Майский опрос Всероссийского центра исследования общественного мнения (ВЦИОМ) показал снижение уровня доверия россиян Владимиру Путину до минимума за 13 лет. В мае 2019 года решение важных государственных вопросов Путину были готовы доверить 33,1% респондентов, год назад таких было 47,4%, а весной 2014 года — 70%.

Глава центра Валерий Федоров объяснил негативный тренд эффектом «черных очков»: после пенсионной реформы россияне растеряли социальный оптимизм и больше не ждут улучшения экономической ситуации в стране. При этом рейтинг одобрения деятельности президента, по оценкам того же ВЦИОМа, составил 65,8%, то есть существенно выше рейтинга доверия.

В Кремле заметили это несоответствие: «Как коррелируют эти данные: как может падать доверие, но при этом расти электоральный рейтинг?» — удивился пресс-секретарь президента Дмитрий Песков.

Ответ социологов не заставил себя долго ждать: Федоров пояснил, что при определении уровня доверия применяется другой метод с использованием открытого вопроса, когда респондент должен самостоятельно назвать политиков, которым доверяет.

«Мы впервые в истории опросов решили 29 мая напрямую спросить людей: вы Путину доверяете или нет? При этом каждый мог выразить доверие Путину как президенту, как человеку, как наставнику. Каждый решал сам. Результаты сенсационные. Они показали, что Путину доверяют не 30%, а 72,3%», — заявил Федоров.

«Новая» поговорила с директором Центра методологии федеративных исследований РАНХиГС Дмитрием Рогозиным о том, что не так с методической культурой ВЦИОМа и как опросные фабрики конструируют общественное мнение.

«ВЦИОМ как наперсточник работает с цифрой» 

— Это хорошо, что ВЦИОМ проявляет такую «методическую гибкость»? Или же это очередное подтверждение того, что дизайн опроса во многом определяет его результаты?

— Такие скачки говорят только об одном — о том, что в методике называется ненадежностью данных. Когда под критикой так меняются показатели, это выглядит весьма сомнительно. Если раньше кто-то сомневался, доверять или не доверять несчастным [опросным] социологам, то сейчас они могут точно говорить: не доверять и не смотреть на эти данные, которые начинают меняться, когда начинается общественная дискуссия.

Нет ничего странного в том, что цифры меняются. Странно выглядит именно их подача на фоне того, что происходит общественный резонанс, а администрация президента высказывает свое «фи». Мы не знаем исходные параметры, какие установки были даны интервьюерам, как был проведен инструктаж, не знаем, какие вопросы стояли до и после, как они задавались. Могла интонация поменяться в вопросе, мог стоять предварительный вопрос, который, если пофантазировать, мог отсылать не к внутренней политике, а к внешней, где на протяжении многих лет Путин воспринимается как сильный лидер. У нас нет культуры предоставления всей методической информации, чтобы можно было выносить суждения.

— Откуда вообще берется такой разброс между рейтингами одобрения и доверия президенту?

— Здесь наша власть в очередной раз попала в интерпретативную ловушку. Если об этих опросах судить как об отдельных, то это все равно что играть с наперсточником и перекидывать шарик из одной корзины в другую. Проблема в том, что на опросы общественного мнения такого рода очень сильно влияет контекст — то, какие вопросы задавали до и после, как себя вел интервьюер. Нельзя гадать на кофейной гуще, почему этот показатель падает, а другой, наоборот, растет в ситуации с вопросами, которые сами по себе довольно неоднозначные.

А интервьюеры, не сомневаясь в респондентах, спрашивают, доверяют ли они Путину.

На то, что власти попадают в методическую ловушку, показывает последний пример с опросом в Екатеринбурге. Основная коллизия была в том, что социологи тайно провели опрос из 41 вопроса, а показали потом всего шесть. Федоров, объясняя ситуацию на «Дожде», говорил: какая вам разница? Заказчик сказал показать шесть, мы вам шесть и покажем.

— То что Кремль публично пожурил ВЦИОМ за странные данные, можно расценивать как давление заказчика на опросную компанию?

— Я бы как давление это не воспринимал, потому что директор ВЦИОМа и без того говорит, что они работают на заказчиков. Какое еще давление может быть? Заказчик сказал — исполнитель сделал. Не может быть вопроса о публичном давлении на то, что определяется договорными отношениями.

Поэтому это, скорее, нормальный шаг к тому, чтобы разобраться. У ФОМа и ВЦИОМа есть полные данные о том, что происходит «в поле», но они их не показывают не только нам, но и, как выяснилось, заказчику. Я вполне понимаю кремлевских аналитиков, которые должны быть взбешены ситуацией, когда социологи каждый раз предъявляют странные вещи, которые никто не может объяснить. Любой заказчик (изучает ли он политическую сферу, или рынок памперсов и сковородок) вполне оправданно будет в ярости, если ему каждый раз будут подкидывать разные данные о емкости рынка.

— Но объяснение ВЦИОМа о том, что низкий рейтинг доверия президенту связан, скорее всего, с техническими причинами, в целом убедительно?

— То, как Песков себя повел, говорит о том, что заказчики не видят всей полноты картины. А полнота картины складывается не в том, вставляют в список тот или иной вопрос или нет. Она определяется не анкетой, а коммуникацией между респондентом и интервьюером. ВЦИОМ ее не анализирует, он как наперсточник работает с цифрой. Он и убедил, и запутал администрацию президента — это выглядит диковинно, потому что является базовым нарушением методических принципов работы с данными.

Есть и другое влияние. Политические персоны воспринимаются сквозь экраны телевизоров и через интернет, если это городская среда. Любое событие, в котором Путин участвует в позитивном ключе, напрямую влияет на рейтинг. Поэтому ФОМ, например, долгое время задавал два вопроса:

1. какие события за последнюю неделю привлекли ваше внимание и понравились;
2. какие события за последнюю неделю привлекли ваше внимание, но не понравились.

Такой подход позволял хоть как-то интерпретировать возможные изменения в отношении к тем или иным политикам.

ВЦИОМ общественное мнение не замеряет, а как бы конструирует его в ходе обсуждения мнений. Мнения обсуждаются через другие мнения, а не через факты. А факты закрыты, потому что ВЦИОМ считает, что можно провести анкету на 40 вопросов и показать только шесть. Этот маленький эпизод говорит о том, что

— То есть к словам Федорова о том, что рейтинг Путина упал, потому что россияне надели так называемые «черные очки» и перестали верить в то, что станут жить лучше, тоже нужно относиться скептически?

— Это просто интерпретация, возникшая, скорее всего, ad hoc (от лат. «специально для этого». —Ред.). «Черными очками» можно объяснить все что угодно. Со стороны это больше похоже на оправдание, нежели на объяснение. Чтобы получить объяснение, нужно идти не к цифрам, а к коммуникации: как люди говорят и что они говорят. «Черные очки» — это атрибутика к тому, что: «Вы сами видите, как мы живем. Чего вы еще хотите?»

Если уж пытаться объяснить эту ситуацию с падением рейтинга, то есть только один выход — независимый методический аудит того инструмента, которым пользовался ВЦИОМ. Иначе это будет просто манипулирование цифрами. В опросах должна работать другая логика — опровержение. Вы создаете гипотезу и опровергаете ее, потому что доказанная гипотеза не является надежной.

— Еще Федоров сказал, что рано или поздно, «когда мы всех опросим и не по одному разу <…>», придется платить респондентам за прохождение опросов. Это действительно нормальная практика?

— Да. Но, как и любую практику, ее можно быстро превратить в ненормальную. Возникает прямая ассоциация с тем, как проходили выборы, когда, условно, за голос предлагали килограмм крупы.

В западном мире платить за потраченное время — это абсолютно нормальная практика. Если это личный опрос, то дается символический материальный стимул, если телефонный — плата может быть 100–200 рублей на счет телефона. Человеку приятно, он более мобилизован, чтобы поучаствовать в опросе.

— Известно, что Кремль пользуется закрытыми опросами ФСО. Служба охраны пользуется той же методологией, что и обычные полстеры?

— Они проводят опросы по-разному, у них свои методики. В отличие от ФОМа, ВЦИОМа и «Левада-центра» ФСО менее расположена проводить поквартирные опросы (если мы говорим о личных интервью) и более расположена к уличным опросам и привлечению административного ресурса.

Это не значит, что опросы ФСО хуже. Здесь проблема заключается в другом. Как бы мы ни ругали ФОМ, ВЦИОМ и «Левада-центр» за ошибки, даже самый крупный скандал с выборами мэра Москвы, на которых [оппозиционер Алексей] Навальный показал высокие результаты, с точки зрения методики стали огромным подарком для индустрии (реальные результаты голосования за Навального значительно разошлись с результатами социологических опросов. —Ред.). Фэсэошники этой культуры лишены, причем искусственно.

Это не говорит ни в коем случае о том, что у них низкий уровень квалификации. Мы ничего не может об этом сказать, потому что нет данных, нет людей, с которыми можно поговорить. Федорову вы можете задать вопрос как журналист, а тут вы даже не знаете, кому его задать, потому что у вас нет лица, ответственного за те огромные опросы, которые связаны с рейтингами губернаторов и рейтингом доверия Путину. Этот удар приходится не по вам, а по тем, кто собирает эти данные, потому что у них полностью отсутствует элемент обратной связи.

— В чем опасность чрезмерного внимания властей к рейтингам?

— Это всегда так было, просто в публичное пространство не выносилось. То, что это было вынесено в публичное пространство, — однозначно позитивный сигнал. Про демократию в России обычно говорят в кавычках, но это один из элементов цивилизованного разговора, на каких бы интонациях это ни произносилось представителями власти. То что власть проговаривает свои претензии публично, а не в кулуарах, стуча кулаком по столу и вызывая Федорова в соответствующий кабинет, — это подарок думающему населению.