— Переслушивал перед интервью старые песни «Агаты» и отчетливо понял, насколько времена изменились. Какой трек ни включишь — революция, суицид, наркотики… Все то, за что сейчас молодым группам отменяют концерты и заносят в экстремистские списки. А вас никто пальцем не тронул.

— Песни «Агаты» сегодня — классика. Их слушают и поют, не вдумываясь в слова. Для людей все эти призывы «умереть вечером весело» или «опиум курить» — просто набор фонем, которые ассоциируются со знакомой мелодией. Как «Зима! Крестьянин, торжествуя…» у Пушкина. Классно звучит, а что там внутри — неважно.

Но если то же самое я или кто-то другой напишет сегодня, он будет воспринят буквально. И ему прилетит, конечно.

— Как минимум в ротацию на радио не возьмут.

— Могут и взять. Не думаю, что радиостанции исходят из соображений политкорректности. Им важно только, окупается или нет. Если ты протестуешь и окупаешься, все ок. Так было с нашей песней «В интересах революции» в свое время. Неполиткорректно, но имело успех.

— Да, все немного ошалели в 2004 году, услышав из приемника: «Я буду классным, когда взорву ваш магазин! Таким опасным и сексуально заводным». Сейчас это невозможно себе представить.

— Вадим, мой брат и тогдашний партнер по группе, очень не хотел ее петь. Но я его убедил. Я понимал, что протестные настроения витают в воздухе, что буржуазная сытость очень многим не нравится.

— За вами к тому времени закрепилась репутация левого.

— Левые и правые у нас в стране — понятие относительное. Редакция газеты «Завтра», с которой я какое-то время довольно плотно общался, сначала считалась правой, потом левой, потом опять правой, сейчас я уже не слежу.

— А зачем вы общались с газетой «Завтра»?

— Там было много интересных людей, не только правоверные коммунисты советской закалки, как многим кажется. Все очень разные, очень большой разброс мнений. Некоторые потом оказались беспринципными карьеристами, но ведь это потом.

— Как это сочетается с участием «Агаты» в туре «Голосуй или проиграешь»? Он ведь был антикоммунистическим.

— Это было до общения с «Завтра». А объясняется моим глубоким инфантилизмом. Куда все, туда и я. Была иллюзия того, что политика — это какая-то отдельная жизнь, которая есть только в телевизоре. Многие и сейчас так думают. А тогда почему бы и нет?

Я сейчас не коммунистов защищаю, а просто описываю, как это воспринималось.

— Я все-таки не улавливаю, в чем ваша идеология. Не левая, не правая, а какая?

— Знаете, я всю жизнь искал людей с идеалами, хоть какими-нибудь. Мне всегда были интересны люди, верящие во что-то, кроме денег, кроме того, что приносит утилитарную пользу. Очень не люблю прагматизм. На этой почве мы сошлись с Ильей Кормильцевым. Познакомились еще в конце 80-х, но не дружили. Для меня Кормильцев тогда был автором текстов, которые исполнял Бутусов в «Наутилусе», замечательным переводчиком и поэтом. А потом он открылся с неожиданной стороны. Я узнал его как издателя, теоретика «УльтраКультуры». Нас свело вместе именно это — мы оба искали людей, которыми движет нечто большее, чем просто потребность выжить.

— В 2012-м был знаменитый концерт, где вы пели на фоне задника «Россия без Путина». Если бы что-то подобное происходило сейчас, вышли бы поддержать?

— Честно говоря, сомневаюсь. Почему столько народу ходило на митинги в 2012-м? Иногда прямо противоположных течений, от православных до геев, просто небывалое сборище. Потому что была иллюзия — ну а вдруг? А вдруг у нас все получится? Прошел год и ничего не произошло. Властям даже не пришлось как-то особенно сильно запугивать население.

Помню, как Удальцов говорил: «Пока нас меньше двух тысяч, нас не заметят. Будет больше — сработает». Прошло время и собралось гораздо больше двух тысяч. Нет, Сережа, не сработало. На этот счет больше нет иллюзий.

— Одно из самых ужасных последствий Болотной, а затем Крыма — раскол в обществе, непримиримость, доходящая до ненависти. Сначала протесты, а потом война развели всех по разные стороны баррикад. Близкие друзья становились врагами. Да что там друзья — родственники. Вот как вы, например, с Вадимом.

— У нас история вообще не про это. Понимаете, я отношусь к категории людей, которые думают о том, есть раскол в обществе или нет, переживают из-за этого, а Вадик — к категории людей, которым это без разницы, он всегда на той стороне, где плюсы, где хорошо. Не знаю, почему его относят к лагерю патриотов или, там, государственников. Политика его вообще никогда не интересовала, по-моему. Но в этом смысле ситуация типичная, да. Таких людей много.

— И вот происходит Майдан, вы пишете песню «Живой» и едете выступать в Киев. Украинская история вас сильно задела? Чисто по-человечески?

— Нет, я просто решил: о, отличный повод песню написать, сказать, смотрите, какой я козел, поддержал украинских националистов. Так, кстати, и говорили: ну ни фига себе, мы думали, он русскофашист, а он бандеровцев защищает. Конечно, меня задело. Это еще мягко сказано.

— Все запомнили начало песни «Живой»: «Что уже не сделает спецназ, Что уже не сделает ОМОН…» Это было главным для вас?

— Почему люди идут в ОМОН и соглашаются выполнять карательные функции? Да, конечно, их берут туда по физическим показателям. Но обязательное условие — склонность к насилию.

— А потом появилось ваше интервью в «Снобе», которое без восторга было воспринято и на Украине, и здесь. Процитирую: «Я написал песню «Живой» после того, как на Майдане открыли огонь по безоружным людям. С тех пор многое изменилось. Сейчас безоружные люди гибнут и от действий новой украинской власти. Не идеализирую ни одну из сторон конфликта. Козлы были, есть и будут в любом правительстве. Большие дяди играют в большие игры, а закончиться все может третьей мировой». То есть виноваты и те и те.​​​​​​​

— А разве нет? Почему «Живой» не понравился властям, ни нашим, ни их? Потому что он про людей, не про власть. Обсуждать, какой национальности власть, бессмысленно. Нет пропасти, разделяющей нас и украинцев. Есть пропасть, разделяющая нас и власть, любую. Люди, которые как-то шесть часов продержали нас на границе, говорили между собой на чистом русском языке. Это был не украинский и даже не суржик. И они были при исполнении. По украинскому телевизору показывают такую же гадость, как по нашему, только плюс поменяли на минус и вставили имена другие. Бизнес между двумя странами процветает, а люди пусть гибнут, на них плевать. И наши и их боссы давно оторвались от жизни. Они решают, сколько народа положить ради цели, которая служит другой цели, которая…

Чтобы обладать таким сознанием, нужно перестать быть человеком, по-моему. Разница между человечеством и теми, кто решает его судьбы, огромная. И разрыв все увеличивается. Проблема чисто антропологическая. У одних есть желание доминировать, и они доминируют. У других такого желания нет.

— Погодите, Глеб, а почему вас держат на границе? Все же знают, что вы в так называемом белом списке украинского министерства культуры.​​​​​​​

— Это не работает ни фига. Мы приезжаем на границу в автобусе посреди ночи.

Но есть и еще причина. В свое время нас звали играть в Крыму. Это было году в пятнадцатом. Я лично объяснял организатору, почему считаю неправильным ехать туда на фестиваль, якобы не политический. В такой ситуации не бывает неполитических фестивалей. И мы отказались, а группа «Наив» поехала. Но штука в том, что у нас двое музыкантов играют в «Наиве», даже директор один на две группы. И теперь The Matrixx ездит на Украину в составе двух человек. Вот он настоящий раскол — группа напополам!

— Хочу спросить о песне «Жить всегда на сайте ФСБ». Ходят слухи, что она то ли о «ВКонтакте», то ли об «Одноклассниках».​​​​​​​

— А это не важно. Не хочу ни подтверждать, ни опровергать.

А для меня это метафора — пространство, где мы живем, потому что нас туда поместили. И рыпнуться очень сложно.

— В 2017-м вышел альбом «Здравствуй», после этого тишина. Что ждать от вас дальше и стоит ли что-то ждать?​​​​​​​

— Дело в том, что The Matrixx — это как бы отложенная история. Это то, чем я должен был заниматься в 17 лет, если бы не случилась «Агата». «Агата Кристи» не была моей группой, я был в нее приглашен. Ну и надо быть честным: для меня тогда это был единственный шанс выйти на сцену, что-то всерьез играть. Но все эти годы душа лежала к другому. Собственным творчеством я смог заняться только в 2010-м. За это время накопилась куча человеческих и моральных долгов, с которыми в последнем альбоме я рассчитался. Сбылась мечта идиота, поздно, но сбылась.

— Но ведь наверняка происходит какой-то творческий процесс, он же не остановился, правда?

— Происходит. Знаете, если наркотик перестал приносить удовольствие, вы это замечаете тут же. Но если ты занимался творчеством и у тебя получалось, ты будешь продолжать, даже когда понимаешь, что ничего не выходит. За полтора года, прошедшие с релиза альбома, написалось всего две песни, которые меня самого удивили, были для меня чем-то новым. Одна есть на сингле, другая пока выложена только в фейсбуке. Мне физически необходимо производить что-то новое, творить. Нет большего кайфа, чем создавать из ничего что-то. Ради этого кайфа можно любую муку стерпеть.