Химкинский городской суд Подмосковья 1 ноября рассмотрит дело 33-летнего Одила Бобокулова. Мужчину, который постоянно проживает в Москве с середины двухтысячных, обвиняют в незаконном пересечении российской границы и насилии над пограничниками. По второй статье также проходит его старший брат Нозим. С марта 2018 года оба находятся в зеленоградском СИЗО. На воле за них в одиночку бьется миниатюрная москвичка Ирина — бывшая жена Нозима и нынешняя жена Одила. Корреспондент «Новой газеты» Никита Гирин рассказывает историю многодетной семьи со столичной окраины, которую могучая ФСБ сочла угрозой безопасности России.

Решение о неразрешении

«У нас сложная ситуация», — описывая историю отношений с братьями-мужьями, Ирина осторожничает, боится осуждения. Она шесть лет прожила в браке с Нозимом, но так и не смирилась с его чересчур патриархальным характером. И — вышла замуж за младшего брата. «Нас, конечно, осудили». От Нозима у Ирины трое детей, от Одила — двое.

Одил работал сборщиком тележек в «Ашане» на Рублевке и в Марфине, дворником у торгового центра «Петровский», а последние годы — таксистом. Брал заказы через «Яндекс». В хороший день получал до четырех тысяч. Ирине даже удавалось откладывать детские пособия.

Все эти годы Одил, как подходил срок, исправно выезжал из России и въезжал обратно. До войны с Украиной он делал пересечения на украинской границе. После — на границе с Казахстаном. За 15 лет — ни одного нарушения.

— В октябре 2017 года он третий или четвертый раз поехал в Саратовскую область, на КПП «Озинки», чтобы сделать легальное пересечение и потом подать на РВП (разрешение на временное проживание; выдается на три года. — Ред.), — рассказывает Ирина. — Наши пограничники его выпустили, никто ни о чем не сказал. А на казахстанской границе у него забрали паспорт. Одил был пьяный, получился какой-то конфликт, ему не возвращали паспорт и хотели куда-то запереть. И он решил вернуться обратно на нашу границу. Потом у него, видимо, в мозгу щелкнуло, что документы у казахов, и он пошел в обход КПП. Его поймали.

Тогда-то Одилу и сообщили, что еще 13 апреля 2017 года ФСБ (цитирую обвинительное заключение) «приняла решение о неразрешении ему въезда в Российскую Федерацию в целях обеспечения обороноспособности или безопасности государства сроком до 30 апреля 2057 года».

Бобокулова обвинили в незаконном пересечении границы (ст. 322 УК РФ) и на два месяца посадили в СИЗО. Ирина нашла адвоката и сама постоянно ездила в Саратов. На суде муж отделался штрафом.

Бобокуловы по-тихому вернулись в Москву, но из-за запрета ФСБ Одил боялся показаться на улице и сидел дома. Ирина же начала судиться с чекистами за отмену распоряжения: «Сначала я подала иск в районный суд. Но ФСБ написала ходатайство, что это секретное дело и районный суд не может его рассматривать. Тогда материалы передали в Мосгорсуд. Там нам отказали. Мы подали жалобу в Верховный суд, там тоже отказали. Сейчас мы дошли до президиума».

Ирина говорит «мы» по инерции. В действительности до президиума Верховного суда дошла она одна. В марте Одила, который пытался улететь на заработки в другую страну, снова посадили.

Террорист, вор в законе, глава диаспоры

— Мы тогда решили, что Одилу надо поехать в Турцию, — объясняет Ирина. — У меня там дядя. Мы подумали, что Одил там устроится, создаст для нас что-то, и мы сможем туда с детьми приехать. Мы понимали, что в России ФСБ не даст нам жить. А ехать жить в Таджикистан, в бедность, я не готова. Если бы я там не была и не видела, как живут люди, я бы, может, и согласилась.

Супруги приехали с билетом в аэропорт Шереметьево. На границе Одила «попросили». Беседа длилась три часа. Бобокулова отпустили, но на рейс он опоздал. Мужчина купил новый билет и все-таки улетел в Турцию, но там его развернули и отправили назад, в Россию.

— Он позвонил, сказал, что опять в Шереметьево, — говорит Ирина. — В Таджикистан его отправить не могли, потому что не было прямых рейсов. Я купила ему билет в Кишинев, там у меня другой дядя, по маме. С Кишинева его тоже развернули. Потом в Киев… Он летал неделю. Ни одна авиакомпания не брала его на баланс, то есть человека неделю не кормили. В итоге в ночь с 24 на 25 марта он мне набрал, сказал, что его забирают в больницу в Химках.

Голодный, доведенный до отчаяния Бобокулов не придумал ничего лучше, чем покончить с собой. В помещении для временно не пропущенных лиц он нашел пластиковый нож и попробовал себя убить, но смог лишь нанести «7–8 ранений в области рук и живота».

— Я сделала большую глупость, — считает Ирина, — позвонила Нозиму. Теперь они там оба ни за что.

Ирина и старший брат Нозим поехали в Химкинскую ЦКБ. Одилу тем временем обрабатывали раны. Затем двое пограничников — прапорщики ФСБ Полин и Фатеев — повели Бобокулова на выход. Там он увидел жену и брата. Когда они все вместе вышли из здания и спустились с крыльца, Одил бросился наутек. Он вряд ли слышал окрики: от волнения, сообщил он позже следователю, у него заложило уши. Он вообще вряд ли что-то осознавал и думал о последствиях. Одил просто бежал — от аэропорта Шереметьево, от помещения для временно не пропущенных лиц.

Тем временем Нозим, словно пересмотрев сериалов о бандитской романтике, толкнул прапорщика Фатеева в сугроб и схватил прапорщика Полина за рукав. Ирина Бобокулова утверждает, что Нозим толкнул Фатеева, потому что тот потянулся рукой куда-то за спину. Вероятно, Нозим предположил, что Фатеев будет стрелять в его брата, но, справедливости ради, каждый из пограничников был вооружен только двумя специальными изделиями: «Нежность» (наручники) и «Аргумент» (дубинка).

Одил перемахнул через забор, выбежал на Куркинское шоссе и попытался поймать машину. В этот момент его нагнали пограничники. Здесь показания Ирины, Одила и Нозима (с одной стороны) и прапорщиков ФСБ (с другой) несколько расходятся, но общая картина такова. Сначала Одил забрался на заднее сиденье первого такси, откуда его за ноги пытался вытащить прапорщик Фатеев, а Бобокулов якобы отбивался. Прапорщик Полин в это время стоял перед машиной, чтобы она не уехала. Нозим Бобокулов, согласно показаниям пограничников, появлялся то тут, то там и мешал им задерживать Одила. Например, обхватил Фатеева сзади и укусил его за правое плечо.

Потом диспозиция поменялась. Одил выскочил из первого такси и сел в другую машину. Оттуда его пытался вытащить уже прапорщик Полин. Машина тронулась. Ирина и Нозим остались у больницы.

Одил кричал водителю ехать, Полин — остановиться. По словам Бобокулова, прапорщик 20 минут удерживал его за шею удушающим приемом. Одил сказал, что сдается, но уговорил пограничника заехать домой, чтобы попрощаться с детьми.

И Полин (который только что самоотверженно догонял Одила и пытался вытащить его из машины), «опасаясь за свою жизнь, перестал требовать остановить транспортное средство». Таксист на допросе сообщил, что пассажиры долго спорили, но в итоге пограничник согласился на просьбу Бобокулова.

Одил назвал адрес тещи. По приезде — было уже около 6 утра 25 марта — Одил попросил Полина подождать его на пороге (Полин же утверждает, что Бобокулов пригрозил ему убийством). Прапорщик согласился, и Бобокулов сбежал через окно — тещина квартира находится на первом этаже.

— В итоге вечером 25 марта у меня здесь человек двенадцать эфэсбэшников, обыски, — вспоминает Ирина. — Меня забрали около девяти часов вечера, привезли в Шереметьево и допрашивали до семи утра 26 марта. В чем только они не обвиняли Одила. Заходили по очереди. Один говорил: террорист. Второй: вор в законе. Третий: глава какой-то диаспоры… И каждый прикалывался, оскорблял. Говорили, чтобы я подумала о своих детях. Что мои дети никогда никуда не поступят, это пятно на них.

27 марта Одила и Нозима задержали.

Согласно медицинской справке, прапорщик Фатеев получил следующие повреждения: одна ссадина на правой лопатке, один кровоподтек на плече и одна ссадина на правой кисти. Прапорщик Полин справку не представил, но на допросе сообщил, что ему «причинен моральный вред, а также физическая боль», и попросил привлечь братьев Бобокуловых к уголовной ответственности.

Признание вины из-за чувства вины

Чтобы обеспечивать семью, пока Одил находится под стражей, Ирина продала машину. А сейчас собирается перевезти пятерых детей к маме и сдавать квартиру, в которой жила с рождения.

— Он никогда ни за что не привлекался. Я кучу характеристик собрала от людей, которые с ним общались. Сказать о нем что-то плохое не может никто. Если он террорист, почему он за столько лет ничего не сделал? Откуда это появилось? — недоумевает Ирина. — Он даже не молился никогда. У него помимо работы один интерес — семья. Мы очень много времени проводим вместе. Они говорят: «Может, вы не знаете». Допустим. Ну так вы проведите расследование, докажите!

Нозим Бобокулов признал, что применил насилие к представителям власти, и раскаялся в этом. Одил признал, что нарушил границу, сказал, что ему стыдно, что он покушался на свою жизнь, и что он сожалеет обо всем произошедшем. Однако обвинение в сопротивлении пограничникам Бобокулов отверг. О насилии с его стороны говорят только прапорщики ФСБ. На записях с камер наружного наблюдения не видно, чтобы Одил с ними боролся. Таксисты тоже не упоминают об этом в показаниях.

Такой позиции Одил держался все семь месяцев расследования. Но когда дело передали в суд, согласился на предложение адвокатов признать вину и рассмотреться в особом порядке — не изучая доказательства. Согласился нехотя. «Ну там же видно на записи, что я не трогал его…» — размышлял Одил в клетке перед началом предварительного заседания 26 октября.

— Мы исходили из простых вещей, из интересов Одила и Нозима, — объясняет адвокат Светлана Гилёва. — Мы могли попросить об общем порядке, всех допрашивать, судиться до победы… Но они сидели бы еще месяца четыре. А по ускоренному варианту — мы так думаем — Нозим выйдет сразу, а Одилу останется несколько недель. Потому что теперь один день в СИЗО считается за полтора, а они сидят семь месяцев — это уже как бы десять с половиной.

Адвокаты считают, что Одил не получит больше года: у него тяжелый остеохондроз и пятеро детей на иждивении.

С одной стороны, особый порядок фактически перечеркнул всю Иринину работу. Одил, который не признает вину и борется за свое честное имя, — это работящий семьянин, поставленный слепым государством в обстоятельства, из которых он видел два выхода: самоубийство или побег. Одил, который вину признает, — это угрожающий России элемент, который нагло нарушил ее рубежи и в составе организованной группы избил пограничников.

С другой стороны, Ирина представляет, какое чувство вины — перед ней, детьми и братом — съедает ее мужа, и понимает его мотивацию.

Когда Одил выйдет на свободу, первыми его встретят полицейские. Мужчину опять доставят в суд, а затем депортируют в Таджикистан. Но Ирина все равно продолжит добиваться отмены распоряжения ФСБ. «Человеку 33 года. Запрет на 40 лет. Поставили бы уж сразу пожизненно», — зло заключает она.

— ФСБ ничего не объясняет. Никогда, — говорит Светлана Ганнушкина, председатель комитета «Гражданское содействие», который защищает права мигрантов почти 30 лет. — По какой формуле люди попадают в стоп-лист — неизвестно. На судах ФСБ заявляет, что ее решения неподсудны. И судьи соглашаются.

Внести человека в стоп-лист могут несколько ведомств. Запреты большинства из них можно побороть, утверждает правозащитница. Но не запрет ФСБ.

— Мне это удалось лишь однажды, когда я передала письмо лично президенту, — рассказывает Ганнушкина. — Это было трогательное письмо мужа узбечки, которую не пустили в Россию. Он писал, какая она замечательная женщина и как хорошо… готовит. Видимо, только это заставило Владимира Владимировича отдать распоряжение.