Кем они были для большинства успешных театральных деятелей? Маргиналами. Да, вызывавшими уважение, но и снисходительность тоже. Но как много людей — посмертно — захотели о них писать, издавать книги, «осмыслять роль». Словно только этот уход конвертировал их жизнь в золотую валюту вечности. Прискорбно. Им необходимо было — при жизни.

Сегодня мы публикуем фейсбук-дневник Греминой. Посмертная оптика не врет: в нем видно, как наползает ощущение будущего, что идет по следу «как сумасшедший с бритвою в руке». Дневник прослаивают оценки людей, игравших в ситуации дока свои роли, близко стоявших и объемно видевших. Свидетельствовали: Ольга Михайлова, Константин Кожевников, Максим Курочкин, Владимир Мирзоев, Александр Родионов, Виктория Холодова, Варвара Фаэр и другие.

Время менялось вокруг них быстрее, чем можно вместить. Разлом одной эпохи, как дробимый асфальт, плитами наползал на начало другой. Кто-то должен был говорить от лица этого разлома, фиксировать его скрежет, схватывать новую интонацию, вычленять героев из глины и праха века. Чтобы стал Театр.doc.

—Когда их выселяли из подвала на Патриарших, сначала оцепили все, в компьютерах шарили, в дом не пускали — взрывчатка! Это они и были взрывчаткой.

— Убывать, мелеть, выцветать все стало после первого наезда на doc. Лене стало плохо с сердцем, когда она увидела опечатанные двери. Если б не случилось того наезда, может, не случилось и всего этого. Лена и Миша — яркий пример того, как можно разбить людям сердце.

Чем явственней модный и громкий театр дрейфовал в сторону социального юродства, неприкаянности и стоицизма, тем упрямей становилась их стояние вdoc.

— Угаров Гремину обожал. Он смотрел на Ленку и спрашивал: неужели у тебя все настоящее: кудри, ресницы?! Шамаханская царица!

А Лена говорила:

— Мне достался принц!

Были в Смоленске, увидели собор, вошли, и Миша Лене сказал:

— Если нам удастся развестись, пожениться, и дети наши не пострадают, то я поверю, что Бог есть…

И потом в Ленинграде увидели Казанский собор, и он сказал:

— Ленка, мы должны креститься!

Они крестились во имя любви.

— Лена была очень импульсивный, страстный человек. Если что-то не по ней, ее сводили судороги. И она решила: буду перестраиваться, чтобы не разрушать все вокруг. В ней был истинный демократизм, готовность обсуждать — давайте так, а давайте так, со всеми разговаривала, все смягчала. Мы все держались на том, что можно было прийти со словами: «Елена Анатольевна, а как быть с…»

— Она практически не ошибалась в людях. Никакие наветы, сплетни, злые языки не влияли. Всех успокаивала, а сердце болело. Особенно сильно стало болеть после смерти мамы. Галина Ноевна была центр семьи. После ее ухода Лена села на антидепрессанты…

— Они доказали — театр текстовой, не слишком сделанной формы возможен. Нужен поток реальности, в котором дорога сама точность отображения — и потому важен запуск проектов в форме читки, быстро, на скорую руку срежиссированной пьесы. Они ввели и узаконили разнообразие типов театра: иммерсивный, нарративный, мультимедийный. Всем доказали: не обязательно быть хорошо оснащенным, одетым спектаклем!

Уникальность события — и есть критерий. Если люди приходят на читку пьесы, значит, людям интересно. Оказалось, театр без театральной сделанности, театр свидетельства и документа несет в себе уникальную энергию.

По мере возрастания общественной токсичности театральное сообщество удавалось расколоть. Возникло то самое изгойство, которым были отмечены Зощенко и Ахматова. Люди, которые обслуживают процесс, чувствуют такие вещи. На это поработали целые институты общества — АП, МЧС, департаменты московского правительства.

— Мы с Леной с юности знакомы, жили в одном подъезде. Мы все бегали, зажигали, а она всегда с сумкой или авоськой, что-то куда-то везет. Ухо у кого-то болит. Лечит непрерывно. В доме грузинские кузины всегда живут, брат приходит советоваться. Всегда забота — о сыне, о маме, о брате. Ей было неинтересно жить только собой: чистая москвичка и чистая грузинка по характеру. И как только возник планшет, он все время звенел — письма, сообщения летели круглые сутки.

—Угаров был центр ее женской вселенной, она говорила: «Он меня продолжает творчески удивлять». Поддержка, смех, баловство — все вместе. Всегда и всюду следовала за мужем, преданная, мудрая жена! Рассказывала, как услышала, как Угаров рассказывает о вербатиме. И подумала: так просто, так естественно говорить такие чудесные вещи! Клетчатая рубашка, очки — неужели такие люди существуют?!

—Собрали в театре людей уникальных очень много. Горизонтальная модель была абсолютно демократичной. Было очень много энергии, вихрь событий, все время проекты. Это была, по словам Кати Нарши, «мафия нормальных людей». И самоочищающаяся система, и тот, кто не годился, вываливался сам.

—Надо было придумать форму существования современной драматургии, что-то, чтобы она жила на сцене. Мессианская задача. Угаров пустился в это безоглядно, стал работать как режиссер. И Лена была его полным союзником, готова была делать все, чтобы современные тексты оживали на сцене. Упорство, с которым они это тащили, пробивали, — поразительно.

И современная пьеса пробилась. Произошло это во многом благодаря Любимовке.

— Жизнь их била по мелочам и по-крупному. А еще неправильный режим, белое вино, кофе, сигареты, валидол. Угаров ложился в три ночи. Постоянный стресс тоже повышает холестерин: свидетельства о пытках, колонии, лагерники.

—Когда приходили закрывать — и в Трехпрудный, и на Спартаковскую, Лена с невероятным достоинством общалась с варварами, которые пришли запугивать. Для постсоветского человека сложно сохранять самообладание в этой ситуации, не кричать, не впадать в истерику трудно. Лене удавалось. Инерция света, который рожден в этом театре, велика, и просуществует. Надо ее поддерживать, инерцию света.

—Основав свой театр, они заняли важнейшую, центрующую дело позицию: держатели смысла. Это было служение. Служить людям, помогать. Спасать. Реализовывать. Огромное количество людей нуждалось в помощи. Лена и Миша никогда не отдыхали. Пили таблетки. Это была реакция на SOS-общества. Их служение превращалось в акт самосожжения.

— Театр жил без субсидий. Гремина была Моцартом, меняющим мир.

—Люди театра находятся в особенной ситуации сейчас, когда невозможно не идти на компромисс. И docа эти компромиссы касались все более тяжело. Лена и Миша заняли бескомпромиссную позицию, необходимую для всего общества. Они не прогнулись под изменчивый мир. Их ясная позиция художников внушала всем оптимизм. Надежду на то, что можно не прогибаться, оставаться собой. Это был кислород для всех.

—Время не совпало с ними?! Это проблема времени. Они — спасители целой отрасли. Они совершили подвиг, спасли честь, лицо целого сословия. Он, может быть, был смелее в формулировках, в мыслительной игре. Она — смелее в поступках.

— Гремина делала М.Ю. великим. С артистами работала только по любви, через доверие. Сидела, смотрела импровизацию — на следующий день приносила сцену.

А потом умер Угаров.

Гремина опоздала на отпевание. Ее ждала полная людей церковь, Живоначальная Троица в Хохлах, настоятель, певчие, ждал, казалось, и сам Угаров, казавшийся в гробу странно растерянным, в очках на навсегда теперь незрячем лице.

— На поминках она сказала: мы должны сделать Doc еще краше! Но только полтора месяца смогла прожить без него. Умом собиралась строить, укреплять, продолжать. И дело, и память. А существо было против.

— Она как будто сказала остающимся: «Я все сделала. Миссию выполнила. Могу уйти».

— Она была очень волевая, но она очень горевала. Ее состояние было иррациональным. Говорила с вдовами в ближайшем кругу: как пережить? Какая мотивация может помочь?

И вот, принимая внутреннее решение, жить или умереть, она решила, что мальчики без нее обойдутся. И Сандрик. И Ваня. И Саша. Это подвиг любви.

Угаров и Гремина — из самых значимых героев Театра.doc. Пример и способ отношений с временем. Сегодня ясно: без них, как некогда без декабристов русское общество, опошлилась театральная среда.

«Сахалинская жена»—из лучших пьес Греминой. Чехов идет через ее драматургию — мотивами биографии и пьес, даже и протестом против мифологии. Каторжане и их злые нравы, бесплодная сахалинская земля и соленый туман, в котором ничего не различить, — не столько окраина страны, сколько вечная окраина русской жизни, тощая почва, не дающая всходов. И на которой — всему вопреки — вдруг взошло просо.

Так, как взошел в нескольких поколениях Театр.doc.