Когда мы обсуждаем Иран, мы слишком часто уделяем внимание лишь персидской традиции этой страны, совершенно упуская из виду фактор этнических меньшинств. Самым важным из этих меньшинств с демографической и политической точки зрения является тюркское. На самом деле Иран исторически был куда более тюркской страной, чем, например, Турция. С XI по XX в. Ираном практически непрерывно правили тюркские завоеватели (сельджуки, хорезмийцы, тимуриды, ак коюнлу, сефевиды и т.д.). Хотя Османская империя тоже была основана тюркскими кочевниками, в ней степные традиции племенной демократии умерли уже к 1500 г. и сменились централизованной бюрократией, в то время как в Иране еще в XVIII в. по важным поводам (например, объявления войны) собирались курултаи — ситуация абсолютно немыслимая в Турции.

Тюрки были правящим сословием в Иране и гораздо строже придерживались тюркских традиций государственного управления, чем тюрки в бывшей Византии. Часть Ирана (нынешняя Республика Азербайджан и Иранский Азербайджан) была особенно глубоко отюречена — здесь на тюркском заговорили даже низшие классы. Мы можем сравнить ситуацию в Иране с положением в Больших Нидерландах: в то время, как французский был языком правящей элиты и госуправления по всему региону (даже заседания Нидерландских штатов проводились на французском), только юг (Валлония и Брюссель) был офранцужен тотально, так что даже простолюдины переняли французский язык и культуру. То же самое случилось в Большом Азербайджане.

И это не случайно. Иран был лишь одним из примеров исторической тенденции: все великие «гидравлические империи» Востока — Китай, Индия, Иран и Восточный Рим — пали перед кочевниками, не отбился никто. Крах построенных кочевниками империй в Иране и в Китае в XX в. поставил новые режимы перед проблемой: что держит «нас», бывших подданных одного монарха, вместе? Действительно, одним из преимуществ монархии является способность к удержанию политического единства гетерогенного населения, с этим монархии справляются куда лучше, чем республики. Собственно, поэтому падение монархии так часто сопровождается отпадением провинций. Как монгольские князья писали в письме в Петербург в 1912 г., они приносили присягу Цинскому императору в Пекине, но с падением династии Цинн их больше ничего не связывает с Пекином. В итоге Китай потерял Внешнюю Монголию, а оставшиеся окраины он сохранил только путем масштабных репрессий и ханьской колонизации. Но эти инструменты, доступные Китаю с его 92% ханьцев, недоступны Ирану, где персы составляют всего половину населения.

Подъем этнического национализма в Иране хорошо виден по карикатурному скандалу 2006 г., когда иранская газета опубликовала карикатуру, на которой были изображены тараканы, говорящие на азербайджанском, с подписью, что

После этого весь Иранский Азербайджан охватили массовые протесты с десятками погибших. Газета была закрыта. В 2015-м в детской телепередаче показали азербайджанского ребенка, чистящего зубы туалетным ершиком. Последовали новые демонстрации с многочисленными арестами и одним погибшим.

В то же время, персидский национализм становится точкой притяжения для оппозиции теократическому режиму. Каждый год на день взятия Вавилона войсками Кира Великого, основателя империи Ахеменидов, десятки тысяч протестующих собираются у могилы Кира, славят доисламское прошлое Ирана и кричат националистические слоганы.

В случае падения режима мулл в Тегеране их, скорее всего, сменят персидские националисты. Это, наиболее вероятно, спровоцирует рост сепаратизма окраин — в первую очередь Иранского Азербайджана. Исход противостояния будет решаться позицией Турции и России — станут ли они вмешиваться в конфликт на стороне, соответственно, азербайджанцев и Тегерана.