означает оно, скорее, определенное состояние, нежели действие — «пить хорошее вино, заедая хачапури, периодически отвлекаясь от разговора на пение».

В хинкальной на Ленинском проспекте грузинского мало: обычный евроремонт, широкая плазма на стене, по которой крутят популярные клипы, и барная стойка. В понедельник вечером заняты два столика из семи.

— Вторичное жилье стоит, как новое, если не в центре брать. Вторичка в ужасном состоянии, туда надо вбухивать много денег на ремонт, — обсуждают недвижимость молодые девушки за соседним столиком. Официантка приносит им тарелку дымящихся хинкали, и разговор быстро стихает.

Сегодня Аруна, темноволосая осанистая женщина, работает и за официантку, и за бармена. Пока нет дел в зале, она смотрит на телефоне сериал, прячась за барную стойку.

Из кухни показывается седая грузинка с моложавым лицом. Разговор на грузинском между ней и Аруной не мешает посетителям, а скорее напоминает оживленную болтовню соседок, случайно услышанную где-то на улочках Тбилиси.

Знаете, людей бедных, которым кушать нечего. Им дай денег, и они будут кричать в микрофон все, что им закажут.

23 года назад пятиклассница Аруна вместе с родителями бежала из Абхазии в Россию — «не от хорошей жизни». Ребенком пережив войну, она не хочет вспоминать прошлое.

— Это все политики делают специально. То, что русский человек воевал в Абхазии против нас, что он зашел в парламент и начал по-русски говорить. Вы считаете это правильно? — говорит Аруна про Сергея Гаврилова, вперив в меня взгляд. —

Последние новости Аруна получает по телефону от родственников, которые остались в Абхазии.

— Ничего хорошего не передают. Они считают, что во всем виновата Россия. Единственная страна, которая признала Абхазию. Это о чем говорит? Говорит то, что ее никто не признает, кроме России. Не знаю, я ничего не могу говорить, потому что я не разбираюсь ни в какой политике. Для меня главное, чтобы люди жили нормально и чтобы не было война, — она переключается на родной язык, чтобы объяснить пожилой грузинке, кто я такая. В речи Аруны несколько раз проскакивает русское слово «журналист», ее собеседница улыбается мне за приоткрытой дверью кухни.

— Русские заходили и говорили, что мы никакого отношения к этому не имеем. Мы вас любим. Днем зашли и говорят, что это все неправда. Людей настроят против, — пересказывает она недавний разговор.

Временами она отвлекается от нашего разговора на телефонные звонки — это постоянные клиенты. После очередного звонка она по привычке собирает заказ: два мигрули, шашлык из баранины, пхали.