Не понимать, что собой представляет наша система, — глупость. Понимать и хвалить ее — подлость. Но есть люди, которые, прекрасно все понимая, не только не видят для себя возможности участвовать в протестной деятельности, но и считают ее совершенно бессмысленной и если и оправданной в моральном плане, то совершенно непродуктивной в плане прагматическом. С их точки зрения, система слишком сильна, чтобы ее могли поколебать индивидуальные или даже массовые протесты. Она, по их мнению, готова к самозащите с применением силы и располагает такой силой. А потому митинги и расследования кажутся им напрасной тратой времени — вроде сбора подписей под петицией, чтобы после лета не наступала осень. А некоторые из них считают, что протестные акции и вовсе вредны: подставляют граждан под дубинки ОМОНа, отвлекают молодых людей от образования и карьеры, ломают им жизнь.

Лично я не согласен с такой позицией. И не просто не согласен, а по мере сил реализую на практике позицию прямо противоположную. Я, не зная, правда, приведет ли это хоть к какому-нибудь результату, участвую в протестных акциях, выступаю везде, где удается, собираю деньги для задержанных на митингах и так далее.

Но я не считаю себя вправе огульно обвинять тех, кто думает и действует иначе, в трусости и приспособленчестве.

Конечно, трусов достаточно. Особенно жалко выглядят «деятели культуры», славословящие начальство с таким гордым и независимым видом, как будто произносят обличительную речь и восходят на костер. Да, мол, это мое мнение, и я буду высказывать его, несмотря ни на что. Омерзительны и фейковые политические деятели, выдвигающиеся на выборы только с целью их легитимации и, одновременно, дискредитации и создания помех настоящим оппонентам власти. А потом, не утирая божьей росы с глаз, получающие заслуженную (хотя и меньшую, чем было обещано) награду.

Но речь не о гражданах с пониженной социальной ответственностью, а о приличных людях, которых со стороны принципиальных противников протестной активности и политической борьбы тоже немало. Не ожидая в обозримом будущем значимых политических перемен, они продолжают делать свое дело в рамках существующего порядка вещей.

Иногда при этом они делают и ритуальные жесты в адрес властей, считая, обоснованно или необоснованно, что это необходимо для того, чтобы делать то, что они должны делать. Так у нас многие вступали в КПСС, и вовсе необязательно в силу конформизма или ради неоднократно осмеянного желания «сделать партию лучше». Просто при продвижении по карьерной лестнице беспартийные довольно быстро упирались в стеклянный потолок. Я в ту партию не вступал, но не считаю возможным осуждать всех, кто это сделал.

Был ли у нас хоть один беспартийный генерал или директор завода? В КПСС вступали инженеры, учителя, управленцы — совершенно безразличные к идеям построения коммунизма. Вступали, с большими или меньшими нравственными переживаниями, и те, кто, не имея никаких иллюзий относительно природы советского строя, работали, чтобы из крана шла вода, в больницах вырезали аппендицит, а в школах учили читать.

Для тех, кто видит систему в среднесрочной перспективе неизменной, она представляется не такой, как для пытающихся ее изменить или считающих необходимым противостоять ей открыто и публично. Та же Мосгордума, вокруг которой сейчас разгорелись такие страсти, для них вовсе не политическая площадка, а лишь пропуск в высокие кабинеты, где можно лоббировать то, чем занимаешься, будь то медицина или зеленые насаждения.

А тем более убеждать, чтобы они просто делали дело и не лезли в думу — они сами знают, нужен ли им для их дела депутатский мандат, в нашей ситуации, увы, бывает очень нужен. И Государственная дума, с их точки зрения, не столько субъект всяких мерзостей, вроде «закона подлецов», и не столько потенциальный парламент. Это место, где можно добиться — а значит, нужно добиваться — принятия каких-то разумных правил по регулированию конкретных сфер жизни. Речного транспорта, например, — помните «Булгарию»? — или рынка лекарственных препаратов. Они не дурнее нас. Они понимают, что из ста очевидно правильных предложений по улучшению ситуации в стране девяносто не пройдут именно из-за политической системы, но считают нужным бороться за реализацию оставшихся десяти.

Кстати, косвенно их работа может влиять и на политическую ситуацию. Например, создание рабочих мест в сфере высоких технологий — а ведь у некоторых это получается, хоть и в масштабах на несколько порядков меньше, чем когда-то обещало начальство.

За выбором — бороться ли с системой, или же добиваться улучшений, не выходя за ее рамки, стоит слишком многое. Но понимать-то друг друга необходимо. Грань между «мы» и «они» проходит не между нами, а между порядочными людьми, делающими дело, — а протесты я отношу тоже к делу, — и теми, кто ворует, лжет, ведет дело к войне, избивает людей на митингах или приказывает это делать.

Но если так, то у «политиков» нет никакого права чего-либо требовать у «эволюционистов» — ни приоритета на дороге, как в случае конфликта Федермессер, Соболь и незаслуженно игнорируемого СМИ Митрохина, ни благодарности за свое подвижничество. В конце концов, мы всё делаем для себя — не в плане материальном в данном случае, а в плане самоуважения, ощущения смысла собственной жизни. Презумпция морального превосходства «политиков» над «эволюционистами» ущербна. Причем не только в прагматическом смысле — вместо переговоров, которые в принципе могут иметь шансы на успех, как в том же конфликте по поводу сорок третьего округа, она провоцирует лишь взаимное озлобление. Эта презумпция ущербна прежде всего в моральном плане.

Когда-то Жюль Ренан говорил, что именно потому, что первые христиане героически и бестрепетно проливали свою кровь за Веру, их последователи присвоили себе право проливать чужую кровь. Ты можешь жертвовать собой, ты можешь посвятить свою жизнь борьбе за правду, но ты не можешь требовать от других ни такой же самоотверженности, ни признания твоих заслуг. Ты можешь дать им совет, если попросят, но ты не можешь приказывать.