В октябре 2018 года власти Москвы и Архангельской области объявили о совместном проекте. Московский мусор, спрессованный в брикеты, будут размещать в болотистом лесу при станции Шиес — за тысячу километров от столицы. Жители ближайших поселков Урдома (Архангельская область) и Мадмас (Республика Коми) узнали о подготовке полигона еще летом — от охотников. И восстали. Они называют лес в районе Шиеса своим кормильцем. Предупреждают: здесь истоки дюжины речек, питающих Вычегду. Предупреждают: здесь в каждой семье по ружью. Корреспондент «Новой газеты» Никита Гирин и фотограф Анна Шулятьева рассказывают, как власти подталкивают терпеливых северян к партизанщине.

Мадмасский фронт

Умирать в поселке Мадмас весной и осенью крайне нежелательно. Кому-то придется повесить ваше непослушное тело себе на спину и подняться по узким и редким дощечкам-ступеням на железнодорожный мост. Там вас положат на носилки и пронесут 600 метров над Вычегдой (табличка «Проход запрещен» — звенящая решетка под ногами — черный рот полыньи далеко внизу — пугающий грохот воркутинского поезда рядом со щекой). До морга останется 50 километров.

Мрачный мост времен Великой Отечественной — единственная связь Мадмаса (700 человек) со своей республикой во время ледостава и ледохода, когда не работает паром. Есть еще техническая дорога вдоль газопровода, но она ведет в Архангельскую область, и официально проезд по ней разрешен только сотрудникам «Газпрома». (На случай, если переноска покойников на спине вас не удивила: в Мадмасе нет газа.)

Впрочем, мертвые стерпят. А больные?

— Люди разные бывают, есть и по сто килограммов. Бежишь и думаешь: кого позвать, чтобы дотащили? — рассказывает медсестра мадмасской амбулатории Наталья Шибаева.

— Женщины, бывало, со схватками шли через мост, — добавляет акушерка Мария Кононова.

— Полиция у нас тоже за рекой. Поэтому девочки одни ходят на ножевые и огнестрельные, — говорит заведующая Ирина Дуркина. — Водитель работает только до пяти, дальше ему не оплачивают. А у нас волки сейчас.

Несмотря на специфические обязанности, медработницам сокращают ставки, а сама амбулатория — уютная, деревянная, с домашними занавесками — уже полтора месяца как фельдшерско-акушерский пункт. Еще два года назад в Мадмасе был дневной стационар, а теперь даже терапевт не будет приезжать. Еще недавно давали молоко за вредность и доплачивали лесные («Так лес-то вырубили!» — смеется Дуркина). На последней комиссии до вредности не хватило одного балла.

Женщины хохочут:

— Если нас завтра уволят, пойдем работать на Шиес!

В начале лета железнодорожники — в Мадмасе это самая частая профессия — рассказали: на Шиесе, что в 20 километрах отсюда, начинается что-то грандиозное.

— Им там предлагали 50 тысяч рублей за 15 дней. Это очень большие деньги. И наши стали массово увольняться, — рассказывает пожарный Александр Нейман. Пожарная часть, в которой мы говорим, переделана из бани. В приоткрытой двери подсобки белеет душевая кабина («в память о»). На служебную кухню Нейман притащил старомодный бабушкин сервант.

— Сначала был слух, что там будет завод. Ну какой завод на болоте? Сразу было понятно: что-то здесь не то. А потом из нашего карьера поехали самосвалы с песком.

Песок грузили на платформы в центре поселка и отправляли по железной дороге на Шиес. Работали круглосуточно. Мадмас покрылся пылью. К началу распутицы перегруженные самосвалы разбили дорогу так, как за 50 лет работы лесопункта не разбивали лесовозы.

— У меня первая машина была «Москвич»-412. Закрыл глаза и едешь девяносто. Лесовозы на обгон шли! — вспоминает обходчик газопровода, охотник и балагур Сергей Мингалёв. — А этой осенью поехал на уазике — по капот провалился.

— ГАЗ-66 на мосты садился, представляешь? — возмущается пожарный Нейман. — У нас в том направлении грибы-ягоды — так мы не могли с Мадмаса ни выехать, ни даже пройти. Вот тогда и началось. 22 октября мы остановили грузовики и вызвали полицию.

Активисты убедили администрацию поставить знак, запрещающий въезжать в поселок технике тяжелее 8 тонн. А полицейские посоветовали им нести дежурства и снимать на телефон, как самосвалы нарушают ПДД.

— Сказали: «Фотографируйте и присылайте. 40 раз нарушат — 40 раз накажем». С тех пор мы регулярно вызываем полицию, и они их штрафуют на 5 тысяч рублей, — говорит Нейман.

Подрядчика — бизнесмена из архангельской Урдомы Бориса Сидорова — обязали отремонтировать дорогу до 15 ноября. Но строители только побросали в колею грязь с обочины. Все остальное сделали заморозки — до весны.

Море в бутылочке

Грибы, ягоды и охота для местных не прихоть. Мадмас, как и многие поселки на Северо-Печорской железной дороге, появился принудительно. В середине 30-х сюда завезли спецпереселенцев и осужденных по политическим и уголовным делам, открыли станцию и лесопункт. Лесопункт проработал до распада СССР и, как здесь говорят, «погремел»: местные вальщики ездили на соревнования в Финляндию. В новой России судьба Мадмаса складывалась хрестоматийно.

— В 92-м я устроился водителем на скорую помощь. Зарплаты не стало. Перешел на железную дорогу. Там вскоре тоже перестали платить. Не знаю, как мы выжили, — вспоминает Александр Нейман. Его дедушку и бабушку выслали в Коми из Киева «за немецкую фамилию». — Нас тут было три тысячи. В основном немцы, украинцы, белорусы. Немцам дали добро уезжать. Бабушка и младшие двоюродные братья уехали. А мы со старшим не решились. Бывало, плакали, что кормить детей нечем. Потом как-то пошло. Но даже сейчас зарплата — в отпуск семьей не слетаешь. Мне 47 лет, я ни разу не видел море. Только дядька в детстве привозил мне Черное море в бутылочке, и я его пробовал на язык.

Словом, собирательство и охота с тех пор стали для части жителей Мадмаса реальной работой.

— В хороший день на грибах можно заработать до 8 тысяч, — говорит Наташа Челпанова. Вместе с мужем Русланом она скупает грибы у населения для сыктывкарского предприятия. Наташину бабушку осудили за полбуханки хлеба, взятые в подарок. Деда — раскулачили. Только благодаря грибам Наташа и Руслан купили полноприводную «Шкоду» и сделали дома ремонт.

— У нас много безработных, а пособие — 1020 рублей. Вот этим лесом они и живут. Детей в школу собирают только на это, — подтверждает социальная работница при администрации Мадмаса Лариса Говорова. — У меня у самой муж — охотник. Обеспечиваем мясом себя и родственников.

Авторы мусорного проекта ссылаются на европейский опыт и обещают, что брикеты будут абсолютно герметичными и не навредят местной экосистеме. В официальном буклете указано, что оберточная пленка выдерживает морозы до минус 70 градусов и служит не менее 50 лет. Но в Мадмасе считают, что весь этот европейский опыт сгинет в российской безалаберности, как в шиесских болотах.

— Есть же у нас на Севере шахты, с которых все взяли, и они пустые стоят. Сыпь туда и сыпь этот мусор, — предлагает Нейман. — А тут сплошное болото и истоки речек: Пилес, Шиес, Бадья, Верхняя Лупья… Все это пойдет в них, дальше — в Вычегду, Северную Двину и Белое море. Дичь уйдет. Не будет грибов и ягод.

Представляя проект, власти Архангельской области обещали, что в обмен на площадку под полигон Москва построит в Ленском районе детские сады, школы, больницы. А что построит Москва в Усть-Вымском районе Республики Коми?

— Без полигона Мадмас будет жить, как жил, — уверена Лариса Говорова. — Запланировано строительство совмещенных школы и детского сада на 120 мест. У нас рождаемость выше, чем во всех поселках района.

Молодая мама Вика Соловей говорит, что из-за строительства полигона все приостановили ремонты в домах. Люди задумываются о переезде ради детей, но «где нас кто ждет».

— Пять-шесть миллионов мне никто не даст, чтобы в Ярославле или Москве купить квартиру. А заработать — мне их не заработать. Куда мне бежать? — спрашивает Сергей Мингалёв.

Брат-близнец Сергея рассудил иначе — и уехал работать на Шиес.

«Надо воевать. Но их не победить»

Водители самосвалов, экскаваторов и погрузчиков живут в двух съемных домах на краю поселка. Дима, Вова и Сергей — из Рыбинска, Леха — из Череповца. Пускают за порог. Чистят картошку под тусклой лампочкой. Поначалу защищаются.

— В Череповце вон сколько заводов — думаете, приятно там жить? — говорит Леха. — Из дома выходишь — сигарету можно не закуривать. Нам тоже не нравится, а что делать?

Вскоре Вова признается:

— Мы не хотим здесь работать. Нам сказали: «Парни, поехали на Север!» Мы ответили: «О, на Север, круто, денег заработаем» (только двое водителей из семи опрошенных назвали обещанную им зарплату: 5 тысяч рублей за 12-часовой рабочий день. — Ред. ). Приезжаем, а нам какой-то дядька сразу предъявляет: «Ага, приехали, еще пожалеете!» Пообщались с жителями, и тут все выяснилось…

— А если бы знали, что здесь происходит, не поехали бы?

— Не поехали бы мы, поехали бы другие. Я другую работу не найду. Или найду, но там будут платить в три раза меньше. А нам семьи кормить надо. У нас выбора нет, — считает Вова.

— А что делать жителям?

— Воевать. Но не с нами.

— Найти тех, кто с Москвы это замутил, и с них спрашивать.

— Только их не победить.

В тишине между репликами рабочих слышно болтовню по радио. «Человек должен быть здоров нравственно и духовно, — говорит ведущий, — а для этого…»

— Свалке все равно быть, — перебивает его Леха. — Это же Россия. Вот ты за Вовку голосовал? А за кого? Все равно на следующих выборах все опять пойдут за Вовку голосовать.

— А что он хорошего-то сделал? — спрашивает Дима. И сам себе отвечает: — Ничего хорошего не сделал.

— Ну подожди, перед следующими выборами что-нибудь такое сделает. Пенсию отменит, например. В Китае, что ли, нет пенсии, да? Скажет: «Вот, в Китае живут без пенсии, и ничего».

«В Госдуме едят другой хлеб»

В это же время дома у Челпановых собирается другой совет — активистов. Директриса школы, библиотекарь, соцработница, пожарный, учительница начальных классов, обходчик… Мингалёв, словно боевые медали, цепляет на грудь два красных значка: «Я против свалки на станции Шиес» и «Поморье — не помойка».

Им даже не приходится задавать вопросы. Перебивая друг друга, жители полтора часа изливают душу, а потом еще и благодарят — за простое внимание.

Послушайте:

— Очень большое недоверие вызывают у нас сейчас передачи, которые якобы рассказывают правду. Те же «60 минут», тот же «Человек и закон», «Время покажет»… Мы всюду отправляли заявки, и всюду нас проигнорировали.

— Пичкают людей Украиной, Сирией, чтобы народ зомбировать, чтобы мы отвлеклись.

— Я очень был за Путина. Мне нравится, что он сделал. Что нас начали уважать. А сейчас, после этой стройки… Не знаю. С Севера вы берете газ, берете нефть, берете всё! Если логически подумать, что вы сможете без Севера? Мы такие же люди, ну как так-то?!

— Мы за власть, но если эта власть не слышит народ, для чего такая власть нужна?

— Пока депутаты Госдумы не будут жить так, как живет народ, пользоваться тем же транспортом — не будем мы жить нормально, нет! Они нашу жизнь не знают. Они даже не знают, сколько стоит хлеб.

— Они другой хлеб покупают.

— Им покупают!

— Я думаю, что уговорами-переговорами это дело не обойдется. Это начнутся… Все начнется. Я урдомским уже дал предложение. У них там в парке Победы две пушки стоят. Давайте, говорю, развернем — и по Шиесу.

— Я когда служил в армии, приехали ребята с Москвы — нормальные, приветливые. Их ночью избили: «Москали, москали!» То есть еще в советское время москвичей ненавидели. А сейчас что начнется? Собянин показывает, что у них строятся садики, строятся детские площадки, строится все. Посмотрите по Мадмасу: у нас ничего не строится! В Москве дети катаются на коньках на Красной площади. А у нас дети идут на дамбу, сами чистят лопатами снег и там катаются. Когда-то это взорвется. И будет гражданская война. И не нужны будут ни Украина, ни Сирия.

Урдомской фронт

2 декабря, в единый день протеста, на улицы архангельских городов и поселков вышли неслыханные для региона 30 тысяч человек. Это было бы невозможно без маленькой Урдомы. За полгода борьбы здесь подобралась эффективная команда активистов. У каждого свой профиль: есть юрист, бухгалтер, ответственная за соцсети… Есть даже «военный стратег» — подполковник запаса и бывший глава поселка Александр Голоушкин.

— Среди нас три офицера. Можем устроить маленький переворот, — шутит предприниматель Николай Викторов.

Собрания инициативной группы проходят в старом клубе железнодорожников. Позади него желтеет большая новая школа. На ее фоне маленький, не прикрытый ни единым деревцем клуб кажется забытой декорацией для фильма. Урдомские активисты были бы для него достойные герои.

Например, это мог быть детектив.

16 августа инициативная группа поехала с инспекцией на Шиес. Один активист зашел в станционную контору, и по случайности именно в это время туда пришла телеграмма. В ней говорилось, что уже с 20 августа из подмосковных Люберец до Шиеса будет ходить состав с коммунальными отходами. Депутат областной думы, уроженка Ленского района Ольга Виткова обзвонила тогда высоких архангельских чинов, и на следующий день телеграмму отменили. Но это была достаточная прививка от «добрых намерений», о которых теперь говорит губернатор Игорь Орлов.

Впрочем, можно снять и боевик.

В октябре из Урдомы к Шиесу стали тянуть ЛЭП. При этом глава поселка не выдавала разрешение на строительство, а подрядчик не укладывался в полосы отвода существующих ЛЭП, рубил муниципальный лес и нисколько за него не платил. Активисты под командованием подполковника Голоушкина стали проводить рейды и регулярно по многу часов блокировали работу строителей.

— Поначалу чуть не доходило до драк, — говорит Голоушкин. — А потом уже здоровались и спрашивали друг друга: «Ну что, кто сегодня вызывает полицию»?

16 ноября областная прокуратура сообщила, что в начале месяца неизвестные подожгли два трактора, работавших на строительстве ЛЭП. Ущерб якобы составил 900 тысяч рублей. Были возбуждены уголовные дела. Членов инициативной группы вызывали на допросы. Но уже 20 ноября, во время очередного рейда, активисты застали те же тракторы за работой.

С 3 декабря урдомчане дежурили на стройке ежедневно. 7 декабря строители будто бы сдались — и вывезли тракторы со стройплощадки.

А еще один случай, произошедший в Урдоме из-за строительства полигона, тянет на психологическую драму.

Фотография с губернатором

В 2008 году Людмилу Марьину избрали главой Урдомы. Возвращаясь с торжественного приема из Архангельска, она попала в аварию: три компрессионных перелома позвоночника. Работать было тяжело, но работа спорилась: команда Марьиной привлекла в поселок 60 млн рублей инвестиций. На второй срок она подаваться не стала — и ушла в депутаты.

Людмила признается, что экотехнопарк «Шиес» — так официально называется проект — разрушил ее картину мира.

— Я когда пионеркой была, нам вожатая читала такие стихи Острового: «В жизни по-разному можно жить. В горе можно и в радости. Вовремя есть, вовремя пить, вовремя делать гадости. А можно и так: на рассвете встать и, помышляя о чуде, рукой обожженной солнце достать и подарить его людям». Короче, мы были воспитаны созидателями. И я думала, что в стране все позитивно. Верила в устои, верила тем, кто правит в государстве.

Этой весной Людмила убеждала знакомых голосовать за Путина. А 22 августа, приехав в облдуму на совещание по Шиесу, «натолкнулась на стену лжи и подлости».

— Я увидела, что региональная власть подмяла районных глав. МВД прикормлено. Закрывают площади для митингов или говорят, что никто не пришел. Дети из Москвы звонят: «Ну что, врубилась теперь, что это давно и везде?» Иллюзии рухнули. Живу теперь с недоверием, — рассказывает Людмила. — Раньше для меня было за честь сфотографироваться с губернатором, чокнуться с ним за благополучие Ленского района, Урдомы. А теперь он говорит, что это не мусор, а имущество Москвы. Я сняла нашу совместную фотографию со стены. Подумываю уничтожить.

— Я раньше тоже в телевизор все время смотрела, — ободряет подругу бухгалтер инициативной группы Римма Шепетюк. — А теперь заявляю: это зомбоящик.

— Согласна, — говорит Людмила. — А год назад не поверила бы.

Активисты возмущаются, что людей штрафуют за срубленную в лесу елочку, а строители тянут ЛЭП безо всяких документов.

— Участковый говорит моему мужу: «Имеют право два месяца строить без ничего», — рассказывает на манер анекдота учительница начальных классов Вика Корецкая. — Муж отвечает: «Ну я тогда без техосмотра поезжу два месяца, ладно?»

— Все знают, что в Шиесе всегда стоит вода. Орлов говорит: «Это еще надо выяснить». Ну так выясните! А потом стройте! — возмущается Марьина. — Иначе люди лягут на рельсы. Они так и говорят: «Будем делать живой щит».

Шиес

Пристанционный поселок Шиес, где жили лесозаготовщики (до тысячи человек), расформировали в начале 70-х. Сейчас о прежней жизни здесь напоминают просеки улиц, фундаменты строений, косой колодец и прорастающие из-под снега ржавые весы типа «Тюмень» на тумбочке. Выглядит все одновременно жутковато и трогательно. Сильно пахнет смородиной.

В начале октября инициативная группа установила в Шиесе высоченный, в три человеческих роста, поклонный крест. Полицейские посчитали это мероприятие шествием и даже предупредили активистов о недопустимости нарушения закона. Но установке креста не помешали. А вот местная епархия отказалась его освятить.

— Нам сказали, что это политический вопрос. Поэтому крест по-тихому освятил один священник без прихода из соседней области, — рассказывает Николай Викторов. — После этого случая некоторые, конечно, перестали ходить в наши храмы.

Викторов родился в Шиесе и прожил здесь первые четыре года — до его закрытия.

— Помню мостки, канавы, детский сад. Помню, как ходили в белоснежный Дом культуры кино смотреть. Почему-то запомнилось: мне четыре года, и меня берут на взрослый фильм, а старшего брата не берут, и он обижается и просит потом рассказать, что там было.

Николай полагает, что власти рассчитывали скрыть строительство, и объясняет, почему здесь, на Севере, это невозможно:

— В лесу все видно. Я утром выхожу с собакой гулять, смотрю — следы. Ага, вот кошка прошла. Вот сосед сходил к соседу. Я когда начал в 14 лет охотиться, мне мужики говорили: «Так, ты чего ходил в наше место? А что ты там трогал?» Думал: как они все видят? Когда ходишь по одному и тому же месту, реагируешь на малейшие изменения. Вот почему буквально через два дня, как в этой глуши кто-то появился, охотники тут же их заметили.

Чтобы добраться до Шиеса из Урдомы, нужно минут 40 ехать по технической дороге «Газпрома», а потом пройти еще полтора километра через лес. Активисты периодически ездят сюда с инспекциями. Я поучаствовал в одной из них.

Завидев нас, рабочие на ближайшем вырубленном участке леса бросают инструменты и технику и тянутся к вагончикам. Старший, Михаил, кричит активистам, что на стройплощадку заходить нельзя. Но они уже там, вскинули свои камеры и фотографируют скважины, бетонные плиты и торчащие из них трубы разного диаметра. Михаил говорит, что это будут сооружения для забора и очистки воды. Что это не капитальные объекты. Звучит неубедительно.

Прихожу в кружок рабочих. Спрашиваю, почему ушли с площадки. «Чтобы за вас не отвечать, если вы ноги сломаете». Спрашиваю, что бы они делали, если бы московский мусор решили складировать рядом с их поселками. Потупились. Молчат.

Приходит начальник охраны, ветеран обеих чеченских Игорь. Учительница русского и литературы Ирина Неронова советует ему уволиться.

— Я человек полувоенный. Мне сказали — я выполнил.

— Так можно оправдать любую мерзость, — аргументирует Ирина. — Фашисты тоже говорили: «Нам приказали».

Игорь разводит руками.

Основная стройплощадка находится у станционной конторы. Там ссыпаны горы щебня и песка. С подходящих платформ сгружают все те же плиты. За зданием станции ими выложен плац площадью с пару футбольных полей. Рабочие, как солдаты, меланхолично скалывают и сметают с него наледь. Здесь десятки самосвалов и автокранов, вертолетная площадка, двухэтажное модульное общежитие (активисты утверждают, что оно на винтовых сваях, то есть капитальное). Еще дальше — вырубка, которую затруднительно измерить даже в футбольных полях. Если верить официальным цифрам, общая площадь полигона составит 300 гектаров.

26 ноября конфликт вокруг Шиеса обсуждали на заседании Совета по правам человека (СПЧ). От заказчика — мэрии Москвы — на встречу никто не пришел. Председатель СПЧ Михаил Федотов констатировал: «Инициаторы проекта не сделали ничего, чтобы установить диалог с общественностью». Спустя две недели ситуация не изменилась: 9 декабря руководители стройки отказались от короткого интервью «Новой газете» и даже свой отказ передали через охранника.

«Чистая Урдома»

Марине Пахтусовой, может быть, обиднее всех, что мусорный полигон хотят построить именно здесь. Несколько лет назад она проснулась и вспомнила место, где в детстве собирала землянику. Сейчас там помойка. Марина создала группу «Чистая Урдома» и пригласила земляков на субботник. Тогда к ней и ее мужу Лёве присоединился только сосед. Сейчас же Марина зачитывает трехстраничный список экологических акций, прошедших в Урдоме за последние два года, показывает авоськи и сумки, сшитые из молочных пакетов, полный мешок пластиковых крышек, тюки картона в сарае — и еще извиняется, что недостаточно хорошо подготовилась.

Марина работает в детском саду. Она одна из двух логопедов в Урдоме. «Мне нравится, что это почти на сто процентов результативная работа». Лёва всю жизнь — на газокомпрессорной станции. 17 лет водил КамАЗ, потом — автобус для рабочих, сейчас служит слесарем.

С помощью Пахтусовых маленькая Урдома дважды побеждала в соревновании по сбору мусора «Эко-батл», опережая, например, большие Архангельск и Северодвинск. «Наболело», — так Марина и Лёва объясняют отклик жителей на экологические инициативы.

— Раньше у нас урны прятали, чтобы их не сдали на металл. И никто не переживал даже, что мусор некуда выкинуть, — рассказывает Лёва. — А сейчас соседка придет: «Лёвка, там на аллее кто-то намусорил, но я все убрала!»

Уже в пятый раз за два года «Чистая Урдома» организует ярмарку секонд-хенда «Дарить легко». Вещи принимают только без дырочек, без катышков, постиранные и поглаженные. Совсем истлевшую одежду отправляют в приют для животных «на подкладочки».

— В первый раз мы объявили акцию на три дня, но люди все шли и шли, и пришлось дважды продлевать на неделю. А сейчас мы подзадержались из-за Шиеса, так все звонят, спрашивают, когда уже? — радуется Марина.

Пластик и картон супруги отвозят на переработку в Котлас. Стекло — в Яренск. На всех городских праздниках активисты «Чистой Урдомы» ставят контейнеры для раздельного сбора и учат ориентироваться в маркировке. И таких семей, как Пахтусовы, здесь не единицы. В группе «Чистая Урдома» — при четырех тысячах населения поселка — состоят 850 человек.

В домах Николая Викторова, Людмилы Марьиной — везде под раковиной я видел несколько разновеликих коробочек.

— Бумагу сжигаем. Органику — на огород. Алкоголь не пьем, бутылок нет, — говорит Викторов. — Получается один пакет мусора на четверых в неделю.

Полигон угрожает не только местной экосистеме, но и местному укладу, размышляет Николай.

— У нас немножко, как на острове. С двух сторон — шлагбаумы «Газпрома». Через реку — переправа. Мы поэтому машины не закрываем.

И Урдома будет этот уклад защищать.

— У нас же очень много ружей. Я надеюсь, что до этого не дойдет. Но у меня, например, пять стволов — для разной охоты. И когда начались протесты, полиция ко всем приходила, проверяла документы.

Жена Николая Елена говорит, что переезд из поселка обсуждали в каждой урдомской семье. Викторов добавляет, что если бы можно было достойно продать жилье, многие бы уехали. Но какой в этом смысл? Оказалось, что от московского мусора нельзя спрятаться даже в северных лесах и болотах. От него не уберегут раздельный сбор и грамоты за победы в экологических конкурсах.

— Ты уедешь куда-то, а свалка все равно приедет к тебе, — говорит Николай. — Так что мы просто будем решать этот вопрос здесь.

У Свято-Казанского храма в Урдоме установлены четыре креста: репрессированным, железнодорожникам, лесорубам и газовикам с нефтяниками.

— Когда победим, поставим пятый, — не шутит Викторов.