«Проблема» — так называется новый спектакль Алексея Бородина на сцене РАМТа. Он и помещается со зрителями именно на сцене, для которой Станислав Бенедиктов, блистательный сценограф РАМТа, создал рифмованное с задачей пространство.

Завязка: Хилари, перспективная студентка-психолог, и Спайк, ее преподаватель, идейный противник, собираются заняться сексом. Прелюдией служит выяснение научных позиций. В их общей дисциплине — психологии — научная позиция сродни мировоззрению. Конфликт взглядов очевиден, но сексом они все же займутся.

Впрочем, главный эрос здесь не в постели, а в науке, в борьбе за престижную карьерную ступень, в перспективах. Хилари стремится попасть в Крол, элитарный исследовательский институт, где изучают сознание и мозг. Но вдруг Спайк застает ее в момент молитвы. За карьерными устремлениями скрыт личный разлом, объективный исследователь делит сознание Хилари с глубоко верующим человеком.

Том Стоппард, давно классик современной драматургии, идет, похоже, путем Толстого, для которого с движением лет все менее значила «художественность», все более насущной становилась «идейность». Главный предмет пьесы, написанной в 2015 году (перевод Аркадия Островского), и спектакля — жизнь сознания. Загадочность жизнедеятельности мозга, непостижимость человеческой речи — и важнейшая для Стоппарда и Бородина вещь — где и почему в человеке рождается альтруизм?

Нет, ни драматург, ни режиссер не отвечают на эти вопросы. На них пока не смогла ответить ни история человеческой цивилизации, ни современная наука, которой каждое продвинутое государство сегодня дает свободу на всю катушку финансовых возможностей работать по программе Brain. Мозг и его искусственный аналог, их тайны и возможности — из стержневых направлений мировой научной мысли. Более того — из самых обсуждаемых тем западного общества. И вот тема шагнула на российские подмостки. Шаг интригующий.

Спираль размышлений «утоплена», как часто бывает у Стоппарда, в контекст отношений: Хилари со Спайком; миллионера, бизнесмена от науки Джерри с его дочерью Кэтрин; научных сотрудников института Крола между собой.

…Хилари приходит на собеседование в Кролл. Второй после нее претендент, индус, чья осведомленность целиком подавляют и ее саму, и ее надежды. Шеф отдела Лео Рейнхарт, который должен выбирать из них двоих, сильно опаздывает, и когда наконец появляется, первым на разговор приглашает мужчину. Тут Хилари встречает подругу по колледжу — теперь она фитнес-тренер «яйцеголовых» в Кроле. У подруги партнерша — научный сотрудник. И Хилари в самый острый момент получает окрыляющие советы, как вести себя, чего ожидать от Рейнхарта. И когда Лео с индусом возвращаются, она становится самой собой, раскованно и рискованно спорит. Самоуверенный Амал, полагающий, что компьютер совершенней мозга, повержен. В следующей сцене — Хилари, уже доктор, обсуждает со своим начальником необходимость взять в отдел психологии Бо, китаянку-математика.

Стоппард всегда уверенно сплетает интеллектуальные дискурсы с историей человека. В данном случае это история пятнадцатилетней матери, родившей ребенка от случайного партнера. Тут в спектакле возникает некая скороговорка. Стремясь добиться энергичного ритма, опасаясь, полагаю, что ход спектакля будут тормозить умозрительные и сложные диалоги, Бородин не акцентирует ситуацию, проходит ее бегло. Между тем Хилари, родив, не отдала дочь по доброй воле. О новорожденной в их неполной семье (отец и она сама) некому было заботиться, и ребенка-девочку забрали у ребенка-матери органы опеки. Каждый вечер Хилари молится за Кэтрин, каждый год отмечает ее день рождения и ждет календарной отметки в 18 лет, когда ребенок получит право узнать, кто настоящие родители. В том случае, конечно, если приемные скажут правду. Предыстория многое объясняет в характере и мотивах главной героини, и стоило бы сделать ее более внятной.

В постели, в баре, на работе герои спектакля неустанно спорят о самом насущном — природе добра. Драматург и постановщик ведут зал через диалоги, дискуссии, споры, через столкновения характеров и ситуаций, исследуя, как мыслят те, для кого небеса пусты, и те, над кем полог Присутствия. Здесь кипят страсти отвлеченных понятий, идут схватки вокруг научных истин.

Ирина Таранник, стройная светловолосая Хилари, раскованна и обаятельна. Ее героиня проходит путь от инфантильности к душевной зрелости, от внутренней раздерганности к свободному выбору взрослого человека. Петр Красилов, Спайк, сытый и самоуверенный, к сожалению, пока не нашел естественных интонаций. А они тут необходимы: иначе все споры об истине становятся вымученными. Илья Исаев играет Джерри Крола с небрежной элегантностью мастера, в его погруженности в дело, азарте победителя не усомнишься, ироничный диалог с растущей дочерью-подростком он тоже выстраивает легко и уверенно. Когда Кэтрин неожиданно бросает отцу: «Приемный ребенок — значит сирота?» — Джерри в секунду «отбивает мяч»: обводит широким жестом роскошный интерьер со словами: «Это что — похоже на сиротский дом?!» Вообще «научные типажи» — нервная Бо (Татьяна Матюхова), самоуверенный Амал (Дмитрий Кривощапов), насмешливая Урсула (Янина Соколовская) и, конечно, Андрей Бажин в роли Лео, измочаленного превратностями существования руководителя лаборатории, выглядят убедительно. Центр спектакля даже не прозрение Хилари, узнавшей, что утраченная дочь — приемный ребенок Джерри, и что ее молитвы о хороших родителях услышаны. Центр спектакля — крушение эксперимента. Бо и Хилари выбирают девяносто шесть детей из младших и средних классов элитной школы и тестируют их, выясняя, повышается ли с возрастом уровень злобы и агрессивности у детей. Идет ли убыль гуманизма параллельно с обретением опыта жизни? По сумме итоговых данных выходит: так и есть!

Публикация статьи с результатами опыта становится сенсацией. Но итоги — подлог. Выясняется: стремясь угодить Хилари, Бо убрала результаты восьмерых участников, чьи ответы мешали стройности выводов. В финале Хилари еще раз становится живым подтверждением своей веры — берет вину на себя, выгораживая Бо, отказывается от возможности занять место в жизни дочери во имя цельности ее мира. Вообще все герои спектакля — иллюстрация сложности «Проблемы»: жесткий прагматик Джерри усыновил ребенка; строгий математик Бо из-за влюбленности подделала результаты опытов; как бы ни расходились во мнениях Хилари и Спайк, их влечет друг к другу. Так все же мозг определяет сознание или за то, как люди мыслят себя и мироздание, отвечает Бог, отмечая человека способностью сострадания?

Снова, в третий раз, взяв Стоппарда в союзники, Бородин выбрал трудный жанр актуального диалога с залом. Молодые, заполняющие РАМТ, услышат его, уверена, с жадным интересом. И еще — это уже другой Бородин, не примирившийся с арестом своего директора Софьи Апфельбаум, столкнувшийся в реальности с результатом собственных горьких общественных диагнозов. В который раз он стремится в сердцевину невидимых событий, ломает своих артистов, исподтишка тоскующих о чем-нибудь привычном, костюмном. Он знает, чего хочет сам: агрессии высоким интеллектом, вызова нынешнему размену всего и вся. Он сложно и неспокойно живет «в немеющем времени» и мыслит свою театральную империю как пространство надежд; недаром в каждом углу театра репетируют молодые дарования.

«Проблема» не решена — театр исследует ее границы. Сценограф спектакля накрыл сцену высокой островерхой крышей-куполом, по которому идут облака, за которым звезды, на котором утро сменяет ночь. В прозрачной объемности этой сценографии есть место иррациональному, тому, что непознаваемо. И само то, что это приведено на сцену, — выигрыш Бородина и его театра.

Прямая речь

— О чем «Проблема»? На первый взгляд о знаменитой «трудной проблеме» — вопросе соотношения мозга и сознания в популярной формулировке австрало-американского философа Дэвида Чалмерса. Но в действительности пьеса гораздо сложнее. Видимо, не случайно Том Стоппард размышлял над ней восемь лет. Я бы сказал, что Стоппард исследует в этой пьесе те глубокие трудности, которые сопровождают попытки решения наукой «трудной проблемы». И мне спектакль очень интересен именно этим своим анализом.

Исследование Стоппарда не просто важно, оно еще и необычно для зрителя-ученого. Оно открывает перед ним новые грани проблемы. Этим спектакль образует еще и своеобразный мост между учеными и интеллектуалами-литераторами, об утрате контактов между которыми сетовал Чарльз Сноу в своих «Двух культурах».

На премьере мы сидели рядом с переводчиком пьесы Аркадием Островским. Он поделился своей тревогой, что в Англии и США, где пьеса была поставлена уже несколько раз, сам дискурс пьесы, используемые в ней научные термины, у всех на слуху. У нас же ни сама «трудная проблема», ни вопросы, о которых так горячо спорят герои, пока еще не стали достоянием широкой публики. И это может осложнять в России восприятие спектакля, смыслов и напряжения его диалогов.

Это, безусловно, так. И я думаю, что в этом отношении постановка Алексеем Бородиным «Проблемы» важна не только художественно, но и социально. В конце концов, главные вопросы в пьесе — что такое душа, откуда берется сострадание, каковы смыслы нашего существования? Если язык, на котором современный мир и наука спорят об этом, нам недостаточно знаком, надо серьезно задуматься, в чем тут дело. Поэтому недавно на семинаре «Мозг», который веду в МГУ, я рассказал о «Проблеме» и призвал аудиторию посмотреть этот замечательный спектакль. Правда, к моей радости, на следующий день мне сообщили, что все билеты на ближайшие спектакли уже раскуплены.

Взглянем на пьесу и под другим углом. Тонкость постановки «Проблемы» в России в том, что это пьеса — о проблемах западной мировой науки. С первого взгляда «западная мировая наука» звучит как оксюморон. Но в действительности то, что сегодня называется мировой наукой, является производным от особых традиций западноевропейской культуры. Она, по словам британского ученого Джозефа Нидема, всегда испытывала колебания между миром-автоматом и теологией с ее миром, безраздельно подвластным Богу. В этой раздвоенности — суть того, что Нидем назвал «характерной европейской шизофренией». И пьеса Стоппарда отражает проблемы этой «характерной европейской шизофрении». При этой шизофрении, как отмечал другой замечательный ученый, Илья Пригожин, оба взгляда на мир взаимосвязаны, поскольку автомату необходим внешний Бог. К такому итогу и приходит героиня пьесы, работающая в сверхсовременном институте исследований мозга, но размышляющая при этом над природой добра и альтруизма. И к ней, кажется, присоединяется и сам Стоппард.

Посмотрим теперь на «Проблему» не с позиции западноевропейской культуры. Существует ли иной путь к единству мира, в обход фатальных полюсов? На ум сразу приходит восточная цивилизация с ее мудростью, не менее древней, чем философия Платона и Аристотеля. Буддизм предлагает иное решение для трудной проблемы Стоппарда. Оно целостно и в нем содержатся корни доброты и сострадания, которые так волнуют драматурга.

Однако у буддизма есть серьезные сложности с научной картиной мира. Нет ли тогда какого-то третьего решения? Тут Стоппарду, возможно, было бы интересно поговорить с российскими учеными. С теми из них, кто занимается изучением высших функций мозга в традициях, сложившихся в России в первой половине двадцатого века. Сегодня это очень небольшой слой исследователей, растворяющийся в технократизме западной науки. Но он несет совсем иные, системные подходы, отличающиеся от тех, которые приняты на Западе. Я даже думаю, что было бы интересно устроить специальный семинар — «Трудные проблемы в «Трудной проблеме» Стоппарда», на котором шаг за шагом разобрать, что именно и почему говорится в пьесе. И главное, есть ли альтернативы тем полюсам, на которые она распадается.