Мертвая вода

«В городе онкология»

— Это какое-то проклятье, — ивдельский таксист Евгений в 2 часа ночи везет меня в гостиницу. — Мы боимся подпускать детей к рекам, боимся ходить в лес. На рыбалку, которая раньше была «под домом», я теперь езжу за 20 километров. Там чистая Лозьва, а у нас — ты ночью не увидишь — Ивдель зеленый. Рыбы нет.

Зеленый Ивдель вижу утром, стоя на городском мосту. «Это же дно зеленое, — думаю. — Камни лежат, на них водоросли наросли. Вот и кажется». Местные преувеличивают?

Не преувеличивают!

— Камни действительно зеленые, — говорит местный экоактивист Николай Заморин. — Вот только они такими никогда не были. Нормальные цвета наших камней — серый, красный, белый. Здесь всегда было разноцветье. Летом зеленой была и вода, но сейчас, видимо, от холода, она вновь стала прозрачной. А на камнях все осталось.

Достаю из реки небольшой покрытый зеленым налетом камень. Налет слизкий, без запаха. Трудно сказать, водоросли это, или какое-то химическое соединение.

— По-настоящему город забурлил, когда эта вода потекла из кранов. Зеленая, мутная, с кристаллическим осадком, — продолжает Заморин. — У нас даже митинг был. На него приезжала [свердловский омбудсмен] Татьяна Мерзлякова. Но ее выступление нас расстроило. Она сказала, что Ивделю грех жаловаться, потому что в других городах на Урале ситуация еще хуже, например, в Нижнем Тагиле. И что, теперь все города превратить в Нижний Тагил?

Местные в поисках правды обивали разные пороги: от мэрии до правительства Свердловской области. Но внятного ответа на вопросы «что происходит» и «что делать» не получили. Тем временем, люди начали болеть.

— Пошла онкология. Бывало, за неделю по четыре человека хоронили. Все от рака. Причем рак именно пищеварительных органов: кишечник, печень. Город же забирает воду из Ивделя, а люди ее пьют, — рассказывает предприниматель Наталья Чепченко. — Все осложняется еще и тем, что в городской больнице нет врачей: у нас осталось только три терапевта. К специалистам нужно ехать за 150 километров в Краснотурьинск, анализы сдавать там же.

Насобирав по городу 110 000 рублей, люди заказали экспертизу воды в Росприроднадзоре Ханты-Мансийска (свердловским чиновникам они не доверяют).

Но больше всего в реке оказалось меди — норма превышена в 166 000 раз.

Тогда-то местные и заподозрили, что виной всему разработка медных месторождений, которую в этих краях ведет Уральская горно-металлургическая компания (УГМК) — крупнейшее медное предприятие страны.

Что-то пошло не так

У моста тормозит автомобиль заповедника «Денежкин камень». С его сотрудниками — директором Анной Квашниной, старшим инспектором Константином Возьмителем и инспектором Олегом Неприным мы договорились обследовать реки.

На старой «Ниве» пробираемся по глухому лесу к устью Ольховки. Эта речушка, по словам местных, в конце лета позеленела и разделила на две части полноводный Шегультан. До устья Ольховки он остался прозрачен и чист, а после — приобрел изумрудный окрас и сделался ядовитым.

— Мы тоже считаем, что в произошедшем виновата УГМК, а точнее — ее «дочка» «Святогор», которая ведет разработку Ново-Шемурского месторождения медно-цинковых руд, — говорит Анна Квашнина.

Анна — эколог со стажем. В заповедниках работает с 1988 года, в «Денежкином камне» — с 1992-го. Свои подозрения она подкрепляет спутниковыми снимками.

— Лес по берегам рек, идущих из-под отвалов Ново-Шемурского месторождения, приобретает коричневый окрас, — Квашнина показывает неестественно коричневые пятна на карте. — Лес хвойный, и вдали от берегов у него нормальный зеленый цвет, но те деревья, которые стоят в непосредственной близости от рек, сначала коричневеют, а затем — опадают. Как елка после Нового года. Только эти деревья никто не рубил, они просто напитывались водой из реки.

Подготовку к разработке Ново-Шемурского месторождения УГМК начала в 2011 году. Сегодня это огромный карьер, из-под отвалов которого выходят четыре реки: Ольховка, Тамшер, Черная и Банная. Мертвый лес стоит по берегам каждой из них. Ольховка и Тамшер впадают в Шегультан, из которого через карст отравленная вода может скоро дойти до Североуральска. Черная и Банная текут прямо в Ивдель.

— Руду здесь добывают уже лет шесть, — рассказывает Квашнина. — И долгое время никаких жалоб не было. Весной этого года мы начали инспектировать реки. На границе с заповедником были места, где постоянно собирались рыбаки. Мы их оттуда гоняли. А в этом году смотрим — нет людей. И следов нет. Оказалось, рыба исчезла, и у нас появилось подозрение, что у УГМК что-то пошло не так.

«Нива» тормозит у тропинки, ведущей к Шегультану. Через сто метров выходим на берег. Чтобы добраться до устья Ольховки, Шегультан переходим в брод.

— Здесь вода чистая, попробуйте, — Анна зачерпывает воду ладонью и пьет.

Вода действительно прозрачная и вкусная. Однако уже через несколько метров картина меняется. Появляется бледно-желтый лед, а устье Ольховки — не замерзшее и полностью желтое. Цвет ему придает густой осадок на дне.

— Не трогайте, — предупреждает Квашнина. — Мы вообще не знаем, что это такое.

Налетом покрыты камни и упавшие в воду ветки деревьев. Река над ним пузырится.

— Вы такое уже видели? — спрашиваю Анну.

— Видели. Летом у нас таким был и Шегультан.

Идем вдоль Ольховки в сторону Ново-Шемурского месторождения. Дойти до него по реке не получится — холодно и далеко. Но чем ближе к нему, тем страшнее. По реке плывет зеленая пена. В застойных участках она скапливается и замерзает в зеленый лед.

Что именно придает Ольховке столь ядовитый окрас, сотрудники заповедника не знают. Даже медь на такое не способна.

— Посмотрите на лес, — говорит Квашнина. — Видите? Хвойные. Абсолютно без иголок.

Действительно. Метров на десять от берега стоят лысые деревья. Дальше у многих заболевание только начинает проявляться: кончики веток желтеют. Трудно сказать, сколько времени пройдет, прежде чем эти деревья умрут.

Набравшись храбрости, зачерпываю воды из Ольховки и глотаю. Во рту становится кисло, будто лизнул батарейку.

— Чего делаешь? — едва не срывается на крик инспектор Олег. — Это нельзя пить! Нельзя!

Напившись из реки, умирает не только растительность. Отравленный Шегультан летом начал косить и зверей. В августе экологи обнаружили на берегу реки труп лося. Он умер прямо на водопое.

— Сейчас мы не рекомендуем охотникам употреблять в пищу мясо животных, убитых в этих местах, — говорит Анна Квашнина. — Особенно печень. Неизвестно, сколько металлов они в себе носят.

Внезапно Анна показывает на густую лужу, цвет — «творожный»:

— Это что-то новенькое.

Пройдя по лесу около двух километров, разворачиваемся. Начинает темнеть. На обратном пути замечаю, что Шегультан сейчас прозрачен даже после впадения желто-зеленой Ольховки. Но на вкус его вода такая же кислая.

Травля и поддержка

— Какое-то время мы пытались не выносить сор из избы и не устраивать вокруг отравления рек скандал. Я не люблю митинги и считаю, что во всем должны разбираться профессионалы, — говорит Квашнина. — Мы пытались общаться с надзорными ведомствами, обсуждали ситуацию с экологами УГМК. Но реально предпринятых мер не увидели. Точнее, увидели одну.

Мера оказалась неожиданной. С октября ряд уральских СМИ начал публиковать материалы, изобличающие Квашнину в том, что она занимается экологическими проблемами, не связанными с заповедником. Попросту говоря, «злоупотребляет полномочиями» и «не выполняет своих основных функций». Вот цитата из материала, рассказывающего об отборе Квашниной проб из зараженных рек:

— Действительно, отравленные участки рек не задевают заповедник. Но «Денежкиного камня» проблема тоже касается, — парирует Квашнина. — К нам перестала идти рыба — она просто не заходит в ту часть Шегультана, которая течет по территории заповедника. Потому что перед ней — ядовитое пятно. А в государственном задании у нас прямо сказано, что мы обязаны сохранить на территории заповедника все виды рыб.

30 октября заявление по ситуации с отравлением рек сделал мэр Североуральска Василий Матюшенко.

С мэром, правда, не согласились горожане.

В Североуральск я приехал на следующий день после осмотра Ольховки. И сразу получил письмо, которое подписали 3404 человека. Оно написано вместе с жителями Ивделя и адресовано председателю президентского Совета по правам человека Михаилу Федотову.

Подписи североуральцы собирали в школах, в редакции местной газеты, в церкви, в краеведческом музее.

— Мы не могли поступить иначе, — поясняет директор музея Елена Лысенко. — Много лет я хожу в походы и сплавы по северному Уралу. Люблю здесь каждое дерево. И вот эти деревья умирают. Подписывать письмо мы никого не принуждали, но почти каждый посетитель его подписал. За три дня — сотни подписей.

Елена признается, что в администрации города ее активностью недовольны.

— Слышала, что «вызовут на ковер» к главе, и что мне придется отвечать. А что поделать? Когда вызовут, отвечу: «Это моя родина. Мне не все равно, что с ней будет».

На Ново-Шемурское месторождение приезжал депутат городской думы Виктор Ильин.

— Взял воду из Ольховки, положил в нее соду — вода позеленела и начала шипеть, — рассказывает он. — Из школьного курса химии понятно: из-под отвалов месторождения течет не вода — кислота.

Опасностью заражения воды в Североуральске обеспокоены и на крупнейшем предприятии города — Североуральском бокситовом руднике (СУБР, входит в «РУСАЛ»). В распоряжении «Новой» оказалось письмо главного гидролога СУБРа Анатолия Босых в администрацию Североуральска:

Город, судя по письму Босых, предотвратить загрязнение воды своими силами не может — ситуация полностью зависит от УГМК.

Просчет с проектом

Поговорить с представителями УГМК удается в последний день моего пребывания в Ивделе на открытии нового городского водозабора. Его реконструировали на деньги компании. И мэр города Петр Соколюк не скупится на похвалы.

— Такого водозабора с такой очисткой не было никогда, — говорит мэр. — Не мы своим трудом и отчислениями со своих налогов его реконструировали. Дядя нам принес подарок на 45 миллионов рублей. ОАО «Святогор» сделало такой подарок. Да, наверное, можно сказать, что они нам речку испортили, и вот — откупились. Но вопрос: а кто от нас откупился за лигнин, который высыпан между заводом и гидролизным [цехом]? А кто откупился за Лозьву, где шел молевой сплав леса? Не надо думать, что это божья роса. Мы благодарны Андрею Анатольевичу Козицыну (гендиректор УГМК. — И. Ж. ). Теперь ивдельчане — наверное, не сегодня и не завтра, нужно еще отладить технологию — будут получать чистую воду. УГМК — это столп, на который опирается Ивдель. Потому что Ивдель — это не территория рыбаков и охотников. Это территория граждан. И промышленность всегда стояла во главе любого государства и города.

По окончании торжественной церемонии подхожу к директору «Святогора» Дмитрию Тропникову. Проблему с загрязнением рек он признает и даже соглашается, что «какую-то лепту» в загрязнение вносит УГМК.

— Все наши месторождения разрабатываются в строгом соответствии с проектом, — объясняет он. — И все проекты проходят государственную экологическую экспертизу. Но, к сожалению, жизнь что-то меняет. И оказалось, что те меры, которые в проекте [разработки Ново-Шемурского месторождения] были заложены, не совсем качественно выполняют функцию по недопущению загрязнения рек. Мы столкнулись с тем, что надо собирать в очистные сооружения больше воды, чем было заложено в проекте. Сейчас мы будем заниматься реконструкцией этих очистных сооружений.

Кроме того, по словам Тропникова, «Святогор» намерен накрыть отвалы Ново-Шемурского карьера водонепроницаемыми бентонитовыми матами. «Это означает, что осадки не будут соприкасаться с содержимым отвалов, и это содержимое не будет попадать в реки», — говорит директор.

На обеспечение экологической безопасности своих Северо-Уральских карьеров УГМК потратит почти 2,5 млрд рублей.

Однако, по словам директора «Святогора», «сделать все по мановению волшебной палочки» не получится: «Мероприятия по обеспечению экологической безопасности на Ново-Шемурском карьере УГМК планирует завершить в течение пяти лет».