Россия активно вступила в сирийскую войну в 2015 году. До этого момента российские спецслужбы использовали ситуацию в Сирии для выдавливания кавказских боевиков и сочувствующих им радикалов на «священную войну за исламский халифат» — химерические лозунги, под которыми широко развернулась запрещенная в России террористическая организация «Исламское государство». Ну а потом под предлогом борьбы с международным терроризмом мы и вошли в Сирию. Еще одним обоснованием нашего участия были международные обязательства по договору о Дружбе и сотрудничестве между Сирией и СССР, заключенному в далеком 1980 году.

Вмешательство России стало критически важным для выживания режима президента Башара Асада и привело к тому, что

Цена этой во многом российской военной победы крайне высока: сирийский конфликт признан крупнейшей гуманитарной трагедией, ставшей причиной самого большого со времен Второй мировой войны вынужденного перемещения людей. Более 6 миллионов человек оказались внутренними переселенцами, свыше 6 миллионов (только по официальным данным) стали беженцами. Это при 20 миллионах жителей в довоенной Сирии. Потери среди мирных граждан в сирийской войне никто точно подсчитать не может. ООН перестала вести подсчет жертв еще в 2014 году, остановившись на цифре «более 100 000 человек».

После военного вмешательства России, традиционно пренебрежительно относящейся к жертвам среди мирного населения, цифра потерь перешагнула полумиллионный порог.

К 2018 году, когда Башар Ассад с помощью Ирана и России снова обрел контроль над своей страной, Сирия представляла собой, по сути, территорию без людей. Поэтому вопрос возвращения беженцев стал первым по актуальности, а Министерство обороны России заговорило на языке международного права.

Судя по активности, которую развили за прошлый год все российские министерства — от Минобороны и МИДа до Минэкономразвития, финансово обеспечивающего работу секретариатов многочисленных международных комиссий по гуманитарному и политическому урегулированию сирийского кризиса, Россия исключительно заинтересована в решении этого вопроса. Также искренне в этом заинтересованы ближайшие соседи Сирии — Иордания и Ливан, которые были вынуждены принять за эти годы миллионные потоки сирийцев, бегущих от войны. Турция, на территории которой находится, по официальным данным, более 3 миллионов сирийских беженцев, много говорит об их возвращении, однако эта страна получила значительную помощь от Евросоюза на обустройство беженцев на своей территории — до 6 миллиардов евро. Получила она эти деньги под обещания закрыть свои границы и препятствовать массовому переходу беженцев в Европу.

Европейские страны, которые, по официальным данным Минобороны РФ, в общей сложности приняли до миллиона сирийских беженцев, отказываются сотрудничать с Россией по поводу их возвращения. Как и у ООН, позиция Евросоюза в этом вопросе четкая: пока в Сирии сохраняет власть клан Асада, ни о каком участии в поствоенном восстановлении страны (как в инфраструктурном, так и в человеческом измерении) речи не идет. Поколебать эту позицию, как и привлечь к активному восстановлению Сирии богатых членов Лиги арабских государств, России пока не удалось.

Пока Россия взывает к человечности Евросоюза, США и ООН, власти Ливана и Иордании прямо обращаются к режимам Ирана и Сирии с просьбой не препятствовать возвращению сирийских беженцев домой.

Страна-транзит

По данным Минобороны РФ, Ливанская республика — крохотное государство с населением в 4 миллиона человек — приютила почти миллион сирийских беженцев. Но это только те люди, которые перебрались из Сирии до 2015 года и смогли получить официальный статус беженца. С 2015-го (а именно тогда в Сирии начались масштабные военные действия с активным участием российской авиации) местное подразделение УВКБ ООН под давлением ливанских властей прекратило регистрацию беженцев. Местные правозащитные организации говорят о том, что в Ливане может быть до 2 миллионов беженцев, причем в некоторых районах их численность достигает пропорций один к одному с местным населением.

Ливан — очень специфическая страна на Ближнем Востоке, уже много десятилетий ценой огромных жертв (в том числе 15-летней гражданской войны) сохраняющая хрупкий религиозно-этнический баланс между христианами и мусульманами, а в мусульманской среде — между шиитами и суннитами.

Кроме того, на территории Ливана уже тридцать лет находятся лагеря палестинских беженцев, абсолютная независимость которых от государства стала для страны настоящей проблемой и послужила причиной начала той самой гражданской войны, раны от которой совсем еще свежи в памяти каждого ливанца.

Именно исходя из этого печального исторического опыта, Ливан отказался от создания официальных, поддерживаемых государством лагерей (то есть бесплатных для сирийских беженцев), предложив, по сути, людям самим решать свои проблемы. И многие сирийцы их действительно решали сами. Они арендовали у ливанцев кто что мог себе позволить — квартиры, гаражи, сараи… Некоторые землевладельцы сдавали в аренду земли, на которых для беженцев обустраивали палатки из неструганых досок, обтянутых пластиковым материалом с логотипом UNHCR (УВКБ ООН). Но сирийская война разгоралась, беженцев становилось все больше, денег у них — все меньше. И в результате все пришло к тем же формам компактного расселения беженцев в лагерях, за место в которых, правда, они вынуждены платить арендную плату (около 30 долларов в месяц).

Лагеря эти преимущественно разместились в самых бедняцких районах страны — в северном Ливане и долине Бекаа, населенной шиитами и в значительной степени контролируемой знаменитой ливанской «Хезболлой» (организацией, которую на Западе считают террористической, а в России — союзником в борьбе с террористами).

С 2015 года Ливан стал ужесточать миграционную политику в отношении беженцев и закрыл свою границу с Сирией. Продлевать ранее выданный вид на жительство беженцам стало очень сложно, под давлением ливанских властей была прекращена регистрация новых беженцев, и они уже не могли рассчитывать на пособие УВКБ ООН. В прошлом году этого пособия без объяснения причин стали лишать и тех, кто его получал. Беженцев без документов стали задерживать на контрольно-пропускных пунктах, их сажали под арест от 3 до 10 дней и потом выпускали с предписанием немедленно покинуть страну. Все это привело к тому, что люди перестали куда-либо ездить и сидели в своих палатках (ездили они, как правило, в поисках заработка — официально беженцам в Ливане разрешено работать в сельскохозяйственном секторе, строительстве, в «экологическом секторе» — проще говоря, убирать мусор). А в лагерях участились проверки, проводимые силами ливанской армии для выявления боевиков ИГ, «Джабхат-ан-Нусры» и прочих запрещенных в России террористических организаций. Известно, что террористы действительно укрывались в лагерях и использовали их для атак на ливанских военных. Но сегодня в лагерях количество бойцов этих группировок, по оценкам военных, невелико. И все же в ходе рейдов по проверке документов задерживают несколько сотен человек и потом, по мере проверки, как правило, всех же и отпускают.

Ливанские власти препятствуют всяческим попыткам интеграции беженцев в ливанское общество. Одной из волонтерских организаций в Северном Ливане удалось добиться права для сирийских детей ходить в публичные ливанские школы только на третий год пребывания беженцев в стране. Надо понимать, что эти жесткие шаги стали вынужденной мерой и соответствовали изначальной установке Ливана — стать для беженцев только временным убежищем, страной-транзитом, откуда беженцы уйдут в другие страны, готовые их принять.Тем не менее, по данным Минобороны, за девять месяцев (с июля 2018 года) из Ливана в Сирию вернулись всего лишь 55 978 человек, подавляющее количество из которых — женщины (16 925) и дети (28 567).

Мы решили последовать призыву генерала Мезенцева, начальника Национального центра управления обороной Российской Федерации и одновременно руководителя Межведомственного координационного штаба по возращению беженцев в Сирии, и спросить об этом у самих беженцев.

Первые русские

— Вы — первые русские, которые приехали к нам за все это время, — с волнением сказал журналистам «Новой» Зияд Чжад, работавший до войны и даже во время войны инженером нефтяной компании SHELL. Зияд — отец шестерых детей, двое из которых родились здесь, в Ливане, в палаточном городке беженцев в окрестностях ливанского городка Арсель.

Вокруг Арселя с населением 30 тысяч человек в течение последних лет появилось более ста палаточных лагерей, до недавнего времени в них проживало порядка 120 тысяч человек, сейчас эта цифра постепенно снижается.

Арсель находится в предгорье. Чуть дальше за пыльным, каменистым хребтом Антиливана начинается Сирия — густонаселенная когда-то сирийская провинция Хомс, опустошенная и разрушенная войной. Если смотреть сверху, с гор, то лагерь Арсель — это бесконечное серебристо-серое пространство, нарезанное на неровные прямоугольники. Вскоре после нашего отъезда все это пространство накроет чуть ли не метровое покрывало снега, потом снег подтает, и палатки окажутся по колено в воде. Горы не лучшее место для жизни людей, когда, кроме хрупких палаток, никакой крыши над головой нет.

Семья Зияда живет в двух таких палатках, в одной мы рассаживаемся около раскаленной буржуйки, а во второй, где живут родители Зияда, его жена делает какое-то блюдо из теста. В закутке щебечут канарейки. Десятки клеток с разноцветными шумными райскими птичками… Зияд выращивает канареек на продажу, чтобы хоть копейку подзаработать к скудному ооновскому пособию (пока еще его семья это пособие получает). Но этот факт не отменяет его почти детского восторга, когда он показывает нам свой птичий рынок.

Зияд рассказывает свою историю, в палатку постепенно набиваются другие беженцы, и оказывается, что это история всех семей, которые живут в этом лагере. Все они из маленького приграничного сирийского городка Кусейр провинции Хомс.

Но вот что они смогли сделать, так это создать в своем лагере нечто вроде коммуны: лечат себя сами, учат детей сами, пытаются не опуститься. Канарейки — это оттуда, от желания сохранить в себе человеческое в нечеловеческих условиях.

До войны в Кусейре жило всего-то 50 тысяч человек. В 2011 году город поддержал революцию, и в нем закрепилась оппозиционная Свободная Сирийская армия (ССА). В 2012-м войска Асада вместе с отрядами «Хезболлы» начали Кусейр атаковать и обстреливать из артиллерийских орудий. И тогда город побежал. Зияд, правда, держался до последнего, все на что-то надеялся. Какое-то время город был разделен на две части: он с семьей жил на стороне, контролируемой ССА, а работать ходил на правительственную половину. У него был специальный пропуск, который он предъявлял на КПП. В той половине города, что была под контролем режима Асада, активно промышляла Шабиха — проправительственная банда, посредством террора насаждающая страх и трепет перед режимом.

В один из дней 2012 года Зияд принял решение уйти из Кусейра — сначала в соседний Небек, который был под контролем сил Асада, а потом — через горы в Ливан. С ним шла его семья: жена, четверо детей, пожилые родители. С тех пор — уже 6 с лишним лет — они живут в лагере беженцев. В их распоряжении розовенькие «карты беженцев», одеяла и матрасы, выданные из расчета 4 штуки на палатку, гуманитарная помощь от УВКБ ООН — 27 долларов на человека в месяц. Эти деньги поступают на карту, расплачиваться которой можно лишь в нескольких магазинах.

Раньше приходило еще по 35 долларов из катарских благотворительных фондов, но

Зияд рассказал нам про последние армейские рейды, которые, по счастью, его палатки не коснулись. (Вообще, за все время его жизни в лагере армейская проверка приходила к нему лишь единожды.) Армейские подразделения тогда окружили сразу 20 лагерей, разбросанных по округе, и провели массовые задержания. В лагере, где живет Зияд с семьей, были задержаны 80 человек. Всех, правда, отпустили уже через 2 часа. Спрашиваем: «Почему так? Зачем задерживали тогда?»

— Много однофамильцев с теми, кого считают террористами и кого ищет армия, — отвечает Зияд и добавляет: — Но к армии у нас нет претензий, мы все понимаем.

В лагерях действительно немало людей, не учтенных в качестве беженцев. Когда в 2015 году УВКБ ООН по требованию местного правительства перестало их регистрировать, они не перестали бежать от войны в Сирии.

Ну, вот войны, говорят им, больше нет. Хотят ли они вернуться?

— Мы все хотим домой, — говорит Зияд, и мужчины ему дружно кивают. — У нас другого пути нет. Мы с женой могли бы уехать в Европу. Я инженер, жена преподавала английскую литературу. Но родителей не примут: матери 74 уже, отцу 78. Мы все, кто живет в этом лагере, записались в списки на возвращение в местном отделении Главное управление общей безопасности (именно это ведомство отвечает за миграционную политику Ливана. — Ред.). Они отправили списки в Дамаск, а оттуда пришел ответ: никому не разрешили вернуться домой! Из Каламуна люди вернулись, из Несре вернулись. А про Кусейр нам говорят, что это «красная линия». Почему так?

Декларации и реальность

На этот вопрос прямо отвечает местный житель, ливанец, комендант лагеря. (Этот человек собирает арендную плату с беженцев, он же отвечает за вывоз мусора и общественный порядок, держит связь с местным отделением ливанской армии, которая тут выполняет практически роль полиции).

— Все дело в «Хезболле»!

Вскормленная и финансируемая Ираном, эта ливанская шиитская партия с самого начала сирийской войны ведет собственную политику активного участия в конфликте на стороне Асада — ровно поперек позиции самого Ливана, выбравшего тактику невмешательства. С момента захвата Кусейра, который подвергся очень серьезным разрушениям, «Хезболла» начала строить там укрепленную военную базу. И уходить из Кусейра не собирается. Поэтому и местные жители ей там ни к чему.

Башар Асад говорит: «Для возвращения приемлем любой день, и нет никаких препятствий, власть прилагает и будет прилагать максимум усилий, чтобы способствовать возвращению беженцев как внутри Сирии, так и за ее пределами».

Между тем реальность на самом деле далека от деклараций, и действия сирийских властей пока доказывают только одно: дома беженцев не очень-то и ждут.

Так, сирийский режим ввел непременное условие для беженцев — мужчин призывного возраста — через полгода после возращения все они (кроме инвалидов) обязаны явиться в армейские подразделения и в течение года служить в правительственной армии. Этот закон очень сильно пугает людей, и именно поэтому, если посмотреть на статистику вернувшихся в Сирию, станет понятно, почему три четверти из них — женщины и дети.

Но и с детьми все непросто. Совсем недавно Комитет ООН по правам ребенка заявил, что в Сирии штрафуют семьи, которые не смогли зарегистрировать детей, родившихся во время войны (потому что их родители стали вынужденными переселенцами или беженцами). Наблюдатели от ООН призвали сирийские власти прекратить дискриминацию и предоставить полные права всем сирийским детям, так как без официальных сирийских документов дети не имеют доступа к здравоохранению, образованию и социальным услугам.

Международные правозащитные организации неоднократно обращали внимание на скандальный закон № 10 о недвижимости, принятый сирийским правительством год назад. Из-за него миллионы сирийцев могут остаться без крыши над головой, так как сирийское правительство ввело ультимативно короткий срок для предоставления подтверждающих право на собственность документов.

Вредоносность этого закона, который позволяет лишить собственности как политических противников сирийской власти (людей, которые воевали против режима), так и заселить стратегические важные регионы Сирии лояльным населением (например шиитами из Ирака), признали даже российские власти. В первую очередь потому, что этот

Но самой главной проблемой возвращения является полное отсутствие гарантий безопасности. Все люди, с которыми мы встречались, говорили о том, что вернулись бы, если были бы веские гарантии безопасности, данные режимом или лучше третьей стороной, каковой могла бы выступить и Россия. Потому что в «гарантии» сирийского режима никто не верит.

В ноябре прошлого года ливанский министр по делам беженцев Муин Мерехби на специально созванной пресс-конференции заявил о том, что ему известно как минимум о 20 случаях убийств сирийских беженцев, вернувшихся в родную страну из Ливана. При этом министр подчеркнул, что в реальности жертв может быть и больше. Он привел конкретный случай, когда высокопоставленный офицер сирийской армии в деревне Баруха близ Хомса публично убил отца и двух его сыновей —13 и 14 лет, недавно прибывших из Ливана.

Сирийская обсерватория прав человека, базирующаяся в Великобритании, приводит свои цифры. Так, только в октябре 2018 года ими было задокументировано около 700 арестов людей из числа вернувшихся. Волонтерская организация, работающая в Северном Ливане, рассказала нам об аресте двух вернувшихся месяц назад беженцев, которых они курировали и с которыми поддерживали связь. Но цифры эти — крохи реальности.

Ни одна из международных организаций не имеет доступа на территорию Сирии с тем, чтобы контролировать безопасность возвращающихся беженцев. ООН уклонилась от этой своей важнейшей миссии в силу политических причин. Никто толком не знает, что происходит с людьми после того, как они переходят границу. Несмотря на все официальные заявления о прекращении войны и наступлении мира, Сирия по-прежнему черная дыра.

Путь в Идлиб

Все это время только один маршрут был полностью обеспечен со стороны сирийских властей реально действующими гарантиями безопасности — путь в Идлиб.

Вследствие победоносного шествия Сирийской правительственной армии (при поддержке российских вооруженных сил) на территории воюющей страны оказались ликвидированы практически все очаги сопротивления. При этом людям, воевавшим против режима, зачастую предоставляли безопасный коридор на северо-запад, в Идлиб: на этот счет существовала отдельная договоренность между российскими военными и полевыми командирами из различных запрещенных в России организаций.

В итоге такой политики в идлибском котле оказались самые разномастные участники вооруженного конфликта и их семьи: и светская Свободная сирийская армия, и остатки ИГИЛа, и ан-Нусра, и Ахрар аш-Шам (запрещенные в России организации)…

Недавние политические заявления, сделанные сразу после саммита России, Турции и Ирана по поводу последнего «оппозиционного анклава» в Сирии, говорят о том, что этих террористов использовали в роли «отложенной мишени», и Идлиб совсем скоро может разделить судьбу Алеппо или Ракки, на фоне которых можно снимать очередной фильм о Сталинградской битве. При этом никто не говорит, что последние годы Идлиб заполняли не только боевиками, но и мирными сирийцами, которым по разным, часто и политическим причинам отказывали в праве на возращение в родные места. Отнюдь не все 3 миллиона человек, которые сейчас замерли в ожидании своей судьбы в идлибском котле, — террористы. Но многие из них могут стать «побочными жертвами» в очередной грядущей битве с международным терроризмом.

…Вот и Зияду, его жене — учительнице английского языка, шестерым детям, престарелым родителям и вообще всему «кусейровскому» лагерю беженцев было предложено беспрепятственно, безопасно и даже с комфортом переехать в Идлиб. Люди отказались от этого лукавого предложения и остались в своих нищенских палатках. И только когда мы, «первые русские», уже уходили, Зияд попросил.

— Расскажите о нас вашему послу. Может быть, он донесет нашу беду до российского руководства. Может быть, хоть Россия поможет нам вернуться домой.