В то, как сложилась в этом году команда премии, был будто бы заложен конфликт — ​женщины в жюри («коллежанки по жюри» — ​так Агнешка Пиотровска образовала феминитив от слова «коллега») против группы мужчин-экспертов. Но ссоры на этом месте не получилось. Да и ни на каком не получилось. Вроде бы неудобно так говорить о чем-то, чем ты отчасти руководила, — ​но эти дебаты премии (здесь они по уставу ведутся открыто — ​на публике) были одной из самых осмысленных и продуктивных прилюдных дискуссий, в которых я участвовала за последнее время. Почему? Ответ простой — ​потому что никто ни на кого не орал, никто никого не перебивал и вообще конфликт с подобием мордобоя не создавался за ради просто чтоб было поинтереснее. Вообще это представление, что интересный разговор может быть, только если люди не согласны друг с другом, злятся, вопят и говорят друг другу колкости, — ​проистекает из очень плохо, вернее, плоско понятого понимания театральности. Причем руководствуются этим не только в пропагандистских передачах на госканалах, где таким образом симулируются разные «точки мнения», как это там называют, но и в местах вроде бы совсем другого толка. Когда мы с Григорием Ревзиным вели дискуссионную программу на канале «Дождь» (уж куда дальше от «Вечера с Владимиром Соловьевым», казалось бы), режиссер и продюсеры, да в общем-то и все на свете предлагали нам ссориться и конфликтовать — ​обострять каждое несогласие до визга. Мол, так зрителю интереснее. Иногда мы на это поддавались и — ​я теперь уверена — ​очень глупо делали. Вообще считать, что публике интересно, только когда один собеседник впивается другому в горло, — ​это как-то страшно недооценивать людей. Не говоря уже о том, что сказать что-то внятное в такой ситуации точно нельзя.

А на дебатах НОСа в этом году было сказано довольно много внятного. В частности, по поводу того, что этот год стал годом женского голоса. Авторы семи из десяти вошедших в шорт-лист текстов — ​женщины. Премию критической академии НОСа получил роман Людмилы Петрушевской, борьба на финальной стадии дебатов шла за тексты Марии Степановой и Натальи Мещаниновой.

«Женская литература» в русском языке — ​словосочетание униженное, предполагающее розовую обложку и любовные придыхания под ней. Понятия для «литературы, написанной женщинами» у нас нет, и это даже воспринимается как свидетельство равноправия. Мол, какая разница, какого пола автор, лишь бы текст был хороший. Но это поверхностный взгляд на равноправие. Потому что равноправие не отменяет отличий. Оно делает их качествами. Женский взгляд на мир, разумеется, ничем не хуже мужского, но он другой. Он укоренен именно в женском опыте — ​социальном, душевном, любом.

В написанных женщинами текстах, попавших в шорт-лист НОСа, этот взгляд и голос проявлены с разной степенью интенсивности. Есть прямое (хотелось бы написать «бьющее наотмашь», если б это не было так затаскано) женское вспоминательное самоописание — ​как в рассказах Натальи Мещаниновой. Есть прикрывающаяся почти фантастикой история заброшенности в «Калечине-Малечине» Евгении Некрасовой. Есть поэзия травмы, как в «Вещах и Ущах» Аллы Горбуновой. Есть скрывающее драму спокойствие, попытка отстраненности, как в «Открывается внутрь» Ксении Букши. Есть Петрушевская с ее извечным пониманием, что, кто бы ни был виноват, ответит за все всегда женщина. Есть «Раунд» Анны Немзер — ​самая политическая из всех книг списка, с прорывающимся в редких местах подлинным голосом автора/авторки. И есть Степанова, с ее перебиранием четок памяти, с пристальным вниманием к стертым фотографиям, листочкам, записочкам, платочкам. Женщин так долго — ​веками — ​обвиняли во внимании к мелочам, заботе о них. И вот в этой книжке эти мелочи выстроились в большую картину прошлого. Не одного конкретного, а вообще. Я недавно поймала себя на том, что, когда сегодня нахожу в чужом доме старый альбом с черно-белыми фотографиями и начинаю их рассматривать (а я всегда начинаю), мне кажется, что с карточек на меня смотрят какие-то родственные мне люди, может быть, даже тоже мои предки, мои бабушки и дедушки, мои тети и дяди. Книга Cтепановой проделывает ровно такой фокус.

Вместе семь этих женских голосов складываются, нет, не в картину мира — ​в восприятие этого нашего мира не то чтобы альтернативное мужскому, но уж точно куда более подробное и внимательное.

Я рада, что нам удалось поговорить об этом. Даже так — ​я рада, что нам удалось это засвидетельствовать.