В последнее время власть любезно предоставляет гражданам возможность приписывать ей любые, самые противоположные намерения. Освобождение по УДО Варвары Карауловой, перевод с домашнего ареста на подписку о невыезде Кирилла Серебренникова — чем не оттепель? А поскольку оттепели хочется, то многие ее с удовольствием и констатируют, делая на этом основании выводы о том, что происходит в головах высшего начальства. А хотите подтверждения закручивания гаек — да, пожалуйста. Новые автозаки и прочая техника для разгона митингующих, аресты бывших министров, да еще и законы Клишаса — ими, кстати, можно не только доказывать, что власть ни перед чем не остановится. Можно посмеяться, еще раз убедиться в собственном интеллектуальном и моральном превосходстве — действительно, это же надо придумать такую дурь!

За этой разнонаправленностью может стоять хаос на самом верху: разные группы, те самые «башни», лоббируют разные решения, а Путин последовательно поддается то одним, то другим. Это в принципе возможно, но предполагает, что в окружении президента остались люди, имеющие свою позицию и осмеливающиеся ее отстаивать. Не бороться друг с другом за сокращающиеся ресурсы — это явно не возбраняется, можно даже сажать конкурентов. А именно иметь свою точку зрения относительно того, куда должна двигаться страна.

Но в Кремле уже много раз демонстрировали, что главное — личная преданность, а вовсе не деловые качества. Один Беглов, врио губернатора Петербурга, прославившийся спасением старушек из огня под камерами и уборкой снега, чего стоит. Люди с чем-то, хоть как-то напоминающим позицию, из власти вымываются. Поэтому более вероятным представляется, что нет в ближнем кругу никаких конкурирующих направлений, а есть единая команда, объединенная общей целью — сохранением власти. И общим страхом: страхом ее потерять. Иногда им кажется, что для сохранения власти надо зажимать, и зажимают. Иногда отпускать — почему же нет? Но делают это одни и те же люди.

Трудно сказать, осознают ли власти глубину пропасти, которая разделяет ее и российское общество, но то, что эта пропасть есть, ее представители наверняка чувствуют. Закон, запрещающий не уважать власть в неприличной форме, свидетельствует о том, что начальство понимает, как к нему относится не какая-нибудь «пятая колонна», а значительная часть населения. А также отдает себе отчет в своей неспособности как-то переломить это отношение. Закон — акт отчаяния, неэффективный, как и все, что делается с перепугу. Можно было бы сказать, что стыдно за такое государство, но стыдно уже так давно, что и говорить об этом нечего.

Характерна в этой связи реакция властей на данные о возросшей популярности Сталина. Официальная пропаганда уже давно поднимает его на щит. Казалось бы, радоваться надо, добились. Но комментарии прокремлевских агентств и экспертов очень осторожны: люди, мол, примиряются со своей историей, это, мол, не про Сталина вовсе, а про то, что мы великая страна и т.д. Власть понимает, что это запрос на репрессии не против их оппонентов, не против читателей «Новой газеты», например, а против нее самой.

Власть не может не видеть, что все валится из рук. ВВП не растет, сколько ни меняй статистиков. От космических успехов остается лишь космических масштабов демагогия Рогозина. «Прошу отнестись с пониманием», — сказал президент, объявляя о росте пенсионного возраста. Все поняли, но не так, как он хотел. Да и агрессивная внешняя политика не приносит уже тех дивидендов, что раньше: люди перестали получать мазохистское удовлетворение, что живут в осажденной крепости. И, похоже, у руководителей страны нет никакого плана по улучшению ситуации — ни публичного, ни секретного.

Итогом становится хаос. Они принимают решения о защите себя от нас: о новой технике для Росгвардии, о новых полномочиях для нее же, об изоляции нас от информации, а страны — от мира. Иногда они отступают, как в случаях последних смягчений, но это не курс на либерализацию, а лишь одно из проявлений охватившей начальство паники — они боятся протестов.

Многие граждане осознали, что накопившееся раздражение против властей лучше выражать не игнорированием выборов, а участием в них. В условиях, когда ресурс фальсификаций в целом по стране ограничен, подданные проявляют черную неблагодарность и (по крайней мере, в городах) контролируют процедуру голосования и подсчет голосов. Это становится проблемой, к решению которой система не готова.

Говорят, у нас снизилась смертность. Никто не хочет умирать, не посмотрев, чем это все закончится.