Дорогомиловский районный суд Москвы сегодня отпустил под домашний арест до середины сентября фигуранток дела «Нового величия», 18-летнюю Анну Павликову и 19-летнюю Марию Дубовик. На суде присутствовали корреспонденты «Новой».

Заседанию суда предшествовала большая кампания в поддежку подростков — фигурантов дела «Нового величия». Петиция с требованием освободить Аню Павликову и Машу Дубовик собрала почти 170 тысяч подписей.

Домой!

Реакция правосудия на Марш матерей, состоявшийся в Москве, была столь стремительной, что у некоторых репортеров, фигурально выражаясь, еще не успели высохнуть камеры от вчерашнего ливня. Обувь так точно не успела. Первой была версия, что дела начнут рассматривать в 12 дня, чуть позже ожидающих репортеров огорчили — слушания переносятся на 16 -00. Кто-то из ожидающих коллег прокомментировал: «Это чтобы меньше народу пришло снимать, нервы мотают».

Прогноз не оправдывается, людей с камерами приходит раза в три больше, чем утром. Практически сразу все сбиваются в конце коридора на четвертом этаже у двери с надписью «выход». Это «выход» для конвоя с подследственными. Все держат включенные камеры на весу и на резкий окрик охраны: «Я кому сказал — сдайте назад!», реагируют неохотно. Охранник кричит еще. Сдают назад на полметра. А после того, как Аню проводят в зал суда, у двери начинается столпотворение.

«Родственники, проходят только родственники!». Журналисты устраивают настоящую давку. Пресс-секретарь выкрикивает издания, которые по ее мнению, стоит пустить в зал.

Заседание начинается. Сообщения молодых — лет по тридцать, не больше — прокурора и следователя укладываются в несколько предложений. Произносят они их так тихо, глядя в стол, что разобрать что-либо невозможно. Суть такова — Павликова, по утверждению следователя, нанести вред следствию, находясь под домашним арестом не может, так как все следственные действия окончены. У прокурора аргументов для продления содержания Павликовой в СИЗО тоже нет. Хотя еще 9 августа их было множество. Судья Ирина Деваева — «новенькая» в этом деле, в профессиональной беспристрастной манере ведет заседание так, что невозможно никаким чутьем предугадать его исход. Хотя, наверняка этот исход уже предопределен.

Аня выглядит рассеянной и отстраненной. Смотрит то в потолок, то на свои руки. Иногда вскидывает голову и ищет взглядом маму. Ее взгляд, как будто, не сфокусирован. Такое ощущение, что она не волнуется, что ей все это надоело смертно и уже все равно. Иногда к ней наклоняет голову отец, сидящий рядом. У него опять рядом бутылка с водой для дочери, ее опять не удается передать.

Судья Деваева выясняет, есть ли ходатайства у защиты. Адвокат Ани сообщает, что есть. И перечисляет поручительства от правозащитницы Людмилы Алексеевой, журналиста Николая Сванидзе и Михаила Федотова — председателя совета по правам человека, а еще школьные характеристики и грамоты за участие в конкурсах, и еще награды отца за Афган. На чаше весов защиты Ани и обращение лауреата государственной премии, и грамота за шестой класс.

Адвокат Ольга Карлова передает судье и кипу медицинских заключений. « У Ани за время нахождения в СИЗО пролапс сердечного клапана из первой степени перешел во вторую. На МРТ головного мозга есть угрожающие изменения…, но я не могу оглашать все диагнозы публично, это врачебная тайна…»

Судья переходит к подробному опросу Ани о том, в каких условиях и с кем она живет. Аня теряется, и на вопрос, сколько комнат в квартире сразу ответить не может — смотрит растерянно на адвоката.

— Анна Дмитриевна, вы хорошо меня слышите? Я к вам обращаюсь! — спрашивает судья. Аня ищет глазами адвоката и, наконец, отвечает: «Да, у нас три комнаты». На вопросе, кто обеспечивал ее, Аня опять зависает, а потом начинает кивать: « Да работала, в ветеринарной клинике…»

Судья просит отца Ани Дмитрия рассказать подробно о жилищных условиях. «У Ани своя комната, нет, обременений на квартире нет… Я содержу дочь. Есть постоянный заработок… Он работала, собиралась еще раз поступать в университет…»

Судья уходит для принятия решения. Ане, наконец, передают воду и она, открутив пробку краем майки, начинает судорожно пить. Залпом, долго. Переводит дыхание и опять пьет. Потом закрывает глаза.

Маме Ани Юлии в перерыве становится не по себе. Кто-то предлагает анальгин и влажные салфетки. Она отказывается. Старшая дочь стоит рядом и машинально гладит ее по плечу.

В зал для фотоколла приглашают фотокорреспондентов. Их заходит несколько десятков и совершенно непонятно, как удается всем набиться в маленький зал.

Судьи нет около сорока минут. Душно и тягостно. Кто-то из журналистов, глядя в телефон, сообщает: «А «Дождь» написал, что отпустили под домашний арест». Через пару минут выясняется, что несколько информагенств уже растиражировали новость, которой еще нет.

Заходит судья и начинает зачитывать дело. Настя — сестра Ани — обхватывает мать руками и остается сидеть рядом. Они единственные, кто сидит в зале суда.

«…Учитывая, что обстоятельства изменились и Павликова не может повлиять на результаты следствия….» На этих словах судьи Юлия Павликова поднимает голову и начинает судорожно вслушиваться в невнятный и иезуистски тихий , несмотря на множество микрофонов вокруг, голос судьи.

На словах « перевести под домашний арест…» зал выдыхает. Юля с Настей опустив головы от камер плачут. Судья заканчивает читать решение. В зале хлопают и кто-то кричит: «Победа!» Дмитрий Павликов, с покрасневшим лицом, говорит: « Мы наконец-то сможем ее лечить!». Аня, услышав приговор, судорожно сдергивает резинку с косы и начинает ее расплетать.

Наталья Чернова, «Новая газета»