— Что я успел увидеть в Москве… Так, дай подумать… Понимаешь, я только вчера прилетел. О! Вид из окна моего гостиничного номера — он чудесен. Невероятная статуя Петра Великого, который вообще-то раньше был Колумбом — ну ты же знаешь эту историю со сменой лиц?

— Вот и ваш парень, — мы завернули за угол Новой Третьяковки, художник-сюрреалист Джордж Андервуд расплылся в улыбке, поскользнулся на сугробе и премило чертыхнулся: «Мне уже 72, я не такой быстрый, как был когда-то». Я подставила локоть в дубленке: — Кстати, многие москвичи его не любят.

— Правда? А я обожаю. Это же что-то в стиле Терри Гиллиама, «Монти Пайтон».

Он преодолел сугроб и стоял, озираясь посреди рядов белых скульптур под снегом, — школьный друг Дэвида Боуи. Им было по 15, когда небольшая заварушка из-за дамы навсегда изменила взгляд Дэвида на мир и подарила самым модным фотографам планеты расширенный навсегда зрачок кумира выросшего с парнями поколения. Проще говоря, Дэвид получил в глаз, Джордж — приглашение на открытие фото-вернисажа Стива Шапиро «Дэвид Боуи. Человек, который упал на Землю» в Центре фотографии имени братьев Люмьер 57 лет спустя.

— Похоже на кладбище, не правда ли? Но приятное кладбище, я люблю кладбища. Монументы людей, которые больше не здесь.

Было всего лишь около трех, но «Музеон» уже готовился к серому закату.

— А вы бы хотели прийти на могилу к Боуи, если бы она была?

— Нет.

Мне отдали Джорджа на полтора часа. Он уже пережил открытие выставки накануне, десяток комментариев про глаз, несколько эфиров на радио и поездку на такси мимо Кремля. Джордж захотел посмотреть музей. Я предложила заглянуть и в парк скульптур.

— Так, а это у нас советские лидеры?

— Ну этот не буквально — Карл Маркс. Вот Брежнев.

— Ленин! Какая у него интересная снеговая шапка! Выглядит довольным, посмотри, он почти улыбается. О, кто-то отколол ему нос. Я не вижу ни одного Путина… Ааа, понятно, видимо, сюда попадают только после смерти. Вот эта мне нравится, что-то этническое, давай посмотрим. «Схождение в ад». Что-то я не вижу здесь никакого схождения в ад. Скорее уж — вот эта: «Возвращение блудного сына». Хм.

— Вы с Дэвидом когда-то обсуждали Россию, ее политику?

— Нет, мы обычно держались подальше от политики. Мы говорили о чем-то в космосе, в музыке, искусстве. Политика никогда нас не интересовала, особенно в то время, когда мы были школьниками. Это было что-то, о чем говорят твои мама с папой, а это скучно…

— Если бы вы сегодня приехали в Москву вместе, что бы сделали в первую очередь?

— Однажды я уже имел возможность оказаться с Дэвидом в России. В 1973-м он предлагал мне вместе поехать по Транссибирской магистрали, но я отказался, и мое место занял еще один наш друг Джеф Маккормак. Кстати, мне понравился альбом Kraftwerk под названием Trans — Europa Express, где они упоминают путешествие Дэвида и Игги Попа в Москву три года спустя. Дэвид потом рассказывал мне о своих незабываемых впечатлениях. Конечно, это была совершенно иная страна, возможно, более подозрительная к иностранцам. Но он был в восторге от культуры, искусства…

Ой, это же Иисус. Боже. Знаешь, есть какой-то канон, и ты не очень ожидаешь увидеть Иисуса внутри камня. Интересно. Воображение. Воображение — это главное… А если бы мы приехали с Дэвидом сейчас… Вау, я точно знаю, что много бы смеялся. Ему было так просто заставить меня смеяться — отличное чувство юмора. Какие бы у него были комментарии по поводу этих скульптур под снегом! Поехать в 73-м в Россию — это было смело. Поехать в 72-м в Ziggy Stardust тур по США — тоже. Но он всегда был таким. Как-то позвонил и сказал, что встречался с Марком Шандом, который отправился в Ириан-Джаю на поиски древних черепов для книги «Skulduggery» — он писал ее с Доном Маккалином, известным военным фотографом. Дэвид решил, что мы должны проделать то же самое путешествие — по реке Сепик на каноэ. Я переспросил: «Ты уверен, Дэвид?» Он ответил: «О, да, Джордж, определенно. Мы должны пережить это приключение, чтобы доказать, что можем сделать это!» Но поездка так и не состоялась, его энтузиазм, как я и ожидал, продлился недолго. Разве это не похоже на меня?

— А вы были смелым по жизни?

— Я не особенно смелый человек. Я художник, я переношу все свои эмоции на полотна. В моей жизни не было много «твист энд тёрнс», ну понимаешь, ответвлений от прямой дороги, а Дэвид проходил жизнь, как змея. И все же у нас было много общего. Мы любили похожую музыку, фильмы, какие-то магические штуки, эзотерику. Он был интересным парнем, тебе бы понравился. Хелоу, спик инглиш?

Под памятником «Эрьзя» маялась одинокая девочка лет десяти. Смешная шапка, оранжевый жилет поверх пуховичка.

— Ван, ту, фри… файв… тен.

Просияла: «Йес!»

Она не знала, кто такой Дэвид Боуи. Ее музыкальный выбор — Полина Гагарина.

— Полина Гагарина. Га-га-рина. Подожди, ты хочешь сказать, что ее папа был в космосе?

Захохотала: «Неет!»

— Понятно, просто популярная русская фамилия, да? Ты потеряла друзей? Как их зовут? Сашааааа! — Джордж сложил из ладоней рупор, и с шапки Ленина метнулась ворона. — Стой здесь, никуда не уходи!

— Не буду уходить, мне статую сказали беречь.

— Бегай вокруг, чтобы согреться… Милая девочка. У меня внучка примерно того же возраста.

— Какую музыку предпочитает?

— Ну для начала есть еще мой сын и дочь — конечно, на них оказала большое влияние моя рекорд-коллекция. Моим первым героем был Бадди Холли. Он умер в 22 года, мне тогда было всего 11. Я обожал его музыку. После Бадди я слушал Элвиса, которого любила моя старшая сестра. Еще какие-то популярные английские группы, черный американский блюз — Лайтнин Хопкинс, Мадди Уотерс… Конечно, дети хорошо знали Дэвида… А когда подросли… Сын — ну, Radiohead и… Сейчас стало так много групп, все названия не упомнишь. Дочь любит вообще всю музыку, как и я.

— Многие не верят в настоящую женскую дружбу, считают, что мужская прочнее. Согласны?

— Уверен, это неправда. У моей жены есть друзья женщины. Если у тебя есть дети, то появляются и родители одноклассников. Все эти совместные вечеринки, общие темы.

— (продолжает) Да, мы были, как братья. Это была даже не дружба, возможно — сорт любви. Мы прошли рядом через всю жизнь, были очень-очень близки, и я скучаю по нему, действительно скучаю. Недавно исполнилось три года с тех пор, как он умер. Его смерть стала большим шоком для меня. Большим шоком.

Он зябко сжал в руках стаканчик с жалкими остатками капучино и покосился на монументальную входную группу Третьяковки из-под налезшего на глаза капюшона. Время пришло:

— Вы когда-нибудь завидовали ему?

— Нет. Нет, нет, нет, нет. Я рад, что ушел из музыкального бизнеса через какое-то короткое время и вернулся к своим картинам. Я счастлив сейчас. Да, я прожил иную жизнь по сравнению с Дэвидом. Но ты должен быть осторожен со своими желаниями, потому что у судьбы знаменитости — две стороны. Все это отсутствие приватности. Бывало, мы ходили в рестораны или куда-то еще, и люди постоянно подходили за автографами. Иногда это раздражает. Я женился в 1971-м, в 1972-м поехал с Дэвидом в тур по США. Он предлагал мне ехать дальше — в Японию, но я хотел посвятить время семье. Весь этот рок-н-ролльный круговорот был несовместим с успешным браком, понимаешь. Мы просто выбрали разные направления. Но когда бы мы ни встречались, даже если не виделись два-три года, это всегда было типа: «Привет, Джордж», «Привет, Дэвид». Никакой разницы. Давай я покажу тебе мою книгу.

Мы, наконец, присели на скамеечке в холле музея, и он раскрыл на коленях зеленый фолиант — выпущенную к персональной выставке в Норвегии в 2017-м книгу фотографий, рассказов о жизни, репродукций картин.

— Вот мы с Дэвидом у американского посольства в Лондоне. А на этом фото еще совсем дети. Вот я стою, как супермен. Это мы с Дэвидом на его лодке. Это моя свадьба — я, моя жена, Дэвид и его первая жена Энджи. Это обложка для книги «Человек, который упал на Землю». Тогда они дали мне доступ ко всем фотографиям из фильма, и я нашел этот снимок Стива Шапиро. Ну, это мои работы.

Быстрый шелест страниц — не успеть разглядеть по достоинству десятки неземных отточенных лиц. К маслу Андервуд пришел в начале 70-х. Его музыкальная карьера действительно была коротка. Одна запись с Дэвидом — The King Bees, одна сольная, под псевдонимом Calvin James. Потом — сотни дизайнерских работ: обложки книг, виниловых и CD-дисков. Первый альбом T Rex, Hunky Dory и Ziggy Stardust Боуи…

— Я прочитала, что Боуи как-то сказал о вас: «Я бы назвал его лучшим среди фигуративных художников-сюрреалистов, родившихся в современной Британии».

— Он всегда говорил хорошие вещи обо мне, — и резко перестали летать страницы, и упала на лоб прядь седых волос. — В начале 70-х он подарил мне на день рождения великолепное издание о Сальвадоре Дали с посвящением: «Моему лучшему и самому давнему другу — второму лучшему художнику в мире».

Побежали морщинки, я полезла в рюкзак за шоколадным Дедом Морозом: «Чтоооо? Чтооо? Это так мило, так мило». И все-таки спросила это:

— Не обидно, что пригласили в Москву, как…

— Друга Дэвида? Я уже привык к этому. Надеюсь, в длительной перспективе мои картины будут цениться выше. Я достаточно успешен, у меня есть выставки. И я не должен быть неблагодарным, потому что это помогает мне. Больше людей знакомится с моим творчеством. Иногда это происходит во взаимосвязи с Боуи. Но бывает, что людям просто нравятся мои картины.

— Знаете, ведь можно сказать, что вы создали арт-объект мирового масштаба — в том виде, как он знаком миллионам, и он определенно войдет в историю.

— А что, ведь и правда так можно сказать! Я никогда не думал так об этом, но это прикольно.

На залы Третьяковки у Джорджа осталось всего полчаса. Этот порывистый «твист энд тернс» художника от выплывшего из-за угла цветового пятна к черному квадрату, от «ироничных» работ Церетели к «потрясающему» Коржеву — и сам был произведением искусства.

— Может быть, мы сможем еще раз забежать в первый зал? Помните — лица, лица, много лиц? Я хотел бы сфотографировать ту композицию и записать фамилию художника… — и мирный кивок на обещание присоединившейся к нам в музее куратора Центра имени братьев Люмьер Натальи сфотографировать для него картину позже, и сломанная торопливой дрожью рука в рукав теплой куртки.

— Если бы вы увидели Дэвида прямо сейчас, что бы сказали ему?

— Эх, Дэвид, здесь потрясающие картины, пойдем посмотрим их вместе. Он ведь имел фантастическую коллекцию искусства. Возможно, о чем-то пошутили бы… Наташа, мы сейчас куда? Братья Люмьер? Хорошо, прекрасно…

Джордж улетел домой на следующий день. Вернисаж, основу которого составили портреты с уникальной 12-часовой фотосессии 1974 года в Лос-Анжелесе, продлится в Центре фотографии до 31 марта и будет сопровождаться лекциями и кинопоказами о жизни и творчестве Дэвида Боуи.