Чашка кофе и море, низкий сезон. На набережной приморского городка и так почти ни души, а скоро сюда придет норд-ост и вытеснит последних туристов. Там мы и говорили с Михаилом Беньяшом, кубанским адвокатом, два уголовных дела против которого объединили российскую адвокатуру. Дела никуда не делись, изменена только мера пресечения. 23 октября адвоката Михаила Беньяша выпустили из изолятора под залог в 600 тысяч рублей, который внесла Адвокатская палата Краснодарского края.

— Вы связываете преследование с желанием посадить вас лично или это сигнал адвокатскому сообществу?

— Отношения адвокатуры и власти эволюционируют. И если руководство адвокатских палат может участвовать в переговорном процессе с государством, то мне и таким, как я, рядовым адвокатам найти с ними общий язык тяжело. Наших подзащитных избивают в камерах и кабинетах, а мы мешаем: когда адвокат заходит в отделение полиции, пытать не получается. Конфронтация становится все жестче, планка допустимой агрессии в адрес адвокатов опускается все ниже.

— Какой сигнал был послан адвокатскому сообществу?

— Цитируя Стругацких — «Перестаньте бренчать!». Вам сказали не лезть в отделение полиции — ждите, когда вас соизволят туда пустить. А мы к тому времени превратим клиента в отбивную, и он все подпишет. «Ваша задача прийти потом, когда все будет подписано», — считают силовики. А нормальному адвокату же необходимо зайти к клиенту до того, как его изобьют. И тут мы с государством точек для соприкосновения не найдем никогда.

— Можно ли считать совпадением, что первый кейс возник в Краснодарском крае?

— Коллеги прямо говорили мне: «Мы знали, что это бабахнет на Кубани». Я сначала не понимал. Я здесь (на Кубани. —Ред.) родился.

А потом я стал думать: в России есть три региона, где это могло быть, — Чечня, Крым и Кубань. В этих регионах, по мнению многих практикующих адвокатов, самые страшные суды. Чечня — зачищена. В Крыму люто ФСБ работает. Кроме того, и в Чечне, и в Крыму гораздо меньше адвокатов, чем на Кубани. Исходя из принципа больших чисел вероятность у нас самая высокая. И потом, когда я подумал: а кого же из адвокатов должны были долбануть, мне стало страшно. Да я же был обречен просто.

— Почему вам изменили меру пресечения?

— Совокупность факторов. Неожиданная консолидация адвокатского сообщества, в которой, я убежден, власть увидела угрозу. Публичность тоже сыграла роль — когда проходил суд, меня одного поднимали из «стакана» (специальный отсек конвойного помещения в суде. —Ред.) десять полицейских. Я говорю: «ребята, я что — член банды ГТА»? (на счету автомобильной банды серия убийств на автодорогах России. —Ред.). Когда возникла пробка у Ленинского районного суда Краснодара, который отправил меня в СИЗО на два месяца, из здания выходила помощница и кричала людям: «Пожалуйста, потерпите, сейчас в суде рассматривается очень важное политическое дело».

— Чем вы занимались в СИЗО?

— Я заходил в тюрьму как политзаключенный. Ко мне пошел вал писем. Из них до меня дошли единицы. Почти все не прошли цензуру. Нас было трое человек в камере — вместе со мной сидели бизнесмены, которых закрыли за предпринимательскую деятельность. Я помог им составить заявления, чтобы проверили основание их заключения под стражу. Могу сказать, что

В СИЗО у меня было развлечение: я писал речь для последнего слова в суде, которой запугал своих адвокатов (смеется). Я тогда сказал, что состязаться бесполезно — решение об аресте принимается не в суде.

— Ваши защитники создали хэштэг#заадвокатамипришли. За кем пришли, кто рискует попасть в зону риска?

— Есть адвокаты-администраторы, которые почти не практикуют, но руководят адвокатскими палатами. Есть адвокаты-кивалы, которых вызывает следователь по 51—й статье УПК (обязательное участие защитника. —Ред.). Они видят забитого подзащитного и подписывают все, что им дают.

То есть всех, кто может позволить себя защищать. Я именно такой, и именно такие адвокаты пришли защищать меня.

— Когда вы поняли, что хотите быть уличным адвокатом?

— Это сложная эволюция. Она началась в 2010 году, когда я защищал Дмитрия Новикова (бывший судья Хостинского райсуда Сочи, признанный виновным в злоупотреблении полномочиями и вынесении неправосудных решений, был освобожден от наказания в связи с истечением сроков давности. —Ред.). Я тогда просто разорвал все свои знакомства с чиновниками и судьями. Боялся, что меня подставят. Но меня это не спасло. Окончательно это решение созрело, когда я первый раз оказался в тюрьме. (Михаил Беньяш получил три года условнои провел год в СИЗО по обвинению в вымогательстве, преследование адвокат связывает со своим участием в деле Новикова —Ред.) Это было восемь лет назад. Я понял, что я должен защищать людей.

Как любой адвокат, в свое время я был очень циничен. Я прошел все стадии, которые есть в адвокатуре: был жадным, равнодушным, опасливым. А потом насмотрелся на человеческую боль и не смог терпеть. Пришла ярость.

— Какие дела из тех, что вы вели в последнее время, могли стать причиной давления?

— Я защищал митингующих в Краснодаре и Геленджике, жителей «Пушкинского дола». (Четыреста семей рискуют оказаться на улицепосле приобретения права аренды на лесные участки у компаний, связанных с краснодарскими чиновниками. — Ред.)На их процессе в Краснодарском краевом суде мы заявили ходатайство о проведении видеозаписи, а судья нам отказал. В ответ на это семьдесят человек вытащили телефоны и стали снимать судью. Сначала он покинул зал, но в итоге процесс продолжился. Судья вернулся, но делал вид, что не замечает съемки.

Меня выкидывали из процесса по делу участников акции 5 мая «Он нам не царь» (с заседания адвоката вывели приставы после требования пустить в зал всех слушателей. —Ред.). Снесли мною рамку металлоискателя — это круто было! На этом заседании я получил первое предупреждение, когда я положил диктофон на стол. Когда я сказал «пустите слушателей в процесс» — получил второе, уже с выносом тела.

(Следователи начали проверку по статье об умышленном повреждении имущества (ст. 167 УК), а дело в итоге возбудили по статье 294 - «Воспрепятствование осуществлению правосудия». — Ред.)

— А еще случаи давления можете привести?

— В этом году следователь пытался допросить меня по делу главного редактора «БлогСочи» Александра Валова. (Следствие обвиняет Валова в вымогательстве денег у депутата Госдумы Юрия Напсо, о котором он писал разоблачающие публикации. —Ред.) Когда я отказался проходить допрос, он написал представление в палату. Я подал в суд жалобу, что не могу быть допрошенным без решения суда, но действия следователя суд признал законными. Есть данные: оправдательными приговорами завершается 0,7% дел, рассмотренных судами. Но это не показатель качества работы следствия, это показатель низкого качества работы адвокатов.

— Самокритично. Вы действительно так считаете?

— Я так считаю. Мы лишены множества рычагов воздействия. Суд, процесс — это и есть спор. Я спорил с судьей, и из-за этого меня выгоняют из зала. А потом возбуждают в отношении меня уголовное дело. Состав возник от того, что я вошел в зал судебного заседания. Если это станет распространенной практикой, любой адвокат может быть осужден.

— Имеет ли адвокат право не подчиняться распоряжению судьи?

— Мнения адвокатов разделились в связи с моим кейсом. Я же не отказался подчиняться. Я отказался убрать аудиозапись, я отказался уйти с процесса. Потому что требования судьи незаконны. Имеет ли право адвокат не подчиниться? Кодекс об административных правонарушениях на нас возлагает ответственность за невыполнение законного распоряжения судьи. Законного!

— То есть вы делаете оценку законности?

— Думаю, я могу это сделать: опыт и знание закона позволяют. У судей, конечно, другая позиция — они считают, что любое их распоряжение законно. Но это не так. К примеру, в Благовещенске судья уснул в процессе. А проснувшись, осудил человека на пять лет лишения свободы. Адвокат, нарушив запреты, снял его на телефон. А если бы он не нарушил запрет, что было бы?

В штате Оклахома был известнейший случай, когда судья, посмотрев выступление женщины-адвоката, стал мастурбировать прямо в процессе. Скажите, это законно или нет? Его лишили статуса на основании свидетельских показаний. В России таких свидетелей бы не было. Кто-то может сказать: нельзя сравнивать публичную мастурбацию, явное неуважение к обществу, и тот же запрет на проведение видеозаписи.

А вот отсутствие публичности и открытости процесса убивает процесс. Как только судья запрещает тебе проводить видеозапись, это сигнал, что судья будет нарушать процесс. Я проходил это сотни раз. Вот это то, ради чего адвокатам бы стоило и консолидироваться. Процесс — это дух закона. Нет процесса — нет закона. Нет закона — наш клиент беззащитен, нет смысла в нашей работе. За что мы берем деньги у клиента? За то, чтобы нас выкидывали из заседания? За то, чтобы мы смотрели в стол?

— Ощущаете ли вы, что эти взгляды разделяет все сообщество?

— Адвокатов семьдесят тысяч, и все разные. Сообщество стало консолидироваться перед лицом прямой угрозы, когда нас стали бить. Кто-то говорил, что мое дело раскололо сообщество. А я хочу сказать, что расколоть можно то, что твердо. А мы не тверды. Вот одна часть стала твердой, принципиальной, вторая часть — по-прежнему рыхлая и аморфная. Наша корпорация не чувствует себя корпорацией. У каждого свои интересы. Решалы — решают, кивалы — кивают, а мы бегаем по процессам и рвем голосовые связки.

— Как уличные адвокаты могут противостоять давлению?

— Я слышал от некоторых товарищей слова про забастовку адвокатов — мне это близко. Но сейчас против забастовки. Почему? Потому что, если бастовать в защиту адвоката Беньяша, — это не выход. Не по мне эти меры. Когда бастуешь, должен сформировать требования, а требований нет. Известен случай, когда бастовали челябинские адвокаты, в Челябинской области. Знаете почему? Им не выплачивали отчисления, когда они бесплатно защищали людей. Это позор для адвокатуры. Мы готовы протестовать из-за 30 сребреников. А других поводов у нас нет?

Я знаю, что он возможен. Но он возможен лишь в том случае, если мы его сделаем сами. Я верю в него так же, как христиане верят в Бога. Это предмет веры, которую регулярно поругают. Стоит мне прийти в суд общей юрисдикции, и моя вера, мои чувства верующего оскорбляются. Это происходит каждый раз, когда судья запрещает мне вести видеозапись.

— К чему вы себя внутренне готовите в этой всей истории?

— Я не хочу, чтобы дело воспринимали как дело Михаила Беньяша. Это дело «Россия против адвокатов». Если бы я хотел решить это дело по-тихому, то можно было получить свой штраф и все. Нет.

Как вам дорога ваша профессия, журналистика, мне дорога адвокатура. И я вижу в ней очень много пороков. Они вызывают боль. Как в «Новой газете», я думаю, вызывает боль то, что журналисты «НТВ» называются журналистами.

Мы хотим, чтобы нас прекратили бить, чтобы нам разрешили видеосъемку процессов. Мы хотим, чтобы прекратились пятиминутки в судах. Мы хотим остановить пытки.

Если ради этого придется на поселок пойти (быть осужденным на колонию-поселение — Ред.) — да с легкостью. Поверьте, после того, что я видел в своей жизни, для меня это пыль. Ради своей корпорации, ради того, чтобы она стала корпорацией, я пойду туда.

Краснодар - Москва