— Ася, а что изменится, если пытки выделят в отдельное преступление?

— Выделив в отдельную статью пытки именно как должностное преступление, мы будем иметь государственную статистику по такого рода деяниям. Сейчас такой статистики нет. А есть статистика по превышению должностных полномочий. Но что такое «превышение должностных полномочий»? Это ситуация, когда, например, сотрудник полиции или любого другого государственного ведомства подписывает акт выполненных работ до того, как эти работы выполнены. Это чистая 286-я статья. По этой же статье привлекают за избиение задержанных, за необоснованное использование наручников. И понять, какое именно преступление стоит за конкретным обвинением по 286 статье, сегодня невозможно.

Вот вы посмотрите статистику судебного департамента. И увидите: по ст. 286 ч. 3 (превышение полномочий с применением насилия. — Ред.) осуждено, допустим, 300 человек. За что осуждено конкретно? Что они сделали? Вы этого понять не сможете.

Все оценки, которые мы строим, мы строим на основании тех дел, которые мы ведем и которые ведут наши коллеги — другие правозащитные организации, оказывающие правовую помощь людям, пережившим пытки. А государственная статистика лишена даже минимальной конкретики. Если пытки при исполнении будут криминализированы, то мы получим более или менее адекватную количественную картину того, что в стране происходит. Это первое.

Второе. Имея официальную статистику, власти смогут заниматься мониторингом. Приличные власти, которые хотят решить проблему пыток. Они смогут также анализировать причины или, допустим, обстоятельства применения пыток, смогут придумывать и принимать необходимые меры. Предупреждение пыток требует понимания, почему и как все это происходит. В целом в основе какой-либо государственной политики по предотвращению пыток должны все-таки лежать адекватные данные. У нас же все запрятано в эту статью, размытую и всеядную 286-ю.

Третье. Если пытку криминализировать, то у нас будет возможность более точно квалифицировать деяние. То есть мы сможем учитывать групповой характер этого преступления, мы сможем добавить какие-то другие квалифицирующие признаки. Например, пытка с особой жестокостью. Сейчас, если сотрудник полиции или тюремщик пытал кого-то с применением жестокого насилия, и человек сильно покалечен, то должностному лицу вменяют 286-ю статью, а также какую-нибудь 111-ю — причинение тяжкого вреда здоровью. Получается, ему собирают ответственность из разных норм. И когда мы смотрим статистику судебного департамента, мы вообще не можем понять, сколько у нас было пыток именно с применением жестокого насилия. Этой информации вообще нет. А если ее нет, то, получается, и проблемы-то нет.

— А не проще было бы ввести в 286-ю статью оговорку о превышении должностных полномочий с применением физической силы именно в отношении подследственного или заключенного, например?

— Логика нормы «превышение должностных полномочий» предполагает, что есть некое полномочие, которое позволяет совершать те или иные действия. Полномочие есть, и сотрудники его превысили. Но посмотрим на дело Макарова (нашумевшие «воспитательные мероприятия» пыточного характера в ярославской ИК-1 с участием 18 сотрудников колонии —Ред.).

При этом Верховный Суд разъяснил, что под превышением можно понимать еще и случаи, когда были совершены действия, которые в принципе недопустимо совершать. Но в нашем случае «действия, которые недопустимо совершать» — это пытка. А превышение должностных полномочий — это все же ситуация, когда есть полномочие, и оно превышено.

— ФСБ и МВД выступают против выделения «пыток» в качестве отдельного должностного преступления. Почему?

— Они как раз объясняют таким образом, что действующих норм Уголовного кодекса вполне достаточно для того, чтобы эффективным образом преследовать за пытки. Дескать, зачем городить новые уголовно-правовые конструкции, давайте использовать то, что у нас есть, и не будем усложнять жизнь, не будем загромождать наше право. Но на наши аргументы они никак не отвечают.

— И все же, несмотря на отсутствие отдельной статьи силовые ведомства, кажется, как-то обеспокоены выявленными случаями пыток? Вот ФСИН распорядилась, чтобы в каждом учреждении ведомства появился сотрудник «по правам человека». Они даже извинились перед Макаровым. Что таким образом хочет продемонстрировать ФСИН?

— Я далека от мысли, что ФСИН прямо поддерживает пытки. Они хотят порядка и соблюдения дисциплины. Конечно же, они знают, что такие вещи — пытки — существуют. Но любому опытному специалисту, в том числе и во ФСИН, понятно: чтобы искоренить пытку как метод — новой формальной должности уполномоченного недостаточно. Во-первых, не очень понятно, чем эта должность обеспечена, какими полномочиями.

Понимаете, если это будет даже очень серьезный чиновник внутри ФСИН, все равно его работу невозможно будет воспринимать как эффективное средство превенции пыток и защиты от пыток. Просто потому, что это будет человек или должность внутри ФСИН. То есть они могут создавать такого рода институции, мы только можем поприветствовать их стремление на практике обеспечивать права заключенных.

И необязательно гражданский (хотя без него как раз ничего не получится). Но это может быть и эффективный прокурорский контроль, который в нынешних условиях признать эффективным никак не получается.

Вот мы приводили статистику за 2016 год по случаям водворения заключенных в ШИЗО (штрафной изолятор), помещение камерного типа и т.п. Водворение в ШИЗО как мера применяется в качестве наказания за нарушения, которые допустил заключенный. Администрация колонии может наказать его, допустим, пятью сутками в штрафном изоляторе. Прокуратура в порядке надзора должна следить за законностью назначения штрафного изолятора, по сути, карцера. Из 150 000 таких водворений в 2016 году прокуратура признала незаконным только 56! Но такого не может быть, это просто безумная пропорция цифр. Это неэффективный контроль.