Преобладание в обычной войне великих держав имеет смысл лишь до тех пор, пока кто-то из них не возьмет на себя фатальную ответственность перевести войну на ядерный уровень. Что бы ни говорили теоретики современной войны, проигрывающая сторона все равно это сделает, может быть, ограниченным ударом, а другая ответит более массированным, а первая еще добавит — и так до массированного взаимного уничтожения. Если противоборствующие стороны не остановятся перед первым ударом с применением обычных средств на поражение — дальше все станции пролетят без остановок, это называется неконтролируемой эскалацией, и этот сценарий, видимо, недооценивается ни в Москве, ни в Вашингтоне. С американцами не надо воевать не потому, что мы проиграем в высокотехнологичной войне, а потому, что все вместе неотвратимо превратимся в «радиоактивную пыль».

Разумеется, американцы далеко обогнали Россию в части информационно-управляющих систем, обеспечивающих высочайшую координацию действий войск и высокоточного оружия на огромных пространствах, как минимум, в рамках региональных ТВД (театров военных действий), а в некоторых аспектах и в глобальном масштабе. Их развитие всецело опирается на непрерывно развивающуюся национальную элементную базу (в России она пока на невысоком уровне), миниатюризацию компьютеров, мощные информационные технологии. Это именно та сфера, в которой СССР тридцать лет назад проиграл экономическое соревнование и гонку вооружений. Мы в то время построили 60 000 танков, но не сумели сделать одного персонального компьютера.

Наше современное государство существует почти 30 лет. Это очень большой срок, за него послевоенные Германия и Япония восстали из руин и вышли в ряд мировых экономических и технологических лидеров. А Китай за такой же срок превратился во вторую глобальную сверхдержаву и догоняет США по всем параметрам. Россия, к сожалению, продолжает оставаться не инновационной, а экспортно-сырьевой государственно-монополистической экономикой. Такая экономика не стимулирует технический прогресс страны в целом, подпитывая и оборону, как это происходит на Западе. Она способна только «отстегивать» часть нефтегазовых доходов на «оборонку», как на изолированный остров, в надежде, что «наши ребята еще что-нибудь придумают».

Что касается тенденций, то они действительно расширяют сферу применения обычных вооружений. Но космос в театр военных действий пока не превращается, там оружия нет.

Американские военные тоже любят подобные фантасмагории и путают (вместе с лоббистами военно-космической промышленности) своих политиков. Поэтому и Трамп (как 30 лет назад Рейган) вдруг для себя открыл, что космос превращается в новый ТВД.

Пока не превратится, успокойтесь. Все, чем располагают сейчас самые развитые страны мира, — спутниковые информационно-управляющие системы, в том числе военные и двойного назначения. И то, что у США 580 таких спутников, у Китая — 180, а у России — 140, говорит о том, кто кого опережает. А для боевых действий в космосе пока гораздо выгоднее с точки зрения соотношения стоимости-эффективности развивать вооружения наземного, морского и воздушного базирования. Они предназначены как для целей ПРО, так и для уничтожения военных спутников.

О недостатках наших вооруженных сил известно многое, и их несомненно надо обсуждать. То, что возврат от идеи объединенных командований к укрупненным военным округам — шаг в прошлое, это очевидно. Информационное обеспечение, сетецентрическое управление пока еще очень отстают, а упор по традиции делается на огневую мощь войск, эшелонированное построение группировок, включая как силы общего назначения, так и ядерный потенциал (чего стоят хотя бы новая тяжелая МБР «Сармат» или суперторпеда «Посейдон» с мультимегатонными ядерными зарядами).

Кстати, генерал Александр Цалко еще 20 лет назад писал, что с развитием высокоточных систем большой дальности само понятие непоражаемого тыла исчезло и рассчитывать на массовую мобилизацию и переброску на фронт резервов не приходится. Позднее возникло целое направление военной мысли, оперирующее термином «взаимопереплетение» (entanglement), нашедшее своих теоретиков и в России. Оно изучает возможности и последствия поражения значительной части ядерных сил и их информационно-управляющих объектов (кроме защищенных шахтных пусковых установок МБР и командных пунктов) неядерными системами большой дальности.

О гиперзвуковых средствах поражения в доктринальных и аналитических документах рассуждают последние несколько лет. Конечно, их развитие идет быстро. Если они подтвердят свою надежность и будут произведены в больших количествах, в обозримом будущем появится возможность нанести быстрый и тяжелый ущерб всем ядерным силам крупной страны, в том числе США и России. Они не только обеспечат прорыв любой ПРО, но отправят в утиль и концепцию ответно-встречного удара, которую в октябре в Сочи красноречиво описал президент России.

Кстати, подобный эффект принесет и развертывание новых американских ракет средней дальности — в случае краха договора Горбачева–Рейгана об их ликвидации, который в последние десять лет в России топтали все кому не лень.

Парадоксальным образом локомотивом такого развития являются наиболее развитые в технологическом отношении страны, в первую очередь США, откуда исходят самые передовые технические проекты. Передовые страны задают тон и в хороших тенденциях, и в плохих, таково свойство научно-технического прогресса. Ведь концепцию стратегической стабильности, которую сегодня так превозносит руководство нашей страны, в конце 60-х годов сформулировал не кто иной как американский министр обороны того времени Роберт Макнамара. Из этой концепции потом выросло ограничение систем ПРО, весь процесс переговоров и соглашений по ОСВ, далее по СНВ. Но в тех же США была выдвинута и концепция ограниченной ядерной войны. Воплощая эту концепцию, в Европе в 60-е годы США сосредоточили 7000 тактических ядерных боеприпасов, а потом концепция избирательных ядерных ударов перебралась в сферу стратегических ядерных сил и планов их применения.

США давно уже — признанные мировые лидеры по развитию высокоточных стратегических систем, которые раскачали стратегический баланс и косвенно подорвали переговоры об ограничении вооружений. Мы же сегодня на отдельных направлениях перехватили эту пальму лидерства, например — по гиперзвуковым системам. Трамп этого надолго не допустит, он постарается вернуть приоритет Америке, там тоже хватает «ребят», которые все время что-то придумывают, а денег на порядок больше.

Ситуацию осложняет новая угроза, возможно, самая фундаментальная: военные и политические истеблишменты России и США уже реально допускают прямое столкновение своих армий и флотов. В начале холодной войны они устроили друг другу несколько «проб сил» и после Карибского кризиса октября 1962 года не на шутку испугались. В дальнейшем стали гораздо осторожнее, начали уважать друг друга как достойных противников, искать почву для профессионального взаимопонимания.

Нынешние военные двух стран друг друга не уважают, взаимно проявляют высокомерие и даже презрение. Заметим, безо всяких на то реальных оснований. Они теперь совершенно спокойно рассуждают о возможности войны. Даже ядерную войну, оказывается, можно оперативно вести и выиграть — без неприемлемых последствий. В прошлом при обмене массированными ударами взорвалось бы три с лишним миллиона ядерных бомб в «хиросимском эквиваленте», а теперь, после глубоких сокращении ядерных арсеналов — «всего-навсего» (!?) 100 тысяч.

Пришло новое поколение, которое не помнит и не хочет знать того опыта, не пережило тяжелейшего психологического стресса кризисных ситуаций. Мало того, что умерло поколение, помнившее ужасы Второй мировой войны — со сцены теперь уходит и поколение прошлой холодной войны, пережившее ее жестокие испытания и научившееся находить взаимоприемлемые решения самых сложных проблем.

Порой кажется, что нынешние руководители великих держав и их советники, отвечающие за безопасность своих государств и всего мира, считают себя первыми людьми на этом свете, как будто до них тут никто не жил. Они ничего не помнят и ничему не научились, вновь и вновь «наступают на грабли», которые набивали шишки их предшественникам, и выдвигают идеи, многократно обсуждавшиеся и отвергнутые до них.

Сегодня для Европы важнее всего Brexit и миграция, для США — стена с Мексикой и торговые тарифы, для России — Керченский пролив. Между тем опасность войны растет не по сценарию сорокалетней давности — это качественно другая и более сложная угроза, но она очень серьезна и вполне реальна. Военное столкновение РФ и США может в любой момент произойти в Сирии, на Балтике, в Арктике, вокруг Украины, о чем мировая политика и общественность периодически забывают.

Эти проблемы, безусловно, необходимо обсуждать. Но главное условие такой дискуссии — наличие разных, но компетентных мнений, излагаемых понятным аудитории языком и не оторванных от здравого смысла.

Алексей Арбатов, руководитель Центра международной безопасности ИМЭМО РАН им. Е.М. Примакова, действительный член Российской академии наук — специально для «Новой»