Сам-то я пишу все реже — не то что лень, но с годами и с опытом начинаешь понимать цену слову. Я бы и сейчас лучше промолчал, но дело в том, что колонка о фильме Виталия Манского («Новая» № 6) Анастасии Мироновой, которая позиционируется в «Новой» как «журналист» и призывает «либеральный истеблишмент» (то есть меня тоже) публично покаяться, ставит цену слова под вопрос, а журналистику уравнивает с фейсбуком.

Минуту, Анастасия! Покаяние — дело интимное. Покаяться призывал Иоанн Предтеча — ну так он ушел в пустыню и питался акридами, и за проповедь свою заплатил головой. А в журналистике, если речь не о фактах, а тоже как бы обличение, тогда важно не только, что говорится, но и кто говорит. Про Манского известно: его фильмы и «Артдокфест» дорогого стоят. А вы сами-то кто, чтобы на всех навешивать ярлыки?

Журналист — это историк, работающий в самом пекле вулкана истории. Как Манский в своем фильме о Путине: документальное кино в этом смысле — тоже журналистика. Да, он может обознаться на скорости истории, и за это придется платить. Высасывая из пальца колонки, разумеется, вы меньше рискуете испачкаться. Однако Борис Вишневский имеет право возразить Манскому — тоже как историк, а право орать со своей колокольни он заслужил годами заразного соприкосновения с властью. Но автор колонки — не оппонент ни тому, ни другому: он по определению играет другой колодой, и в ней все карты — младше. Какие ваши раны и шрамы? Раз уж Анастасия требует публичного покаяния и даже казни, пусть предъявит их публично.

Я внимательно прочел восемь последних колонок в «Новой» и один репортаж о том, как она ездила в шоп-тур в Финляндию. Анастасия! Цена наблюдений, добытых в этой поездке, не столь высока. Журналистика — это не только и не в первую очередь рассуждения по поводу тех фактов, которые установлены не вами. Здесь ценнее всего то, что добыто потом, а иногда и кровью, а местоимение «я» — в журналистике не инструмент самовыражения, а только источник доказательств: «я видел», «я слышал», «я сам за это уже заплатил».

И немного теории. Ханна Арендт говорит не о «коллективной вине», даже наоборот: «Если виноваты все, то не виноват никто» — а о коллективной ответственности. Манский в своих комментариях эти понятия тоже путает, но по сути повторяет ее мысль: без общей ответственности (стыда) нет народа, есть «стадо». Но он нигде не утверждает (что ставит ему в вину Анастасия), будто «весь народ одинаково виноват».

«При диктатуре, — полагает Арендт, рассматривая пример нацистской Германии и свой собственный, — избежать коллективной ответственности может только тот, кто порвал все контакты с тоталитарным обществом». Но ведь фильм Манского не о Сталине, а о Путине — о становлении авторитарной власти. Разве у нас уже диктатура? Мы ничего не путаем? При тоталитаризме не было бы заметок Анастасии Мироновой в «Новой», да и фейсбука тоже. А «фейсбучность» убивает журналистику столь же эффективно, как авторитаризм. В этом: в размывании смыслов — и есть сегодня для нее главная опасность, а не в любезном Анастасии жупеле «либерального истеблишмента».