Космос надо не покорять, но уважать, понимать, любить, дружить с ним, и, если ты искренен, ты будешь понят.

Юрий Батурин. «Властелины бесконечности»

Во фразе, вынесенной в эпиграф, слово «космос» можно заменить почти на всякое другое: «родину», «человечество», «природу», «технику», «верховный совет» — однако с поправкой на то, что делать все предлагаемое, наверное, не так уж просто. А влегкую мы тут ничего не поймем и, как следствие, поняты тоже не будем.

Член-корреспондент, доктор, профессор, соавтор Закона о СМИ, помощник первых двух президентов, дважды космонавт (1998, 2001), а также обозреватель «Новой» Юрий Батурин (Юра, так как мы с ним знакомы примерно лет 40) написал и представил книжку о профессии космонавта: «Властелины бесконечности» (М.: Альпина Паблишер, 2018). Я прочел ее залпом и понял, может быть, половину, так как профессия космонавта включает в себя: физические, математические, медицинские, инженерные, языковые и еще многие другие знания, которыми владеет Батурин, но редко всеми сразу кто-то другой.

Батурин и сам очень сложно устроен — сложнее, чем среднестатистический землянин. Это «Я» нельзя упростить без ущерба для его мысли. Но и нам нельзя отторгать сложное просто как странное. Он, конечно, местами старается слегка упростить, но не так, чтобы разжевывать. Точно так же он и разговаривает со всеми: не снисходительно, что могло бы обидеть, а так, как стал бы говорить, случись повстречать его в космосе, с представителем внеземной цивилизации: с изначальной позиции «на равных».

Не постигая всей глубины про «кватернионы», у которых «одна действительная и три мнимых компоненты» (и на основе которых была создана цифровая система управления кораблями «Союз-Т», заимствованная затем всеми конкурентами), мы понимаем тем не менее из книги что-то более важное, но, к сожалению, ясное не всем и, как правило, тем менее, чем выше данный конкретный персонаж забрался по карьерной лестнице: нашу ограниченность. «А не дурак ли я?» — чрезвычайно важная, фундаментальная мысль и даже состояние сознания. Критически важно это сегодня, когда, идет ли речь о машинах или о политике, или о текстах, заменяются лишь готовые блоки — без всякой попытки разобрать их и починить или, если мы имеем дело с текстами, вникнуть в смысл букв и звуков.

А он-то, собственно, про бесконечность.

Поняв, таким образом, если не все, то главное, я загорелся написать про Батурина и его книжку, но уперся в название. Про «бесконечность» более или менее ясно, а вот почему «властелины»? Множественное число корябает, хотя и объяснимо: пишется о профессии. Но откуда сам этот «властелин» (притом что толщина борта корабля — 3 мм)?

С этим вопросом я позвонил Батурину, и он обстоятельно рассказал, что писать книжку поехал в отпуск, а чтобы привести свое сознание в необходимое состояние, прихватил три перевода «Гамлета» XIX века (так как сделанные в ХХ веке ему уже были известны) и стал сравнивать их построчно с английским оригиналом. И так дошел до реплики: «Заключите меня в скорлупу ореха, и я буду чувствовать себя властелином бесконечности». А еще до того, в 1998 году («Погоди, сейчас схожу в другую комнату за книгой — ага, страница 528»), он по памяти сослался на эту же фразу в полетном дневнике космонавта, пытаясь описать ощущения, которые можно сформулировать так: «Я — всего лишь мысль». Поэтому-то он и решил предпослать книжке эпиграф из «Гамлета», а оттуда уж родилось и название. Хотя в оригинале там «King», что, конечно, «властелин» только в одной из интерпретаций.

О да, он нередко бывает зануден, но послушать стоит, можно чему-нибудь научиться. Однажды совсем в другие времена, году в 95-м, когда Батурин подвизался помощником президента Бориса Ельцина по национальной безопасности, а сама эта безопасность была организована без паранойи, и нас пускали в Кремль по удостоверениям от газеты, я зашел к нему поболтать. С этой целью он неизменно включал телевизор: считалось, что так нашу болтовню труднее будет подслушать. И вот я у него спросил: «Юра, на фига ты вообще тут сидишь? Взяток ты не берешь, бюджеты не пилишь, что ты тут делаешь?» Он задумался, поняв вопрос как не праздный, добавил в телевизоре звук и ответил:

Как я только что узнал на презентации книжки от других космонавтов, это было все же не совсем так: пользуясь своим положением, он в это время спасал загибающийся Центр подготовки космонавтов, а также вовремя подсунул Ельцину бумагу о переименовании в «Королев» города, который до 1996 года назывался «подмосковным Калининградом». Но тогда для меня было важно открытие, им уже сделанное, а с тех пор ставшее доступным и мне: коррупция («порча» в буквальном смысле латинского термина) — это не обязательно про деньги, это может быть и поначалу бескорыстно про власть.

Говорят, что она — как наркотик. Не знаю: я могу это понять лишь теоретически — так же, как человеку, у которого никогда не болели зубы, трудно объяснить, что это такое. Я знаю, что Батурин такой же, и в этом смысле (возможно, только в этом) он даже как бы нормальный человек. Нормальные же не стремятся во власть: а что там хорошего? Но это не мешает нам со стороны задумываться об этом феномене.

Вот отсюда, я думаю, еще и подсознательно «властелин»: Батурин всегда много думал о власти и о свободе. Как и о бессилии — другой стороне все той же ограниченности. Ради этого он даже совершил зигзаг из захватывающей физики в чрезвычайно унылую, как потом покажет практика, юриспруденцию. Хотел понять механику власти и социума: тогда была иллюзия, что общество можно понять, а там и организовать так же, как физический мир (что, впрочем, тоже скорее иллюзия). «Бесконечность» в названии — это, конечно, еще и о свободе: пугающей, если ее увидеть как черный космос. А «властелин» о власти — той, которая бесконечно связывает.

Там, где-то в 90-х, осталась «точка бифуркации», как любил изъясняться Батурин, когда мы еще и слова такого не знали: точка раздвоения, или, согласно словарю, «качественных перестроек или метаморфоз различных объектов при изменении параметров, от которых они зависят». Вот эти самые объекты «претерпели метаморфозы» и разлетелись с вершин власти в очень разные стороны: многие — в коррупцию про деньги, скоро превратившиеся в «параметры, от которых они зависят», а немногие (хотя таких тоже не один Батурин) — в бесконечность никогда до конца не изведанной свободы.

У свободы (бесконечности) по определению нет никаких законов, хотя «космос дает возможность понять смысл жизни, по крайней мере твоей собственной» (с. 660). Но если в точке раздвоения выбрана другая траектория, то она уже задана, и вернуться возможно едва ли. Куда же она со всей определенностью стремится? Во всяком случае в сторону от «искренности», потребной, чтобы «не покорять, но уважать, понимать, любить, дружить», а также быть понятым.

Чем выше конкретный персонаж забрался по лестнице своей карьеры, тем очевиднее ему самому становится случайность его успеха. Кругом все кричат, какой ты гениальный, а ты-то внутри лучше всех понимаешь, что дурак дураком, просто в нужный момент тебе повезло. Эта краеугольная мысль: «А не дурак ли я?» — подавляется снаружи и изнутри, а дальше траектория ведет к самонадеянности и халяве: мы все равно самые-самые, и все на свете наше и нам. Вот только ракеты в последнее время что-то стали чаще падать.

Я надеюсь, что Юрина книга хоть кого-нибудь, кто, может быть, еще только на старте (главное в профессии космонавта — «это не выполнить полет, а дойти до старта» — с. 593), вернет к фундаментальному сознанию ограниченности знания. Самому ему это присуще в полной мере, перерастая даже в известную стеснительность. Закоренелый идеалист, если речь о целях (бежать надо всегда за горизонт), в плане решения конкретных задач он, как инженер, абсолютно технологичен. Но если ты к тому же еще и журналист, то скромность в этой профессии полагается отбросить и иногда еще и заорать.