Описывая эту историю, поймала себя на том, что мне крайне сложно остаться беспристрастным автором. Надеюсь, читатель поймет, почему это так.

Даша пришла в редакцию, села напротив и без эмоций стала рассказывать все, что случилось с ней почти год назад. То, что она нервничает, было понятно только потому, что она постоянно поправляла очки и не то чтобы заикаясь, а как будто зависая на пару секунд, начинала фразу. Она очень бодрилась и выглядела едва ли не бойкой. Получалось не очень…

Это случилось прошлым летом в Туапсе. Она отвозила из Москвы группу детей в детский лагерь, а после решила провести на море еще дней пять. Забронировала хостел, а вечером выяснилось, что в нем нет питьевой воды. Даша пошла в магазин. На обратном пути к ней пристал пьяный тип.

Как все было дальше, лучше описать покороче.

Мужчина, лица которого толком не видно, хватает женщину за руки, потом зажимает рот липкой ладонью, дышит алкоголем в шею. Попытка вырваться только ухудшает ситуацию. Он перехватывает одной рукой оба плеча и лезет под юбку, а потом лезет рукой дальше, внутрь. Зажав у стены, придавливает ее всем телом и пытается нагнуть, обе ее руки, наконец, освобождаются, и ножичек, который она незаметно по дороге вытащила из сумки, удается раскрыть. Ножичек для заточки карандашей. Почти рефлекторный удар вслепую назад, в темную тяжелую массу мужского тела. Несколько ударов. А когда тиски ослабевают, Даша бежит не оглядываясь.

На следующий день она уехала в Москву.

…Чем дольше я разговариваю с Дашей о том вечере, тем очевиднее понимаю, что

В силу наивности, возраста, непоколебимой уверенности, что мир вокруг прекрасен.

— Почему ты не убежала?

— Я шла в гору к хостелу, и сумка была тяжелая. И если бы я побежала, я бы показала, что я боюсь. Он задавал дурацкие вопросы, я пыталась отвечать, думала, что еще пару минут, и я окажусь у порога.

— Ты испугалась, когда поняла, что произошло?

— Я бросилась бежать вниз, встретила ребят, у которых спрашивала дорогу в магазин. Они, кстати, предлагали меня проводить, а я почему-то отказалась. Спросили: «Что случилось?» А я даже понять ничего не могла в ту минуту. И сколько ударов нанесла, не помнила. И будто это делала не я. Я была в странном состоянии, которое не могу описать. Я боялась, что этот человек меня найдет.

— Почему ты не обратилась в полицию?

— Я думала об этом, но что бы я сказала? Я была уверена, что этого мужчину я не задела. Ребята, к которым я прибежала и все рассказала, посмотрели на нож и сказали: «Крови нет. Ты не попала». Мы пошли искать этого человека и думали, что если бы я его ранила, то он далеко бы не ушел. Я была уверена, что мужчина ходит живой-невредимый. А на мне синяков не осталось.

— Даша, а почему ты решила, что он хотел изнасиловать. Он штаны стал расстегивать?

— Он задрал мне юбку и рукой проник в меня… Мой адвокат называет это «законченным действием сексуального характера». Но доказать, что оно было, невозможно.

— А раньше ты сталкивалась с домогательствами?

— Одно время я работала официанткой и поздно возвращалась домой. Я встречала эксгибиционистов. Первый раз очень испугалась, во второй была настолько уставшая, что просто тупо смотрела на него, и… он ушел. Но это, знаете… неизгладимые впечатления. Меня хватали за руки, мне кричали вслед.

— А когда так на тебя реагировали мужчины, ты это принимала как неизбежность или просто, что не повезло?

— Я недавно разговаривала со знакомым и рассказала, как меня на улице окликнули: «Эй, у тебя охрененная жопа!» На что он ответил, что это был комплимент.

— Ты думала о том, что надо научиться как-то постоять за себя? Может, не физически, а словесно?

— Я не могу словесно дать отпор. Мне кажется, если я крикну что-то в ответ, то опущусь до уровня хама. Мне кажется, логичнее пропускать это мимо себя… А физически защищаться? На уроках ОБЖ нам учитель говорил, что если на вас нападают, надо кричать «Пожар». Я крикнула, потом поняла, что это глупо, и просто начала визжать.

— А его это не остановило?

— Он просто зажал мне рот. И я уже кричать не могла, а просто кусала его. Позже поняла, что вокруг были жилые дома, кто-то меня слышал, но не вышел. Вообще, я сейчас считаю, что я избежала смерти. Даже по статистике, девушек сначала насилуют, а потом убивают.

— Как тебя задерживали?

— Прошел месяц. Я была в тот момент на работе в театральной студии, я летом туда приходила навести порядок. Они приехали и показали мне разрешение на арест, я не очень разбираюсь. Потом посадили меня в машину и повезли в аэропорт. Я сначала позвонила двоюродному брату, они попросили деньги на билет на самолет для меня. Иначе пришлось бы ехать с ними больше суток на поезде. Я как представила себе поездку с ними в наручниках в купе, так тут же стала искать деньги на самолет.

— Страшно ехать с чужими людьми в форме в аэропорт?

— Вообще, очень страшно. Они всю дорогу мне говорили: «Вот сейчас привезем тебя, посадим… Ты чуть мужика не убила, ты ему задела легкое, печень, кишечник, еще что-то. Я пыталась понять — как это я умудрилась? А они мне рассказывали, как круто мне будет в тюрьме.

Мама прилетела в Туапсе. И мы там две недели жили и ходили на допросы. По закону я и сейчас должна жить в Туапсе, пока идет следствие. Но у меня нет меры пресечения. Я не знаю, почему так.

— В какой фазе дело?

— У меня была очная ставка с ним. Я его узнала, хотя тогда он был жутко пьяный и неадекватный, а в этот раз такой приятный, в бежевых штанишках и белой рубашечке. У него, как выяснилось, есть жена и ребенок.

Дело уже несколько раз направляли в прокуратуру, а прокуратура возвращала с вопросами. Надеюсь, Следственный комитет переквалифицирует дело на самооборону, но скорее будет превышение. По УК, если твоей жизни угрожает опасность, ты можешь как угодно защищаться. Но нюанс в том, что только судья решает, БЫЛА ЛИ УГРОЗА ЖИЗНИ. Я про себя думаю: «А как я докажу? Я даже попытку изнасилования доказать не могу — у меня заявление не принимают о попытке изнасилования». Так странно называть его потерпевшим.

— Как ты живешь сейчас?

— Иногда я забываю, что произошло. Но моя жизнь зависит от этого дела. Я не могу уехать из города, потому что в любой момент могут позвонить. Я не поступаю в институт, потому что непонятно, останусь ли я на свободе. Я работаю, и все заработанное трачу на билеты на самолет и гостиницу для себя и адвоката. Моя жизнь изменилась. Я полгода лежала и смотрела в потолок, так было тошно.

Если бы я в тот момент обладала какими-то знаниями, то не попала бы в ту ситуацию. Сейчас общаюсь с организацией, которая занимается самообороной. Нужно, чтобы в парках проводили базовые уроки самообороны и чтобы каждая девочка носила с собой перцовый баллончик. Даже моя мама… Я купила себе баллончик. А она мне: «Зачем?»

Сама виновата

В России почти все резонансные случаи, когда женщины, защищаясь, убивали насильников, проходили по одному сценарию — жертву изначально признавали виновной в убийстве.

2003 год. Александра Иванникова, защищаясь, убила пьяного водителя, который пытался ее изнасиловать. Она ударила его небольшим ножом в ногу, но попала в артерию, и тот умер от потери крови. Сначала Иванниковой вменялось умышленное причинение тяжкого вреда, затем — убийство, совершенное в состоянии аффекта. Дело было прекращено — прокурор признал, что Иванникова «находилась в состоянии необходимой самообороны».

2012 год. Татьяна Кудрявцева на пустынной лесной опушке убила «грибным» ножом напавшего на нее гастарбайтера. Несмотря на то что Татьяна вызвала скорую помощь и сама пришла в полицию, ее обвинили в умышленном убийстве. Под давлением СМИ дело переквалифицировали в «превышение пределов необходимой обороны».

2013 год. Двадцатилетняя чемпионка России по пауэрлифтингу среди юниоров Татьяна Андреева убила мужчину, который попытался ее изнасиловать, предварительно подсыпав ей клофелин в напиток. Приговор — 7 лет колонии. В прошлом году по УДО девушка вышла на свободу.

У всех этих дел есть один схожий признак — пострадавшая женщина изначально признается виновной в том, что защищалась от изнасилования. Но защищалась слишком отчаянно, не на жизнь, а на смерть. И то, что она выжила, ей, по сути, ставится в вину, потому что изнасилование в трактовках правоприменительной практики не есть угроза убийства. А то, что значительное число жертв насильников потом находят задушенными в лесополосах или не находят вовсе, статистикой не учитывается. Статистикой, кстати, не учитывается и реальное число таких преступлений. Просто потому, что, по данным центра помощи пережившим сексуальное насилие «Сестры»,

Характерно, что сами насильники, даже получившие травмы, как правило, не обращаются в полицию. Мужчина, напавший на Дашу, попал в поле зрения органов только потому, что скорая обязана сообщать полиции о криминальных травмах.

По принятому алгоритму, чтобы доказать изнасилование, женщине нужно предъявить следы сопротивления — ушибы, синяки. Если же их нет, то акт насилия правоохранителями обнуляется. Но далеко не каждая женщина готова сопротивляться — холодный ужас многих буквально парализует.

В 37-й статье УК есть параграф, который гласит: «Если нападение было неожиданным и человек не мог оценить степень угрозы, то любая его оборона считается допустимой». А Верховный суд, вынесший специальное постановление, разъясняющее правила самообороны, пояснил: «Право на защиту дает не только нападение, но и угроза насилия, опасного для жизни». Все эти признаки есть в деле Дарьи Агений. Но они не работают. Думаю, потому, что изнасилование, несмотря на то, что МВД ввело его в категорию тяжких преступлений, таких как убийство и покушение на жизнь, в ментальности общества к этой категории не относится. Расхожий тезис «От тебя что, убудет?» — на самом деле негласный подтекст следствия. Особенно если жертва осталась жива и не была искалечена.

Вот и туапсинское правосудие демонстрирует махровый сексизм, предпочитая по умолчанию придерживаться тактики обвинения жертвы насильника. Иначе как объяснить, что нападавший на Дашу проходит по делу в статусе пострадавшего?

В Комитете Совета Федерации по конституционному законодательству и государственному строительству работают над законопроектом о расширении допустимых пределов самообороны. Предполагается, что в законе и правоприменительной практике будет закреплена презумпция правоты того, кто отражает нападение преступника.

«Насильник предполагает, что насилие — это норма»

— Дарья поступила так, как было единственно возможно в ситуации нападения. Она сохранила свою жизнь. Естественная реакция на насилие — шок и замирание, большинство людей реагирует именно так. Только 30% могут действовать активно и что-то сделать для самозащиты или привлечения внимания окружающих.

Насильник предполагает, что насилие — это норма. Начиная охоту, он уверен, что жертва не окажет сопротивления, потому что в основе любого вида насилия, в том числе и сексуального, — потребность во власти и контроле, и он идет удовлетворять эту потребность через слом последних границ. И когда женщине удается отбиться, насильник воспринимает это как свою ошибку. Это может побудить его отступить, но иногда сопротивление вызывает злость у насильника, и он может жестоко «наказать» за это, даже убить. Именно из-за невозможности предсказать, как именно поступит насильник, такое нападение переживается как угроза жизни.

Я считаю, что вообще говорить о случаях превышения самообороны в ситуации, в которой оказалась Дарья Агений, некорректно. В обществе существует миф, что если не сопротивлялась, то сама хотела, а если сопротивлялась, то зачем так жестко? Но существует Уголовный кодекс, в котором сексуальное насилие признано преступлением. Пытаться дать отпор преступнику — это нормально. Дарья Агений не признана потерпевшей, ей в вину вменяется умышленное нанесение вреда здоровью. Вред же ее здоровью даже не рассматривается. Она физически не пострадала, поэтому не о чем говорить с точки зрения правосудия. Физические последствия бывают очень тяжелыми, травматичными, но со временем они уходят, а психологические последствия могут длиться очень долго.

Заниматься профилактикой сексуализированного насилия нам сейчас практически невозможно. После 2010 года, когда стала дискутироваться тема о знаниях, недопустимых для детей, все, что связно со словом «сексуальный», было изъято из школьного обращения. А до этого мы приходили в школы и проводили для подростков занятия по профилактике насилия и умению разрешать конфликты. В начале каждого занятия мы проводили опрос, и тогда мальчики отмечали, что так называемое «мужское» поведение им кажется приемлемым и они думают, что девочки воспринимают его как комплимент. Но после тренингов и высказываний девочек о своих чувствах их представления диаметрально менялись. Стереотип такого рода «мужского» поведения разрушался.