За последние несколько дней на российских учителей и школьников обрушилось сразу несколько новых инициатив Министерства просвещения — и все они вводят новые формы контроля.

1. Девятиклассники страны приняли участие в итоговом собеседовании — проверке устной речи, которая должна стать допуском к ОГЭ — экзаменам за курс общей средней школы.
2. Министр просвещения Ольга Васильева и министр культуры Владимир Мединский сообщили о введении так называемых «культурных нормативов» — обязательном для школьников посещении театров, музеев и кино (отечественного, подчеркнул Мединский).
3. Глава Рособрнадзора Сергей Кравцов заявил, что необходимо устроить проверку функционального чтения в стране, а то дети предпочитают чтению гаджеты: «Мы не должны сидеть и смотреть сложа руки, мы должны работать и мотивировать школьника. Понятно, что определенная мотивация — это экзамены — нужно писать сочинения, нужно прочитать; собеседование — тоже нужно ознакомиться с текстом». Но единственный способ мотивации, известный Минпросу и Рособрнадзору — это принуждение.

Вот основные инициативы Минобра, теперь уже Минпроса, при нынешнем министре: итоговое сочинение и собеседование; всероссийские проверочные работы; пресловутое «предметное содержание» курса литературы, стремление впихнуть в него обязательный список. Это должно мотивировать школьников читать классику, хорошо писать, красиво говорить и заниматься всеми предметами, а не только подготовкой к ЕГЭ.

Принуждение к разговору: итоговое собеседование

Собеседование прошло 13 февраля, и в нем приняли участие полтора миллиона девятиклассников. В школах отменили уроки, учителей сдернули на инструктаж к половине восьмого утра, у детей изъяли телефоны, собеседование записывали на видео — все серьезно. Каждый ученик за пятнадцать минут должен был прочитать текст вслух, потом пересказать, потом сделать устное сообщение по одной из трех предложенных тем и ответить на три вопроса экзаменатора. После этого преподаватели русского языка переслушали записи всех ответов и оценили их по предложенным критериям.

Главная реакция всех, кто был задействован в этом процессе, — недоумение. Ни дети, ни учителя не поняли, что именно и зачем проверяли. Почти все школы страны выбило из колеи сначала в день апробации в декабре, потом в день итогового собеседования в феврале. «У нас собеседование сдавали четыре класса, проводили его двадцать восемь учителей — вместо того, чтобы вести свои уроки. Совершенно непонятно, для чего у нас отняли столько времени, — говорит словесник из Подольска Московской области Галина Щербакова. — При этом и качество текстов сомнительное, и предложенные темы — на уровне четвертого класса: «что такое доброта», «расскажи про свой детсад», «расскажи про свои домашние праздники». Не могу сказать, что у меня учатся сплошь интеллектуалы — но это не их уровень».

Предложенные темы, в самом деле, требуют либо детского ответа на уровне начальной школы, либо такого глубокого философского и этического осмысления (в самом деле: «что такое доброта»? «почему люди ссорятся»?), так что одной минутой на подготовку не обойтись.

Антон Скулачев, председатель Гильдии словесников, называет собеседование «чудовищно организованным, вредным и бессмысленным делом»: «Это форма контроля, высосанная из пальца и не предназначенная для развития навыков у детей. Тексты — очень низкого качества, полные штампов, в том числе штампов советского времени; нет главной мысли, нет логических связей между предложениями. Проблемы, предложенные для обсуждения, тоже высосаны из пальца, говорить о них с двухминутной подготовкой невозможно».

Елена Романичева, ведущий научный сотрудник Московского городского педагогического университета, замечает: «Когда проверяют, как владеет языком иностранец, — это понятно, а здесь мы что проверяем? Реальная проверка всегда делается на незнакомом материале, но здесь материал искусственно подогнан под задания. И если мы ставим задачу проверять устную речь — тогда давайте вводить риторику, основы ораторского искусства, иначе как проверять то, чему не учили?»

Если у ребенка нет проблем с устной речью — собеседование оказалось для него просто лишним стрессом и пустой тратой времени. Но хуже всего пришлось тем, у кого эти проблемы есть. Если для детей с ограниченными возможностями здоровья предусмотрено увеличение времени экзамена на 30 минут, а в ведомости есть специальная колонка «ОВЗ», то для детей с дислексией или заиканием никаких льгот на собеседовании нет. И колонки «русский язык неродной» в ведомости, и особого подхода тоже нет — как, собственно, нет до сих пор ни государственной программы преподавания русского как иностранного в школах, ни помощи дислектикам. Для детей с психологическими проблемами — это тоже лишний стресс, нервные срывы были даже на пробном собеседовании.

Так что сильнее всего от этой инициативы страдают те, кому больше всех нужна помощь с развитием навыков чтения, устной речи и публичных выступлений. Но собеседование под прицелом видеокамеры с угрозой недопуска к ОГЭ — это не помощь, а наказание. И совершенно неясно, что будет с теми детьми, кто не справился с собеседованием: научит ли их недопуск к ОГЭ не волноваться, хорошо и правильно говорить? А то ведь пересдача назначена на 13 марта и 6 мая.

Принуждение к чтению: исследование функциональной грамотности

Как публично заявила министр просвещения Ольга Васильева: «Четверть населения страны функционально неграмотна: люди не умеют понять прочитанное».

Глава Рособрнадзора Сергей Кравцов, судя по его словам, видит выход в том, чтобы организовать проверку умения читать. Правда, его выступление на заседании комитета по образованию и науке в Совете Федерации, дословно процитированное РИА «Новости», так туманно, что сам он вряд ли бы сдал итоговое собеседование: «Я вижу по выбору [предметов на ЕГЭ], предмет литература чуть-чуть из этой ямы [малое количество выбирающих предмет] выходит, может быть не так быстро, как хотелось бы, постепенно. Тоже есть исследование: интерес к чтению растет, можно отдельное исследование провести. Есть разное мнение, та литература, которая рекомендована к прочтению школьниками. Но это задача министерства просвещения рекомендовать литературу, я думаю, что Ольга Юрьевна [Васильева] одобрит, тогда ситуация будет меняться».

Елена Романичева комментирует: «Функциональная грамотность — это умение извлечь информацию из текста и применить ее для решения своих задач. Эту грамотность проверяют исследования типа PISA: они выясняют, как школьник умеет применять то, чему его учили, в нестандартной ситуации. В странах, которые показывают хорошие результаты в этих исследованиях, обучение происходит на реальных текстах. Но тексты, с которыми школьники встречаются на ОГЭ и ЕГЭ, никогда не встретятся им в реальной жизни. Чтобы научить школьника читать текст и искать в нем нужную информацию, надо специально подбирать материалы, и у учителя должна быть свобода выбора этих материалов. Готовить к функциональному чтению — это развивать критическое мышление, учить видеть проблемы в аргументации, подтасовки, распознавать фейки. Но школа этому не учит. Она готовит к ВПР, ОГЭ и ЕГЭ, она учит пересказывать, а это совсем другие требования и умения. В ЕГЭ даже на высшем уровне не отличают понятие «аргумент» от понятия «пример»: приведите аргумент из литературы, почему надо беречь честь смолоду. Если мы сложим все то, что министерство просвещения сейчас требует от ребенка, — все результаты обучения в школе по ФГОС, функциональное чтение, культурные нормативы, то надо ребенку дать 48 часов в сутки, чтобы он это успел понять, осознать, выучить и проверить».

Принуждение к искусству: культурные нормативы

Идея ввести культурные нормативы — нечто вроде норм ГТО — тоже не вызвала восторга ни у школьников, ни у учителей. С одной стороны, все согласны, что ходить в театр, на выставки, в музеи — хорошо.

Но сразу возникает множество вопросов. «Новая газета» отправила запрос советнику президента Андрею Фурсенко, чтобы узнать у бывшего министра образования, насколько эти инициативы целесообразны, реализуемы и эффективны в масштабах страны, но получить ответ пока не удалось.

Первый вопрос, который задают педагоги, — о финансировании: добавят ли в нормы финансирования школ оплату театральных и музейных билетов, проезда до ближайшего города, где есть театр и музей? Ольга Васильева напомнила, что в Российской электронной школе есть записи хороших спектаклей, но за пределами Москвы не то что интерактивных досок и настенных планшетов, а и просто работающих компьютеров не так уж много: техника ломается и устаревает, а основные закупки были в начале 2010-х.

Второй — кто будет отвечать за выполнение нормативов. «Все это ляжет камнем на грудь классных руководителей, как сейчас на них легли портфолио», — уверена Галина Щербакова. «Нормативы предполагают отчетность и занятость учителей. Кто будет крайним? — спрашивает словесник из Санкт-Петербурга Татьяна Еремина. — Где «культорги»? — Крайним — потому что ресурсов для оплаты труда не добавляют. И как будут оценивать результаты? В маленьких городах и деревнях тянут культуру из последних сил. Дайте помощь, но не мучайте людей! Дети талантливые есть везде, но больше, к сожалению, тех, кто ничего не хочет… А судить потом будут о труде учителя…»

Ольга Пружинина, учитель московской школы № 2101, называет «культурные нормативы» ярким примером вульгарного материализма: «Мы столько об этом читали в «Отцах и детях», так вот он. Сама формулировка «культурные мускулы» говорит о вопиющей мировоззренческой безграмотности инициаторов». Театры — прекрасно. Но считать, кто и сколько раз сходил в театр, писать отчет об этом в электронном журнале — странно. Отчеты, бюрократия и неизбежность немедленно убьют интерес. Культурные мероприятия — часть досуга, совместного или индивидуального. Почему досуг должен быть подотчетен? Очевидных критериев культурности события не существует. Унитаз Дюшана — культура или нет? Кто решать будет? Интерес к культурным событиям индивидуален: я люблю Репина, а ты нет, — ты не такой культурный? Насколько ты культурен по пятибалльной шкале? В аттестат запишем? Рейтинг школы повысит? Заставлять человека насильно быть культурным — до какой степени осмысленное действие? А еще можно попытаться заставить быть счастливым. И оценки за это ставить».

Антон Скулачев напоминает: «Культура, искусство — события личного диалога и личной встречи. Это дело интимное, частное, развивающееся по своей траектории. Предложение внедрять культуру в обязательном порядке страшно и антиутопично, но, слава Богу, скорее всего, не будет реализовано при всеобщей безалаберности. Хотя мы уже привыкли к стилистике «На Пушкина равняйсь, смирно!» и давно в ней живем — но нормативы убьют всякий живой интерес окончательно».

Елена Романичева резюмирует: «Задача культурных нормативов, получается не в том, чтобы ребенок приобщился к искусству, а чтобы написал отзыв, а учитель этот отзыв проверил и тоже отчитался. Проверка — это не из области культуры, это из области контроля. Самое главное — все хорошие идеи внедряются исключительно ради контролирующих процедур. Не надо учить — надо контролировать».

Кстати, у меня для Министерства просвещения есть много прекрасных предложений по расширению областей контроля. Вот, например, дети мало читают стихов. Давайте введем поэтические нормативы для каждого класса с публичным экзаменом по чтению стихов наизусть. А еще дети мало спят и не высыпаются, так пусть ведут дневник отчета о времени сна. И родителей тоже надо обязать вести дневник общения с ребенком, чтения вслух и обсуждения прочитанного. И без дневника не переводить ребенка в следующий класс.

А если добавить единые учебники и единую программу — то тут и настанет дивный новый мир.