«В городе онкология»
— Это какое-то проклятье, — ивдельский таксист Евгений в 2 часа ночи везет меня в гостиницу. — Мы боимся подпускать детей к рекам, боимся ходить в лес. На рыбалку, которая раньше была «под домом», я теперь езжу за 20 километров. Там чистая Лозьва, а у нас — ты ночью не увидишь — Ивдель зеленый. Рыбы нет.
Зеленый Ивдель вижу утром, стоя на городском мосту. «Это же дно зеленое, — думаю. — Камни лежат, на них водоросли наросли. Вот и кажется». Местные преувеличивают?
Не преувеличивают!
— Камни действительно зеленые, — говорит местный экоактивист Николай Заморин. — Вот только они такими никогда не были. Нормальные цвета наших камней — серый, красный, белый. Здесь всегда было разноцветье. Летом зеленой была и вода, но сейчас, видимо, от холода, она вновь стала прозрачной. А на камнях все осталось.
Достаю из реки небольшой покрытый зеленым налетом камень. Налет слизкий, без запаха. Трудно сказать, водоросли это, или какое-то химическое соединение.
— По-настоящему город забурлил, когда эта вода потекла из кранов. Зеленая, мутная, с кристаллическим осадком, — продолжает Заморин. — У нас даже митинг был. На него приезжала [свердловский омбудсмен] Татьяна Мерзлякова. Но ее выступление нас расстроило. Она сказала, что Ивделю грех жаловаться, потому что в других городах на Урале ситуация еще хуже, например, в Нижнем Тагиле. И что, теперь все города превратить в Нижний Тагил?
Местные в поисках правды обивали разные пороги: от мэрии до правительства Свердловской области. Но внятного ответа на вопросы «что происходит» и «что делать» не получили. Тем временем, люди начали болеть.
— Пошла онкология. Бывало, за неделю по четыре человека хоронили. Все от рака. Причем рак именно пищеварительных органов: кишечник, печень. Город же забирает воду из Ивделя, а люди ее пьют, — рассказывает предприниматель Наталья Чепченко. — Все осложняется еще и тем, что в городской больнице нет врачей: у нас осталось только три терапевта. К специалистам нужно ехать за 150 километров в Краснотурьинск, анализы сдавать там же.
Насобирав по городу 110 000 рублей, люди заказали экспертизу воды в Росприроднадзоре Ханты-Мансийска (свердловским чиновникам они не доверяют).
Экспертиза показала чудовищные цифры: превышение норм по содержанию железа в реке — в 1460 раз, марганца — в 5100 раз, цинка — в 7900, алюминия — в 12500.
Но больше всего в реке оказалось меди — норма превышена в 166 000 раз.
Тогда-то местные и заподозрили, что виной всему разработка медных месторождений, которую в этих краях ведет Уральская горно-металлургическая компания (УГМК) — крупнейшее медное предприятие страны.
Что-то пошло не так
У моста тормозит автомобиль заповедника «Денежкин камень». С его сотрудниками — директором Анной Квашниной, старшим инспектором Константином Возьмителем и инспектором Олегом Неприным мы договорились обследовать реки.
На старой «Ниве» пробираемся по глухому лесу к устью Ольховки. Эта речушка, по словам местных, в конце лета позеленела и разделила на две части полноводный Шегультан. До устья Ольховки он остался прозрачен и чист, а после — приобрел изумрудный окрас и сделался ядовитым.
— Мы тоже считаем, что в произошедшем виновата УГМК, а точнее — ее «дочка» «Святогор», которая ведет разработку Ново-Шемурского месторождения медно-цинковых руд, — говорит Анна Квашнина.
Анна — эколог со стажем. В заповедниках работает с 1988 года, в «Денежкином камне» — с 1992-го. Свои подозрения она подкрепляет спутниковыми снимками.
— Лес по берегам рек, идущих из-под отвалов Ново-Шемурского месторождения, приобретает коричневый окрас, — Квашнина показывает неестественно коричневые пятна на карте. — Лес хвойный, и вдали от берегов у него нормальный зеленый цвет, но те деревья, которые стоят в непосредственной близости от рек, сначала коричневеют, а затем — опадают. Как елка после Нового года. Только эти деревья никто не рубил, они просто напитывались водой из реки.
Подготовку к разработке Ново-Шемурского месторождения УГМК начала в 2011 году. Сегодня это огромный карьер, из-под отвалов которого выходят четыре реки: Ольховка, Тамшер, Черная и Банная. Мертвый лес стоит по берегам каждой из них. Ольховка и Тамшер впадают в Шегультан, из которого через карст отравленная вода может скоро дойти до Североуральска. Черная и Банная текут прямо в Ивдель.
— Руду здесь добывают уже лет шесть, — рассказывает Квашнина. — И долгое время никаких жалоб не было. Весной этого года мы начали инспектировать реки. На границе с заповедником были места, где постоянно собирались рыбаки. Мы их оттуда гоняли. А в этом году смотрим — нет людей. И следов нет. Оказалось, рыба исчезла, и у нас появилось подозрение, что у УГМК что-то пошло не так.
«Нива» тормозит у тропинки, ведущей к Шегультану. Через сто метров выходим на берег. Чтобы добраться до устья Ольховки, Шегультан переходим в брод.
— Здесь вода чистая, попробуйте, — Анна зачерпывает воду ладонью и пьет.
Вода действительно прозрачная и вкусная. Однако уже через несколько метров картина меняется. Появляется бледно-желтый лед, а устье Ольховки — не замерзшее и полностью желтое. Цвет ему придает густой осадок на дне.
— Не трогайте, — предупреждает Квашнина. — Мы вообще не знаем, что это такое.
Налетом покрыты камни и упавшие в воду ветки деревьев. Река над ним пузырится.
— Вы такое уже видели? — спрашиваю Анну.
— Видели. Летом у нас таким был и Шегультан.
Идем вдоль Ольховки в сторону Ново-Шемурского месторождения. Дойти до него по реке не получится — холодно и далеко. Но чем ближе к нему, тем страшнее. По реке плывет зеленая пена. В застойных участках она скапливается и замерзает в зеленый лед.
Что именно придает Ольховке столь ядовитый окрас, сотрудники заповедника не знают. Даже медь на такое не способна.
— Посмотрите на лес, — говорит Квашнина. — Видите? Хвойные. Абсолютно без иголок.
Действительно. Метров на десять от берега стоят лысые деревья. Дальше у многих заболевание только начинает проявляться: кончики веток желтеют. Трудно сказать, сколько времени пройдет, прежде чем эти деревья умрут.
Набравшись храбрости, зачерпываю воды из Ольховки и глотаю. Во рту становится кисло, будто лизнул батарейку.
— Чего делаешь? — едва не срывается на крик инспектор Олег. — Это нельзя пить! Нельзя!
Напившись из реки, умирает не только растительность. Отравленный Шегультан летом начал косить и зверей. В августе экологи обнаружили на берегу реки труп лося. Он умер прямо на водопое.
— Сейчас мы не рекомендуем охотникам употреблять в пищу мясо животных, убитых в этих местах, — говорит Анна Квашнина. — Особенно печень. Неизвестно, сколько металлов они в себе носят.
Внезапно Анна показывает на густую лужу, цвет — «творожный»:
— Это что-то новенькое.
Пройдя по лесу около двух километров, разворачиваемся. Начинает темнеть. На обратном пути замечаю, что Шегультан сейчас прозрачен даже после впадения желто-зеленой Ольховки. Но на вкус его вода такая же кислая.
Травля и поддержка
— Какое-то время мы пытались не выносить сор из избы и не устраивать вокруг отравления рек скандал. Я не люблю митинги и считаю, что во всем должны разбираться профессионалы, — говорит Квашнина. — Мы пытались общаться с надзорными ведомствами, обсуждали ситуацию с экологами УГМК. Но реально предпринятых мер не увидели. Точнее, увидели одну.
Мера оказалась неожиданной. С октября ряд уральских СМИ начал публиковать материалы, изобличающие Квашнину в том, что она занимается экологическими проблемами, не связанными с заповедником. Попросту говоря, «злоупотребляет полномочиями» и «не выполняет своих основных функций». Вот цитата из материала, рассказывающего об отборе Квашниной проб из зараженных рек:
«Все это она сделала в рабочее время, оплаченное налогоплательщиками, и на служебном транспорте, также оплаченном налогоплательщиками. Да еще и за пределами заповедника, которым должна заниматься».
— Действительно, отравленные участки рек не задевают заповедник. Но «Денежкиного камня» проблема тоже касается, — парирует Квашнина. — К нам перестала идти рыба — она просто не заходит в ту часть Шегультана, которая течет по территории заповедника. Потому что перед ней — ядовитое пятно. А в государственном задании у нас прямо сказано, что мы обязаны сохранить на территории заповедника все виды рыб.
30 октября заявление по ситуации с отравлением рек сделал мэр Североуральска Василий Матюшенко.
«Я считаю призывы остановить «Святогор» (структура УГМК, разрабатывающая карьер. —И. Ж.) информационной войной, а тех, кто их распространяет, — сторонниками Трампа. <…> Мы видим, как Америка пытается накладывать санкции на ведущих бизнесменов страны. И травлю конкретно «Святогора» можно сравнить с деятельностью американцев, пытающихся задушить нас санкциями. Кто считает, что имеет право травить крупных инвесторов, — тот Обама. Я вижу, что Анна Евгеньевна Квашнина озадачена проблемой реки Шегультан, однако ее не интересует проблема реки Вагран, реки Сарайной, находящихся на территории заповедника. Хотелось бы, чтобы Анна Евгеньевна как общественный деятель и государственный служащий направляла свою энергию не на избранные реки, а действовала в рамках служебных полномочий».
С мэром, правда, не согласились горожане.
В Североуральск я приехал на следующий день после осмотра Ольховки. И сразу получил письмо, которое подписали 3404 человека. Оно написано вместе с жителями Ивделя и адресовано председателю президентского Совета по правам человека Михаилу Федотову.
«Север Свердловской области на карте «экологических бедствий» всегда выделялся благополучным пятном. Особой нашей гордостью было то, что из любой речки, ручья, родника можно было черпать воду и пить, не опасаясь за здоровье. <…> Однако с началом разработки медно-цинковых карьеров ситуация изменилась. Началось отравление наших вод. Мы стали замечать, что в реках Ивдель, Тальтия и Шегультан исчезла рыба. Наши реки, всегда прозрачные, ледяные и чистые, становятся сине-зелеными и мутными. Мы видим эту воду текущей из своих кранов», — пишут жители.
Подписи североуральцы собирали в школах, в редакции местной газеты, в церкви, в краеведческом музее.
— Мы не могли поступить иначе, — поясняет директор музея Елена Лысенко. — Много лет я хожу в походы и сплавы по северному Уралу. Люблю здесь каждое дерево. И вот эти деревья умирают. Подписывать письмо мы никого не принуждали, но почти каждый посетитель его подписал. За три дня — сотни подписей.
Елена признается, что в администрации города ее активностью недовольны.
— Слышала, что «вызовут на ковер» к главе, и что мне придется отвечать. А что поделать? Когда вызовут, отвечу: «Это моя родина. Мне не все равно, что с ней будет».
На Ново-Шемурское месторождение приезжал депутат городской думы Виктор Ильин.
— Взял воду из Ольховки, положил в нее соду — вода позеленела и начала шипеть, — рассказывает он. — Из школьного курса химии понятно: из-под отвалов месторождения течет не вода — кислота.
Опасностью заражения воды в Североуральске обеспокоены и на крупнейшем предприятии города — Североуральском бокситовом руднике (СУБР, входит в «РУСАЛ»). В распоряжении «Новой» оказалось письмо главного гидролога СУБРа Анатолия Босых в администрацию Североуральска:
«Разработка Ново-Шемурского месторождения осуществляется без учета влияния горных разработок на ресурсы питьевого водоснабжения Североуральска. Отсутствуют проектная проработка и мероприятия, учитывающие экологическую и санитарную безопасность источников водоснабжения города. Сточные воды с территории разработки Ново-Шемурского месторождения поступают в реки Ольховка и Шегультан без очистки».
Город, судя по письму Босых, предотвратить загрязнение воды своими силами не может — ситуация полностью зависит от УГМК.
Просчет с проектом
Поговорить с представителями УГМК удается в последний день моего пребывания в Ивделе на открытии нового городского водозабора. Его реконструировали на деньги компании. И мэр города Петр Соколюк не скупится на похвалы.
— Такого водозабора с такой очисткой не было никогда, — говорит мэр. — Не мы своим трудом и отчислениями со своих налогов его реконструировали. Дядя нам принес подарок на 45 миллионов рублей. ОАО «Святогор» сделало такой подарок. Да, наверное, можно сказать, что они нам речку испортили, и вот — откупились. Но вопрос: а кто от нас откупился за лигнин, который высыпан между заводом и гидролизным [цехом]? А кто откупился за Лозьву, где шел молевой сплав леса? Не надо думать, что это божья роса. Мы благодарны Андрею Анатольевичу Козицыну (гендиректор УГМК. — И. Ж.). Теперь ивдельчане — наверное, не сегодня и не завтра, нужно еще отладить технологию — будут получать чистую воду. УГМК — это столп, на который опирается Ивдель. Потому что Ивдель — это не территория рыбаков и охотников. Это территория граждан. И промышленность всегда стояла во главе любого государства и города.
По окончании торжественной церемонии подхожу к директору «Святогора» Дмитрию Тропникову. Проблему с загрязнением рек он признает и даже соглашается, что «какую-то лепту» в загрязнение вносит УГМК.
— Все наши месторождения разрабатываются в строгом соответствии с проектом, — объясняет он. — И все проекты проходят государственную экологическую экспертизу. Но, к сожалению, жизнь что-то меняет. И оказалось, что те меры, которые в проекте [разработки Ново-Шемурского месторождения] были заложены, не совсем качественно выполняют функцию по недопущению загрязнения рек. Мы столкнулись с тем, что надо собирать в очистные сооружения больше воды, чем было заложено в проекте. Сейчас мы будем заниматься реконструкцией этих очистных сооружений.
Кроме того, по словам Тропникова, «Святогор» намерен накрыть отвалы Ново-Шемурского карьера водонепроницаемыми бентонитовыми матами. «Это означает, что осадки не будут соприкасаться с содержимым отвалов, и это содержимое не будет попадать в реки», — говорит директор.
На обеспечение экологической безопасности своих Северо-Уральских карьеров УГМК потратит почти 2,5 млрд рублей.
Однако, по словам директора «Святогора», «сделать все по мановению волшебной палочки» не получится: «Мероприятия по обеспечению экологической безопасности на Ново-Шемурском карьере УГМК планирует завершить в течение пяти лет».
