Все это выросло из затеи режиссера Ильи Хржановского снять биографический фильм о Льве Ландау. Но довольно скоро это не то чтобы особо знаменательное начинание вылилось в нечто сходное с сюжетом фильма Чарли Кауфмана Synecdoche, New York, которому в нашем прокате присвоили дурацкое название «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Он вышел незадолго до того, как начались съемки «Дау», так что тогда к такому сравнению не прибегал разве что ленивый, но удержаться действительно трудно — у Кауфмана режиссер (его сыграл Филип Сеймур Хофман) решает, что

и строит на полученный грант симуляцию Нью-Йорка, «заселяя» ее артистами.

У героя Хоффмана, скажем честно, все кончилось вполне трагически. А Илья Хржановский справился. В Харькове был построен работающий макет «Института» (гипертрофированная модель советского закрытого think-tank вроде московского Института физических проблем, где Ландау работал под руководством Петра Капицы) и «населен» действующими лицами. Реальные прототипы есть у троих: Теодор Курензис — это «вроде бы» Ландау, украинская актриса Радмила Щеголева — его жена Кора, оставившая скандальные воспоминания о частной жизни с любвеобильным гением, Капица — режиссер Анатолий Васильев. Для того чтобы подчеркнуть это очень важное «вроде бы», имена слегка изменены — Кора превратилась в Нору, Капица в Крупицу, а великому ученому оставлено только «домашнее» имя Дау. Остальные персонажи, появляющиеся на территории «Дау», — это «настоящие» люди — со своими именами, родственными связями и профессиями, — перемещенные в «то» время. Стремительное (два года съемок вмещают почти сорок лет — с конца двадцатых до конца шестидесятых), но подробное.

Пока «Дау» снимался, о невероятной достоверности этой прошлой жизни ходили легенды. Все участники проекта, даже краткосрочные гости от медиаменеджера Демьяна Кудрявцева до художницы-звезды Марины Абрамович должны были носить соответствующую времени одежду, включая белье

есть и пить только то, что пили и ели тогда, слушать ту музыку, и так далее и тому подобное. И в этих условиях сработавшей машины времени участники проекта «Дау» должны были проживать свои жизни по-настоящему, лишь отчасти подталкиваемые режиссером к неким решениям.

сайт проекта «дау». правила оформления гостевой визы

Профессиональные физики здесь остаются профессиональными физиками, профессиональные дворники — профессиональными дворниками, профессиональные сотрудники силовых органов — тоже самими собой и действуют соответственно. Так что снятые в «Дау» рыдания — это и вправду рыдания, секс — это и вправду секс, рвота — и вправду рвота, допрос — почти вправду допрос, а смерть — ну о смерти позже.

«Дау», как ни кинь, свершение — это работающая симуляция жизни, клаустрофобически замкнутой на себя. Причем эта своя/чужая жизнь не только оказалась прожитой, но и запечатлена на пленку, стала объектом. Илья Хржановский, говоря о «Дау», настойчиво отказывается называть свое творение кинематографом. Притом что некоторые части проекта выглядят очень похожими на «нормальное» кино и даже имеют вполне выраженную фабулу: есть «фильм» об отношениях Норы с ее матерью, есть — о романе двух пьющих дворников, есть — о неконвенциональных отношениях Норы с сыном. Но режиссер говорит то о «матрице», к которой каждый из наблюдающих может подключиться, то о произведении современного искусства. С последним трудно поспорить, потому что «Дау» во многом живет его законами, даже просто за счет длины. Вполне можно себе представить место, где «Дау» идет постоянно, не прекращаясь (когда-то Хржановский вроде бы так и хотел это показывать), а люди входят и выходят, как раз таки подключаясь с любого места — как это происходит со знаменитой киноинсталляцией Кристиана Марклея «Часы», которая «длится» сутки, или во время суточного же спектакля-перформанса Яна Фабра «Гора Олимп», где для отдыха зрителей в фойе установлены раскладушки. И, в соответствии с законами современного искусства, «Дау» — эксперимент, в пространстве которого неудача тоже оказывается результатом. Когда раздраженная жена, одетая в халатик и панталоны тридцатых годов, говорит мужу невозможное в те годы «молодец, возьми с полки пирожок», а

это получается не «ох, не вышло», а «эксперимент показывает, что эпоха сидит в голове, а не в антураже».

В одной из частей «Дау» перенесенный в то время режиссер Ромео Кастеллуччи показывает сотрудниками Института эксперимент-перформанс, в котором девушка должна повторять движения обезьяны. Про этот перформанс невозможно сказать, удался он или нет. Он просто есть — и этого достаточно. С «Дау» практически то же самое. Это раздражает. Но современное искусство как раз и должно раздражать.

В общем — круто. И сказав, что круто, хотелось бы заметить еще две вещи. А поскольку этические аргументы сейчас не в моде, вероятно, этого больше нигде и не скажут.

Первое. По поводу подлинности переживаний «внутри» проекта, который восстанавливает, в частности, атмосферу репрессий, страх посадок и даже расстрелов. Существует соображение, что «Дау» — хороший душевный тренажер (причем не только для участников, но и для зрителей), помогающий решить мучающий многих внутренний вопрос:

«Отдел безопасности» в Институте составлен из бывших сотрудников советских внутренних органов, и они допрашивают или склоняют к сотрудничеству сотрудников с безошибочными пугающими ухватками. Почти как в тридцать седьмом. С одной только огромной разницей — это не тридцать седьмой. Вообще чем ближе Дау подходит к запредельному, тем очевиднее становится слабая точка этой конструкции. Она очевидна, но не значит — не важна. Вот одна из героинь совершает самоубийство после тяжелого допроса. Но сама-то участница проекта, слава богу, — нет. Или в одной из серий Нора в исполнении Радмилы Щеголевой занимается сексом со своим сыном в исполнении певца-эксцентрика Николая Воронова (здесь именно уместно написать «в исполнении»), но ведь по-настоящему он ей не сын. То есть когда в Дау секс, испражнения и драки — это все взаправду. А когда смерть и инцест — нет. Я, разумеется, противница снафф-мувиз и более чем далека от того, чтоб за такие ужасы агитировать.

Второе. Являясь, по большому счету, экспериментом над людьми (вещь в мире искусства не особо новая, но тут важен размах), Дау по умолчанию делает всех участников «подопытными». Нет сомнений, что это было договорено. Но в итоге это получается какая-то разная подопытность. «Интеллектуальные» участники проекта хоть, может, и забывают когда-то, что их могут снимать (прожить два года на стреме невозможно), но в них очень часто чувствуется некая картинность поведения — как в сторону сдержанности, так и в сторону эксгибиционизма. Эти люди почти все время за себя отвечают. В то время как

Хотя бы просто потому, что водку они пьют более самозабвенно, чем интеллигенты, — без рефлексии. И да, именно их «неосознанность» делает фрагменты, в которых они участвуют, возможно, самыми запоминающимися во многочасовом видео, но при этом очень трудно отделаться от мысли, что они здесь почти «материал».

Нам показывают, как они блюют, ковыряют в носу, испражняются — просто потому, что в этом случае это можно.

Может показаться, что это отражает встроенную несправедливость жизни. Но это не так — это ее увеличивает.