— Кормильцев был рок-звездой, которая не поет и не играет, а только пишет принципиально важные для целого поколения песни. Такой логоцентричный человек, без которого нет важнейшей рок-группы. Помню, что слово «постмодернизм» я впервые узнал лет в пятнадцать из интервью с ним. А «Титаник» стал идеальным прощанием с русским роком в том виде, в каком мы привыкли его слушать.

Познакомились мы так. В 2001 году я делал сайт «Анарх.ру», и вдруг Кормильцев написал, что готовит статью об антиглобалистах для глянцевого журнала «ОМ» и хочет использовать со ссылкой мои статьи с этого сайта. Я, конечно, согласился и вообще был чрезвычайно польщен. Мы начали общаться, вскоре я стал литературным редактором «ОМа», а Илья писал туда рецензии. Потом мы поменялись ролями, и редактором был уже он, а я просто писал туда.

Я так устроен, что не умею дружить с людьми, если у меня нет с ними совместных проектов, важных дел, и такие дела начались. Илья предложил мне составить и отредактировать двухтомник «Современный анархизм и радикализм» для его нового издательского проекта «Ультра.Культура». А сам взялся написать предисловие для сборника моей прозы «ТV для террористов», который выходил тогда в «Амфоре».

Он добросовестно возился с моими текстами, неожиданно выделяя не лучший вроде бы рассказ про куклу, у которой росли живые ногти, или, наоборот, мягко поясняя мне, что рассказ про драгоценности, блеск которых убивал обладателя, это пошлость и лучше его из книги убрать и никому никогда не показывать.

Вскоре я стал редактором «русского фронта» в его «Ультра.Культуре». Илья хотел больше заниматься переводными авторами, а моей работой было находить местных авторов, приводить их к нам, ну и читать все, что приносили в редакцию. Это был такой рок-н-ролл в издательском деле. Мы сменили три офиса, имели непрерывные проблемы с властями и моральным большинством, сотрудники спецслужб приходили в книготорговые фирмы со списками «нерекомендованных» книг, изданных нами, потом начались суды с запретами на наши книги. Но все это только стимулировало. Мы чувствовали притяжение невидимой звезды радикального Просвещения, которая вела нас. Илья предложил два стратегических лозунга: «Все, что ты знаешь — ложь!» и «Все открытые двери ведут в тупик!». Выбрали первый.

Но вот в вопросе о толпе и элите он был последовательно правым, и мы бесконечно об этом спорили. Он был уверен, что даже в самом бесклассовом обществе равных возможностей люди будут делиться на элиту и всех остальных по целям и стилю жизни, потому что это задано биологически.

Пока наши споры оставались в пространстве социальной философии и психоанализа, я возражал достаточно уверенно, но Илья всегда применял свой любимый прием, переходя на язык поведенческой биологии, которая была одним из его увлечений. Он цитировал Конрада Лоренца, объяснял, что такое власть, на примере аквариумных рыбок и сурикатов, и тут мне нечего было возразить, кроме того, что биологическая эволюция человека сменилась социальной и над инстинктами надстраиваются совсем другие интересы. Это был слишком слабый, неконкретный довод. Эгалитарное общество, по Кормильцеву, могло возникнуть только как постчеловечество, когда генетика станет податливой как глина в наших руках. С высокой вероятностью он допускал, что мы — одно из последних поколений людей, и в наступившем веке всех ждет антропологическая революция, то есть на базе людей возникнут совершенно новые существа.

Это были полезные диалоги. От них Илья перебрасывал мостик к тому, что мы сейчас делаем: издаем Гейдара Джемаля, организуем для «ОМа» интервью с Жижеком, публикуем историю ЛСД и заключаем пари о том, как быстро «они» это запретят, зовем шамана Виноградова устраивать камлания на презентации сборника Проханова или запускаем серию книг об истории классовой борьбы. Илья считал, что если ты сегодня что-то новое понял, то не позднее чем завтра ты должен уже начать что-то новое делать.

Кое-кто из тех, кого мы начали издавать, выбился в известные писатели. Но большинство наших тогдашних авторов так и не нашли себе других издателей. Никто, кроме нас, не понимал их. Некоторым нынешним звездам мы, наоборот, посовещавшись, отказали, хотя прекрасно понимали, что они будут очень успешны и придутся ко двору. Илья говорил: «Леша, мы должны остаться в истории как люди, которые совершенно сознательно проигнорировали «Битлз»!» В целом мы успели выполнить чуть более половины издательских замыслов.

Последний раз мы виделись в «Фаланстере» на презентации изданной нами книги «Бизнес Владимира Путина». Пошли вместе покупать пластиковые стаканчики для последующей вечеринки. Илья был подавлен, говорил, что издательство удушено патриотическими идиотами, он переезжает в Лондон и будет продолжать свой джихад оттуда. Ему оставалось жить чуть более трех месяцев, но догадаться об этом было совершенно невозможно. Даже уехав, в электронной переписке он до последнего старался делать вид, что все норм. Пока не написал пронзительную фразу: «Леша, я не могу дойти до парка, который вижу из окна».

В больнице он продолжал сражаться со смертью и сочинять стихи. Есть версия, что перед смертью Илья принял ислам. Этого уже не проверишь, но это могло оказаться правдой. В последний год своей жизни Кормильцев, кроме прочего, делал сайт джихад.ру.

В свое время он принял крещение под влиянием Натальи Трауберг, с которой они сошлись на почве интереса к К.С. Льюису, Илья перевел его роман. Но насколько я могу судить о его взглядах, все религиозные системы он воспринимал только как языки, внутри которых искал один и тот же вдохновлявший его гностический сюжет: в основе творения лежит катастрофа, и человек — свидетель этой катастрофы, который бросает вызов этому миру. Вызов, обреченный и необходимый одновременно. Вызов, возможность которого дана нам как уникальная миссия.

«Наутилус Помпилиус». «Скованные одной цепью». Выступление на фестивале в Подольске. 1987 год

— Познакомились с Кормильцевым мы следующим образом. В 2002 году под руководством Мирослава Немирова было создано товарищество «Осумасшедшевшие безумцы». В это товарищество вошел сам Мирослав Маратович, Всеволод Емелин, Дмитрий Данилов, Герман Лукомников, Евгений Лесин, я и другие. Это товарищество было достаточно хулиганское, связанное через Немирова с сибирским панком. Издательство «Ультра.Культура» стало проявлять к нам интерес, издали Емелина. И тогда же, в 2002-м, на выступлении, по-моему, в ОГИ на Никольской я встретил Кормильцева, он сказал: «Тебя тоже будем издавать». Это было приятно.

В 2003–2004-м мы с ним поехали на фестиваль во Львов. Вдвоем, такова была воля организаторов, мы выступали на площади, где собираются в том числе политические маргиналы. В какой-то момент в нас из толпы стали кидать камешки два молодых человека. Кормильцев тут же обратился к ним по-украински. Не знаю, что он сказал, но вся толпа стала ржать над этими людьми. Илья вообще был смелым, в панковском смысле этого слова. Он буквально резал человека, и говорить с ним было очень сложно, если он тебя не уважает и ты ему не интересен.

Помню его манеру: если он появлялся в общественном месте, вокруг него тут же собирались люди. Илья поворачивался к одному, говорил с ним, тот ему начинал что-то говорить, но Илья уже обращался к другому и вновь отворачивался, как только ему наскучивало слушать ответ. В этом его екатеринбургский снобизм, наверное, проявлялся.

Последний раз я разговаривал с Ильей за месяц-полтора до смерти. Я тогда работал в журнале «Крокодил» и позвал его на поэтический вечер — нужны были действительно известные поэты, чтобы народ собрать. Я ему позвонил. Он сказал: «Знаешь, Андрей, я в Лондоне. У меня что-то спина болит. Наверное, не приеду». Через полтора месяца он умер. Вот и вся история нашего знакомства.

Я окончил школу в 1988 году и, конечно, как и вся страна, знал песни Кормильцева наизусть. Если говорить о традиции, которую он продолжал в своих стихах, то это, безусловно, битники — Гинзберг, Берроуз, Керуак и другие. Та же отточенность фраз, те же повторения особенно удавшихся слоганов. Это талантливые стихи человека острого, очень быстрого и современного ума. Говорить, что они дилетантские? Настоящие стихи всегда дилетантские.

Поэтика Кормильцева — какая-то стыдная, неправильная, из реальной жизни. То ли дело у его земляка, Бориса Рыжего — и ритм, и пафос, тяга и признание толстых журналов. А у Кормильцева вечная — как бы сказать помягче? — шуточка в конце. Мол, это не серьезно, а что серьезно — это уж вы додумайте сами. Все неправильные современные молодые люди — зацеперы, уличные художники, пикетчики и акционисты — все анонимные герои города, это дети поэзии Кормильцева, герои его стихов, если бы он продолжал писать стихи сейчас.

Свою поэзию он читал не как стихи, а как тексты — не повышая и не понижая голоса. Этим он напоминал современных левацких поэтов, вроде Никиты Сунгатова и иже с ним, которые так и читают — достаточно невнятно. И вдруг посреди такого чтения Кормильцев произносил фразу так, будто ножом полоснул.

Иван Напреенко

Полный текст читайте на сайте https://gorky.media/context/vse-chto-ty-znaesh-lozh/