Седьмое декабря на севере Армении в этом году не ледяное — прохладное, затянутое туманом. Не такое, как тридцать лет назад: с утра светило солнце, воздух был прозрачным и морозным. Тридцать секунд, в 11.41 по местному времени, изменили эти места — и Армению — навсегда. В Гюмри и сегодня любой разговор скоро приходит к воспоминаниям о том дне.

В Гюмри, когда чуть сворачиваешь с отреставрированных центральных улиц, сразу натыкаешься на времянки, которые государство в то время выдавало потерявшим крышу над головой. Это металлические вагончики, коробки размером шесть метров на два с половиной. По-армянски такие времянки называются — «тнаки».

Для этих семей ничего не закончилось, боль растянулась, стала их естеством.

Сразу после трагедии Михаил Горбачев обещал, что вопрос с жильем решится максимум за два года. Но разгорался конфликт в Нагорном Карабахе. Потом распался Советский Союз. Надрыв не заживал, появились и другие, более актуальные проблемы.

И вот сегодня домики кучкуются, образуя городки. Таких железных городков в некрупном Гюмри десятки. Здесь нет названий улиц, адрес в таком городке — это дробь. Числитель — условный порядковый номер городка, знаменатель — номер домика в городке.

По официальным данным, в Спитакском землетрясении погибло 25 тысяч человек.

Сейчас примерно столько же людей прописано во времянках. Не все в них живут — многие не выписываются, чтобы получать компенсацию до 20 тысяч драмов (2700 рублей). Но не меньше 10 тысяч гюмринцев живут в своих «тнаках» на постоянной основе. Так в этих железных вагонах рождается и растет уже третье поколение.

Городок за автовокзалом

Один из самых больших городков начинается прямо за автовокзалом, отсюда до центральной площади Вадананц минут семь пешком.

Внутри «тнака» Зиты — под завалами ее сестра потеряла всю семью, — тепло и тесно. Вдоль одной стены друг за другом стоят три односпальных кровати, рядом с ними нежно-розовая детская кроватка, а по другую сторону времянки — череда шкафов. Мебель — приданое невестки Зиты. У Зиты вообще четверо детей, но она, как многие армяне, выделяет одного — которому удалось родиться мальчиком. Девчонки выскочат замуж и, по обычаям, должный уйти в дом мужа, а сын останется с матерью. Сын Зиты нашел себе невесту, она переехала из квартиры в Гюмри в эту времянку.

— Она одна в семье, родители все, что у них было, отдали с ней, — говорит Зита, показывая на мебель.

— Как она согласилась переехать в тнак?

— Судьба, от судьбы никуда! Ее родители в квартире живут, для себя живут, а невестка, конечно, с нами. Если бы она не была хорошая, она 12 лет тут не оставалась.

Сейчас на восемнадцати квадратных метрах живут пять человек.

Несмотря на то что домик постоянно отсыревает и промерзает зимой, Зита нахваливает мне свое жилье:

— Здесь место очень хорошее, выходишь — автостанция, там баня, там магазины кругом, рынок. Место центральное! А в Ереван можно каждые десять минут выехать.

Когда Зита была в последний раз в Ереване и выходила из дома, я не знаю.

— Что поделаешь — надо ждать! — будто убеждает Зита меня (и себя). — Придет время, и дадут всем квартиры. Всему свое время.

Некоторые домики за тридцать лет разрослись. По соседству с Зитиным стоит тнак с двумя достроенными кирпичными крыльями. В нем живет Николай с женой, двумя детьми и семьей брата. Коле было пять лет во время землетрясения. Его папа работал тогда сварщиком в Гюмри (сами они из деревни рядом со Спитаком). Домик после землетрясения ему выдало предприятие, на котором он работал. Квартира, говорят, была не положена, раз в Гюмри он официально не жил, а только работал.

«Мы этот дом перестраивали, чтобы жить, как люди, — не как свинья или собака. Чтобы ты приехала, чтобы не было стыдно тебя пустить».

Когда я спрашиваю, можно ли сфотографировать домик Николая изнутри, хозяева отводят глаза, молчат: все и так понятно.

Да и многие не разрешают снимать.

«Зона бедствия»

Седьмого декабря правительство Республики Армения провело выездное заседание в мэрии Гюмри. На нем было принято решение о формировании рабочей группы — очередной за тридцать лет, — «чтобы пересчитать количество бездомных». Глава Комитета градостроительства цифру занизил почти в пять раз, заявив, что у государства обязанности только перед 500 семьями. «Фактически у нас нет точной оценки того, что представляет собой зона бедствия, каков объем работ и средств», — сказал на это исполняющий обязанности премьер-министра Пашинян и поручил в течение недели сформировать пакет документов «Зона бедствия».

После этого все чиновники отправились на площадь Вардананц перед церковью Сурб Аменапркич в центре города, чтобы почтить память погибших. Перед церковью установлен памятник «Жертвам безвинным, сердцам милосердным».

Уже после четырех вечера на площади остались только установленные в ряд разнообразные венки, официальные лица уехали обратно в Ереван. Никто из жителей домиков, с которыми я говорила, даже не думал принимать участие в этой церемонии. Почти все этот день они провели в своих тнаках, растапливая печи. К ним никто не заглянул.

Психология «домиков»

— Это все слова на ветер, такие слова мы слушаем уже тридцать лет, — спокойно, уставши говорит Ваан Тумасян, руководитель организации «Ширак Центр», единственной, которая вспоминает о жителях домиков не раз в год, в «дату».

Уже двенадцать лет «Ширак Центр» и Ваан пытаются сдвинуть проблему с мертвой точки.

— Знаешь, не слишком большие деньги нужны, для начала нужно решение руководства Республики. А деньги можно собирать — даже если по каким-то причинам бюджета нет.

(Действительно, например, во время телевизионного марафона фонда «Айастан» (проходил в Лос-Анджелесе) собрали 11 миллионов долларов для жителей Нагорного Карабаха.)

Благодаря «Ширак Центру» проблемы некоторых семей удается решить. Ваан ищет спонсоров, готовых дать деньги на покупку квартир. В основном помогает армянская диаспора из Америки.

Накануне тридцатой годовщины землетрясения подала голос и Армянская церковь, заявившая, что «с целью поддержки семей, проживающих в сложных социальных условиях» подарит 10 квартир — семь в Гюмри, три в Спитаке. Правда, кажется, проект еще не запущен, а сбор средств еще даже не начали.

Пока обитателям домиков систематически помогает лишь «Ширак Центр»: детям перед школой закупает рюкзаки и канцтовары, раздает семьям дрова в холода. (Кредит за партию дров до сих пор висит на Ваане.)

Ваан убежден, что город надо чистить от домиков. Это психология: чтобы вылечиться, надо сначала вытащить людей из этих условий, из этой дроби на стене их домика. «Если забираешь их оттуда, они сами выздоравливают».

— Они привыкли к этой жизни, — говорит Ваан. — Когда начинают рассказывать журналистам про себя, журналисты начинают плакать! Но самое плохое, что они привыкли и думают, что весь мир в нищете живет, как они.

Первые годы после катастрофы было без разницы, кто где живет, — весь город жил в домиках. Сейчас в них остались только самые бедные и беззащитные. Выросли целые династии. Те, кто растет в домиках, после школы не идут продолжать учебу, берутся за неквалифицированную работу. Парни, которых не берут по здоровью на службу, — тоже в основном из тнаков. Девочки — выходят замуж пораньше, и разводы ранние. Многодетных семей в домиках больше, чем в обычных.

Словом, тнак — это предопределенность.

Восьмое декабря

Наутро после «даты» мы едем в другую часть города. Улица — лужи-озера, ползем аккуратно, чтобы не застрять. Раньше на этом месте был студенческий городок и парк, красивое просторное место. Здесь же расположился знаменитый футуристический фонтан работы народного архитектора Армянской ССР Артура Тарханяна. Уже тридцать лет фонтан не работает. Он тоже стал символом безнадеги.

В «городке», находящемся здесь, живут 200–250 семей. Ближайшая к фонтану железная коробка — жилье Ларисы и ее сына Геворга. Перед железным тнаком на веревке болтаются постиранные вещи, ярким пятном среди высохшей травы — красная кофта. Под завалами Спитакского землетрясения остались муж и младший сын Ларисы, которого накрыло прямо в школе.

Старший, Геворг, которому тогда было десять, сидит на матрасе, приткнутом между печью и стеной. Закуривает. Сигарету держит правой, пальцев на левой нет. Он тоже 7 декабря 1988 года был в школе. Но выжил. Домик разделен перегородкой на условную кухню (где температура как на улице) и спальню. Половину «спальни» занимает кровать с деревянным изголовьем, укрытая леопардовым покрывалом.

Когда Лариса начинает рассказывать, у нее бегут слезы, левый глаз ее сужается — там проблемы с нервами, и эту часть лица она плохо контролирует.

— Нехорошо живем, можно так? Я спрашиваю Ларису про возраст:

— Мне семнадцать, — она поправляет челку. Сначала я думаю: кокетничает. Но тут ни у кого нет сил на лишнее. Просто Лариса забывает русский. Ей семьдесят. Пенсия у них на двоих — 36 тысяч драмов, меньше пяти тысяч рублей. Ее едва хватает на еду.

Седьмое декабря в Армении решили объявить днем противодействия стихийным бедствиям. Стихийное бедствие, растянувшееся на десятилетия, Армении пока устранить не удалось.