Новая эпоха начинается в России, и это эпоха Большого коммерческого террора.

Ее надо отличать от 1937 года и от эпохи Большого террора, когда ставки были куда серьезней, а передел собственности не значился в причинах ареста.

Но, так же как и в 1937 году, мы имеем две важных приметы террора. Во-первых, он бьет не только по колхозникам, беспартийным и даже «либерастам». А бьет и по своим: топ-менеджерам, крупнейшим чиновникам, олигархам.

И во-вторых, он абсолютно непредсказуем. Сегодняшняя российская элита не знает, по каким причинам ты делаешься объектом уголовного дела. Она не знает, что ждет за поворотом. Она не знает, какой месседж посылает тот или иной арест. Если Владимир Путин посылает этими арестами какие-то сигналы, то они не доходят до элиты. Они теряются по дороге.

Этим нынешняя волна арестов кардинально отличается от того, что имело место в начале правления Путина.

Возьмем, к примеру, арест Ходорковского в 2003 году. Сигнал, посланный им, был абсолютно ясен. Это был сигнал о том, что в России теперь есть единственный хозяин, и его зовут Владимир Путин.

То же самое можно было сказать про арест главы АФК «Система» Владимира Евтушенкова в 2014 году, последовавший после того, как олигарх недостаточно проворно вернул «Башнефть» государству.

Владимир Евтушенков играл на стороне Медведева и надеялся видеть его президентом на втором сроке. После 2012 года это было воспринято Путиным как нелояльность, да и «Башнефть» была нужна Сечину. Это был, конечно, не лучший сигнал — ведь Евтушенков был мегалоялен режиму, но этот сигнал был понятен. Поставил не на того. Бывает.

С известной натяжкой можно было еще понять арест Алексея Улюкаева в 2016 году. Опять же Улюкаев был человек абсолютно лояльный, министр и председатель Наблюдательного совета ВТБ, — но у ВТБ был с правительством консультационный контракт на сопровождение продажи «Башнефти» на 30 млн долларов, а когда ее продали «Роснефти», контракт, естественно, обнулился. Улюкаев якобы попросил компенсацию: двушку. «Один», — якобы ответил Сечин. «Два», — якобы настаивал Улюкаев. Сечин рассердился и решил продемонстрировать, кто в доме хозяин.

Но Улюкаев по нынешним временам — это уже исключение.

За что, к примеру, арестовали олигархов братьев Магомедовых, владельцев «Суммы»? Два абсолютно лояльных бизнесмена, которые еще накануне ареста согласовывали сделку по Новороссийскому морскому порту на самом верху, оказались за решеткой, и не по мелочи, а по самой наизловещей статье — создание ОПГ. И никто до сих пор не понимает, почему — только известно, что каждый, кто пытался за них заступиться, с визгом кубарем летел из монаршего кабинета.

Если это был сигнал, то он не прошел. Если он был месседж, то он остался непонятен. Чего нельзя делать, куда нельзя ходить — элите неясно.

Или возьмем другой пример: Виктор Вексельберг. С одной стороны, Вексельберг находится под американскими санкциями. С другой — у него под следствием два топ-менеджера: управляющий директор «Реновы» Евгений Ольховик и гендиректор энергохолдинга Борис Вайнзихер. Сидели два года, теперь под подпиской.

Кто может объяснить, за что попали Ольховик и Вайнзихер? Не договорились с новым губернатором Коми? Оно бывает: прежний губер высосал бизнес досуха, потом приходит новый, и на него уже не хватает. Но с какой стати губеру позволено потрошить топ-менеджеров олигарха? И если Ольховика можно, то кого нельзя?

А вот сидит топ-менеджер «ИнтерРАО» Карина Цуркан, которая злодейски выдала румынской разведке схему того, как откатывали с поставок электроэнергии в Крым. Председатель правления «ИнтерРАО» — Борис Ковальчук. Про Цуркан считалось, что она была его финансовым консильери. Для чего ее посадили? Как сырье под посадку Ковальчука? Вроде нет, Ковальчука не трогают.

А вот другой «близкий» человек с фандоринским именем Эраст — Эраст Галумов. Бывший гендиректор ФГУП «Издательство «Известия», один из приближенных всемогущего еще недавно Владимира Кожина, управделами президента, в вотчину которого и входил известинский ФГУП. Задержан почти год назад, сидит в «Лефортово» без суда. Когда его арестовали, телеграм-канал «Незыгарь» торжествующе писал, что это, мол, начало операции по зачистке Кожина. Кожина не зачистили — то ли команда не прошла, то ли Путин рявкнул на бульдогов под ковром. Кожина не тронули. Эраст сидит. Как консерв, на будущее. Как сырье для уголовного дела.

А вот ученый из ЦНИИмаш, Виктор Кудрявцев, 74 года. Писал письма в Бельгию, в кармановский институт гидродинамики. Кто-то в ФСБ в бесконечной мудрости своей решил, что электронная переписка с зарубежным университетом на предмет закона Ома составляет гостайну: вероятно, потому что сам доблестный чекист закона Ома не знает. Кармановский институт в деле называется «структурой НАТО», а в качестве доказательства шпионажа со стороны Кудрявцева фигурирует… затесавшееся в спам письмо, которое часто шлют мошенники, на тему: «вы выиграли гринкарту в лотерею».

Какой месседж нам посылают этим делом? Не переписывайтесь с западными учеными вообще? Но это невозможно, так же как невозможно закрыть папку спама от нигерийских мошенников.

Со стороны элиты есть гигантский запрос на ясность. Люди хотели бы знать правила игры. Они хотели бы знать, где расставлены красные флажки. Что можно, а что нельзя. За что бьют по рукам, а за что — нет.

Проблема заключается в том, что этих правил больше нет.

Сотрудник, который не вернул тебе взятые в долг деньги, бездарь, которого ты выгнал, губернатор, который претендует на те же 50% в бизнесе, которые уже получил его предшественник, чекист, которому надо выслужиться, любовник жены, случайный интриган — все они могут стать причиной уголовного дела, и рационализация здесь — дело совершенно бессмысленное.

В том-то и основная особенность террора, что он не поддается рационализации. Террор — это всегда произвол. Кирпич может упасть на каждого. Был бы человек, а статья найдется. Ваша свобода — это наша недоработка. И т.д.

Террор — это когда главными в стране становятся органы, а не бизнес, интеллектуальная или даже управленческая элита. Органы производят аресты, как печень — желчь, или булочник — пирожки, Аресты и есть их способ существования. Террор — это когда любой арест, как бы безумен он ни был, приносит уважение, статус, карьеру и деньги. И никогда или почти никогда не приносит обратки.

Конечно, сейчас не 1937 год. Сейчас террор другой — коммерческий, и ставки ниже — свобода, но не жизнь. Но исполнители те же самые: совершенно потерявшие берега органы.