В середине мая стали известны детали нового облика Музея обороны и блокады Ленинграда в Соляном переулке. Выяснилось, что интерьер обновленного музея будет выполнен в стиле «сталинский ампир», а его полы покроют «кремлевские» ковровые дорожки. Такие особенности дизайна вызвали волнение в рядах специалистов по истории блокады: почему в 2019 году торжествует идеология тех, кто после войны методично уничтожал память о ленинградской трагедии?

Музей обороны и блокады Ленинграда впервые после ремонта откроется 8 сентября. При этом до сих пор не завершен конкурс по определению подрядчика, который создаст новую экспозицию, победителя определят 10 июня. Ремонт проводится на деньги из резервного фонда президента России: к последней годовщине освобождения города от блокады Владимир Путин выделил на это 150 миллионов рублей.

Тогда-то и родился документ, который представляет музей так: входная зона и «Зал победы» в торжественном стиле «сталинский ампир» с массивной люстрой, помпезной мебелью и кремлевской ковровой дорожкой, пространство НКВД с портретами Сталина и Берии… Куда скромнее на этом фоне смотрятся пространства «Бомбоубежище», «Блокадная комната», «Блокадный магазин». Техническое задание расписано на 200 страницах и включает в себя среди прочего написание оригинальной музыки, создание фильма, интервью с блокадниками и людьми «топ-уровня» (терминология конкурсной документации). Сложно представить, как все это успеть за пару месяцев.

Весной врио губернатора Александр Беглов заявлял, что достиг договоренностей с Минобороны. Ведомство Сергея Шойгу якобы передаст музею три тысячи квадратных метров собственных площадей в Соляном городке. Новые помещения нужны под фондохранилища, новые экспозиции и околомузейные проекты — лекции, семинары и другую просветительскую работу. Четыре года назад подобные обещания уже звучали, но тогда силовики оказались несговорчивыми и квадратными метрами не поделились.

Ранее новый градоначальник уже поставил крест на крупном проекте эпохи Георгия Полтавченко — музейно-выставочном комплексе «Оборона и блокада Ленинграда». Музейные специалисты и ученые много месяцев работали в архивах Германии и России, брали интервью у блокадников, чтобы в Петербурге появился институт памяти, при котором объединились бы наука, просветительская и экскурсионная деятельность. Но проект пал жертвой оптимизации.

— Это амбициозный проект. В случае его реализации может появиться современный музей нового технического уровня, но сформулированные в техзадании цели вызывают удивление: «Создание новой экспозиции для укрепления имиджа Санкт-Петербурга как культурной столицы — мегаполиса с высоким уровнем культуры». Все перевернуто с ног на голову. Речь идет не о событии всемирно-исторического значения, которое должно найти отражение в новой экспозиции музея, а об укреплении имиджа Петербурга как культурной столицы. Не об увековечении памяти защитников и населения осажденного Ленинграда, которые отдали свои жизни, защищая город, не о городе-герое, который внес огромный вклад в победу над нацизмом, а об укреплении имиджа. Это абсолютно нелепая вещь.

— Такая цель была выбрана, потому что все делалось на коленке, за месяц, или так и было задумано?

— Я не знаю. На мой взгляд, это такой чиновный документ, который делали впопыхах без какой-либо внешней общественной экспертизы. Вспомните, сколько было споров и дискуссий вокруг несостоявшегося музейно-выставочного комплекса, сколько было пресс-конференций, обсуждений с музейными работниками и историками, разных презентаций, открытых заседаний экспертного совета. Здесь же — полное молчание. Действительно, времени на работу очень мало, дискутировать некогда, так как до сентября осталось три месяца. Но стоит ли спешить? Перефразируя классика, можно сказать, что лучше позже, но лучше.

— Может быть, открытие музея и выборы губернатора не случайно выпадают на один день?

— Трудно сказать, идет ли речь об идеологическом повороте, прославлении позднесталинской эпохи, или это просто небрежность из-за спешки. В контракте упоминаются кремлевские ковровые дорожки, стилизация под сталинский ампир. Все будет массивное, с лепниной, бронзовыми светильниками, статуэтками. На самом деле зимой 1941–1942 годов все мало-мальски ценные вещи снесли на черный рынок, чтобы выменять их на хлеб, а утварь, паркет и книги сожгли. Тем ленинградцам, близкие которых погибли на фронте или умерли от голода, все это вряд ли понравится — очень уж сильным будет диссонанс формы и содержания, диссонанс с тем, что они знают о блокаде из семейных историй. Не стоит забывать, что этот год объявлен президентом Годом Гранина, а мы помним и его «Блокадную книгу», и яркое выступление в бундестаге.

— В музее говорят, что это прямая отсылка к 1946 году, когда он был создан. Да и Гранин в «Блокадной книге» пишет, что первый музей был посвящен «усилиям по спасению детей, эвакуации, работе комсомольцев и войск МПВО». Так это музей истории блокады или музей про старый музей?

— Да, вопрос в этом и состоит. Когда мы с Еленой Витальевной Лезик дискутировали о том, что можно сделать на имеющейся музея площади, я говорил, что в Соляном можно создать своего рода музей музея. То есть рассказать, какие основные вехи память о блокаде претерпевала в конкретном пространстве.

Но воссоздавать стилистику 1946 года в Музее обороны и блокады в 2019 году представляется мне неправильным.

«Ленинградское дело»: расстрел руководителей обороны города, уничтожение Музея обороны и блокады. Ну не странно ли, что сейчас в Соляном вольно или невольно торжествует идеология тех, кто хотел предать забвению память об обороне и блокаде Ленинграда 70 лет назад?

Любите Сталина? Цитируйте его. Он зимой 1942 года называл Ленинград городом-мучеником, городом-страдальцем. Возьмите его тост «За русский народ», где он говорит, что у нашего правительства было немало ошибок в момент отчаянного положения зимой 1941–1942 годов. «Однако русский народ верил, терпел, выжидал и надеялся» и так далее.

Для ленинградцев блокада — это и память, и боль семьи, поэтому тональность должна быть совсем другой. Блокадный Ленинград — это про суровость, сосредоточенность, самопожертвование: создание народного ополчения, эвакуация заводов, спасение культурных ценностей, работа писателей и поэтов, театров и радио.

— Руководство музея говорит, что не хочет превращать его в музей скорби.

— Если мы говорим, что в городе в период блокады погиб как минимум каждый четвертый, вы разве не скорбите? Не может быть, чтобы тональность сталинского ампира доминировала там, где погибло столько людей. Это яркое противоречие формы и содержания.

— Почему была выбрана компания «Рест-Арт»? Ведь у них нет опыта в создании музейных экспозиций.

— У них богатейший опыт и проектной, и дизайнерской работы. Нам было важно, чтобы в конкурсе выиграла организация, которая работала с военными музеями и экспозициями. Нужно уметь подавать специфический военный материал. Например, подать оружие так, чтобы это не выглядело пустым бряцанием, подать тему гражданского населения в войне, тему обычного человека в войне. «Рест-Арт» работал над рядом проектов, связанных с памятниками Великой Отечественной войны.

— Они сами создавали проект или консультировались с вами?

— Мы выдали техническое задание, по которому они сами определяли обязательные константы. Поэтому «Рест-Арт» как грамотная организация работала в постоянной спайке с нами, все время консультировалась. Они предлагали решения — мы их принимали или отвергали. Это был очень серьезный творческий процесс.

— Можно ли сказать, что музей будет больше о победе, нежели о трагедии?

— Я глубоко убеждена, что особенность ленинградской блокады и битвы за Ленинград состоит в акте сопротивления населения. Поэтому нельзя вообще в подобном ключе говорить — будет ли это музей победы или трагедии. Условия, в которых оказалось гражданское население — существует официальный термин «город-фронт», — которое вынуждено было себя защищать и обеспечивать себя самостоятельно. Притом что армия сдерживала фашистов на ближних подступах к Ленинграду, мирное население не сидело сложа руки, не ожидало, пока их освободит советская или поработит вражеская армия. Мирное население Ленинграда было абсолютно дееспособным и функциональным. Вот этот фактор сопротивления делает ленинградскую блокаду и битву за Ленинград уникальным явлением военной истории мира. Поэтому я не знаю, кто и в каком процентном соотношении найдет здесь трагедию либо героизм.

— Вы, в частности, говорили, что это не будет музей плача.

— Я говорила, что ни в коем случае нельзя здесь делать место скорби. Потому что

Это как раз то место, куда приходят скорбеть, поминать, поклоняться памяти павших. Музей не место скорби, музей — это место познания, возможности пропустить через себя, ощутить историю, если хочешь в нее глубоко погрузиться.

Мы предлагаем нашим посетителям входить в тему музея через Победу. То есть погружаем посетителя, который только переступает порог музея, в атмосферу 1944-го года — победы под Ленинградом и создания первого Музея обороны и блокады Ленинграда. Интерьер, и звук, и свет, и экспозиционный ряд будут работать на атмосферу Победы. И когда человек через сталинский ампир поднимется к основной части экспозиции, то он окажется в совершенно другом интерьере, противоположном и по звучанию, и по колориту, и по настроению, и по наполнению. Основная часть раскроет цену победы.

— Что изменится, если Министерство обороны отдаст вам свои площади?

— Мы мыслим себе музей уже не просто как музейную экспозицию, но как коммуникативную площадку. Это центр общения и взаимодействия — для поисковиков, патриотических, общественных и ветеранских организаций. В дальнейшем, не в этот раз, будет, например, зал военной археологии, заточенный на освещение деятельности наших поисковых отрядов.

— Что будет с концепцией, которую разрабатывали для музейно-выставочного комплекса?

— Это абсолютные параллели, которые будут развиваться. Наша задача сначала развиться в Соляном городке, сделать музей полновесным и полноценным. Еще одна задача — создать филиалы по городу. Еще одна задача — создать ассоциацию под названием «Блокадный архипелаг». Это такая ассоциация памятных объектов — в него могут войти и музей, и табличка на постаменте Аничкова моста, где обозначен след от снаряда. Это все островки одного архипелага.

— До открытия экспозиции три месяца. Как успеть все запланированное?

— Нужно понимать, что к 8 сентября мы открываем экспозицию только в основном зале музея. Но времени действительно очень мало, и мы надеемся, что в результате конкурсных процедур к нам придут лучшие из лучших и справятся с поставленной задачей.

— Первый музей, созданный в 46-м году, был уникальным. Но это был музей военный, он не был музеем памяти. О блокадной трагедии и смертном времени было рассказано только в одном зале. Все остальное посвящалось величию русского оружия. Это был не просто музей победы, но музей Сталина. Там в каждом зале висел портрет Иосифа Виссарионовича. Странно, если мы это хотим воссоздать. В то время так было правильно, но мы не в то время живем. Нам не нужно ни с кем бороться — мы победили, и мы должны рассказать, какой ценой.

Вообще нужно начинать с вопроса о том, кто посещал этот музей и по какому поводу. Ходили ли туда, особенно в последние годы, просто так — как ходят в Музей Ахматовой или в Исаакиевский собор? Чего не хватает экспозиции, если туда только организованными группами приводят школьников? Достаточно ли ее редизайна?

Чтобы тема блокады стала актуальной и интересной, о ней нужно говорить интересным и понятным языком. Для работы с такими темами есть инструменты, есть сценарии музеев памяти. На основе этого была написана концепция, которая могла быть реализована в новом здании. Она, конечно, и в помещениях Минобороны может быть реализована, но вопрос в другом. Мы будем сидеть и ждать, пока Минобороны их отдаст, или мы будем уже что-то делать? Но рабочая группа, которая провела научные изыскания в архивах, создала тематико-экспозиционный план, программы работы с посетителями, уволена. Все это оказалось никому не нужным.