Майк Помпео, директор ЦРУ в прошлом и, по-видимому, госсекретарь США в будущем, чтобы чем-то заполнить этот период неопределенности, подрабатывает в иранском городе Исфахане: торгует сушеными сливами, изюмом и кешью. Сегодня 17 апреля. За несколько дней до этого Помпео говорил, что Иран слишком легко отделался за свое «опасное поведение», что его действия в Сирии, Ираке и Ливане угрожают самому существованию Израиля, и вот он тут — среди орехов и сморщенных фруктов, под тентом, который притягивает к мостовой гиря на веревке. На имя свое откликается, командует знакомым голосом, и взрослый сын ловко отсыпает мне фисташек.

Может, и не Помпео это, утверждать не буду, но тогда — абсолютный двойник. Тоже в пиджаке, тоже представительный и суровый: и цену не скинул, и сфотать его не разрешил. Еще посмотрел глазами, как в музее у чучела скифа, — недобрыми и стеклянными.

Или тайный брат-близнец? «Порознь они были совершенно обыкновенные младенцы, но в сумме из них получался монстр». Это Набоков о сросшихся близнецах, это литература. Одному снится взрыв, другой наутро закладывает динамит, один пьет, другой блюет. Так бывает и с близнецами не сиамскими — знал таких: один падал, а ревел за него другой, ощущая его боль как свою. Но так только у детей, жаль.

США, Великобритания и Франция выпустили то ли 103, то ли 105 ракет по целям в Сирии ранним субботним утром, 14 апреля. В тот же день, как сообщил Mehr News, аятолла Хаменеи «указал пальцем на президентов США, Франции и британского премьер-министра и назвал их преступниками».

В тот день я и полетел в Иран — посмотреть, как там наши военные союзники и наш пример в противопоставлении себя западному миру. В Иран визы дают без проблем. Отключение нас, как в свое время Ирана, от межбанковской системы SWIFT и запрет на покупку наших углеводородов Западом еще не состоялись, даст бог, и не состоятся — Европа пока нуждается в нашем газе и избавится от этой зависимости нескоро, но где наша не пропадала? Везде и всюду, все у нас впереди. Самое время перенимать передовой опыт выживания в мировой изоляции. Под санкциями и в постоянном ожидании большой войны.

Кто ж откажется от путешествия в наше будущее? Уже общее место рисовать его как «православный Иран» или «Иран 2,0».

Логика войны

Об итогах скажу сразу: оказалось, что Иран сегодня — это совсем не Россия завтра, все аналогии очень приблизительны, несмотря на общую нефть в наших жилах и раздуваемый тут и там антиамериканизм. Изгои тоже несчастливы каждый по-своему. И бурчать «Здравствуй, Иран!», комментируя последние новости из Москвы, несправедливо: в России, с которой прощался, в этот момент происходила бурная борьба с Telegram, а в Тегеране он работал. Да еще как — им пользовалось более половины населения Ирана.

Правда, уже на следующий день, 15 апреля, Иран запретил иностранные соцсети и мессенджеры во всех школах, а 20 апреля правительство дало неделю, чтобы все госорганы прекратили их использовать и перешли на отечественные платформы Soroush и Gap (пока крайне непопулярные). Зарубежным сетям вход не закрыт — если они переведут серверы или базы данных в Иран; знакомо, в общем.

Но вот и отличия: стюардессы на рейсе Москва — Тегеран отсутствуют в принципе, только стюарды, да и летящая публика под стать — в основном джентльмены в самом расцвете лет и сил со складчатыми затылками. Лечу «Аэрофлотом», можно было и «Иранскими авиалиниями», но лучше не надо: страна отрезана от авиарынка почти 40 лет, и вопрос о ремонтах и запчастях для «Боингов» повисает в воздухе. В отличие от самолетов. Они в Иране падают. Ну так и у нас. Фактор Васи/Джамшада, самостоятельно точащих детали. Правда, у нас это из-за денег и жадности, а Иран, напротив, денег не жалеет и западное оборудование, расходники старается покупать — через третьи-четвертые страны и хитро — нужно, скажем, чего-то 100 граммов, а берут кило (чтоб никто не догадался). За три цены.

После ядерной сделки Ирану стало полегче, но, судя по настрою Трампа (как и его друга Помпео), ненадолго, санкции грозят восстановить в полном объеме уже после 12 мая. Об этом, в частности, сказал и министр финансов США Стивен Мнучин: если Трамп выйдет из ядерного соглашения, Вашингтон готов наложить «первичные и вторичные санкции».

Обменник в аэропорту Тегерана открыт, но в нем никого. Менялы крутятся рядом — угроза ареста их, видимо, пугает, но «на все воля Аллаха». Спред существенный: покупают доллар за 42 000 риалов, продают за 55 000. Обвал иранского риала произошел за два дня до этого — разом с 38 000 до 63 000 за $1. Когда обозначился рекордный минимум, власти заявили о предстоящей реформе валютного регулирования, а пока ввели единый обменный курс — 42 тыс. за доллар, 48 тыс. за евро.

Русская, живет в Тегеране уже много лет: — Все цены тут же взлетели. Даже у дедушек, торгующих зеленью. Вчера пучок стоил одну бумажку (так называют купюру 10 тыс. риалов), сегодня — две. Ко мне персы заходят, спрашиваю их о долларе — что это за новость? Как? Вы не знаете? Война же будет! И сами потом переспрашивают через какое-то время: будет война? Очень они боятся. Израиль же ударил до этого. Это же все рядом, как не бояться.

Речь вот о чем: 9 апреля ракетной атаке подверглась авиабаза Т-4 в сирийском Хомсе, по официальным данным, погибли 14 человек, согласно сирийским СМИ, погибли не менее 15 сирийцев и иранцев, а в Иране к моменту моего прилета обнародовали портреты и данные на четырех погибших советников из Корпуса стражей исламской революции. Сообщения о новом ракетном ударе в ночь на 17 апреля по сирийской авиабазе Шайрат, тоже в Хомсе, позже опровергли, однако, несмотря на это, официальный представитель МИД Ирана заявил, что «удар израильской авиации» по базе Шайрат не останется без ответа. Это та самая логика войны, когда правда уже никому не нужна.

Спрашиваю:

— А понимают, что США готовятся выйти из ядерной сделки и новых санкций — уже через несколько недель, — не боятся?

— Пусть миллион санкций, персы говорят… Мы так полвека живем.

И этому веришь. К тому же если обещанное «соответствующее возмездие» состоится, нефть станет $125 за баррель, а то и 135, чего еще желать?

Вообще в Тегеране о войне и политике говорят, только когда спрашиваешь. И вполголоса. И не очень охотно. В России о грядущей войне, о «продуктовом наборе Судного дня» болтают больше.

Молодые иранцы — разговариваем в торговом центре, ничем не отличимом от такого же в Бангкоке, Рио, Шанхае, у ресторана итальянской кухни:

Деньги и запреты

Россия пока лишь грозит сократить свою зависимость от доллара и американских платежных систем. Тем интересней посмотреть, как это будет происходить. Иранцам сейчас дали месяц, чтобы они продали или положили в банк всю валюту сверх суммы, эквивалентной 10 тыс. евро. Иначе — «судебное преследование». Далее заявлено (далеко не впервые), что Иран от доллара в международных расчетах отказывается вовсе. Госучреждения и бизнес обязали перейти на евро. Следующий шаг: запрет цифровых валют (прежде сообщали, что госбанк создает суверенную иранскую криптовалюту).

Упал риал 12 апреля, до этого с 5-го по 11-е падал рубль — с 57 за доллар до 63. И это на фоне дорожавшей с 7 апреля по 14-е нефти (с $67 за баррель до 73), что выгодно России и Ирану. Однако западные санкции, уже применяемые против России и вновь грозящие Ирану, возможно, существенней всех подземных кладовых и закромов. Даже несмотря на изолированность наших экономик. Любопытную версию услышал от тегеранцев: они связали падение валюты с трехсторонней встречей глав России, Ирана и Турции — Путина, Рухани и Эрдогана. Ну да, а с чем еще связывать? Говорю: так это же за неделю до того было и вообще — как это могло повлиять?.. Меж тем аятолла Хаменеи встретился с министром разведки Ирана и обвинил в падении риала иностранные разведслужбы.

Но даже в Иране торговцам установленный государством курс по барабану: в duty free аэропорта он совсем другой, то же и в тегеранском квартале Фирдоуси, где легальные и нелегальные обменники. Полицию туда ввели весомо и зримо, но доллар продают за 53—55 тыс., позже и за 72—78 тыс.

Запреты вообще где-то в мире еще работают? На типичной улочке мегаполиса (в Тегеране 13,5 млн жителей) — те же бренды, пробки, ритм, контрасты — внезапно путь преграждает нагромождение на тротуаре бетонных блоков. Оказывается, так завалили вход в игорный клуб. Муллы распорядились. Но лазейка оставлена.

Клуб закрыт, но не совсем, на глазах туда проныривает молодежь. Иду следом. Welcome, говорит мне, сияя, реклама царства азарта и разврата. В подвале — бильярдные столы, с десяток посетителей.

Соцсетями и мессенджерами все пользуются через VPN, свои каналы Telegram — у первого вице-президента Эсхага Джахангири и у самого аятоллы Хаменеи (!), закрыли их только 18 апреля. (Второй по популярности — американский Instagram. Во время зимних волнений власти перекрывали на несколько дней доступ именно к нему и Telegram.)

Хиджабы надеты, но на молодых дамах отнюдь не до бровей. А то и вовсе легкий платок на затылке — важно его закрывать, уши и шею, поясняют мне, — как наиболее возбуждающие части женского тела. Голые лодыжки запрещены — но отроковицы в узких коротких джинсах и кроссовках. Туфли на шпильках — харам, но, по-видимому, не вечером и не в ресторане башни Милад. За соседним столом — безалкогольное свадебное застолье. Ничего более ужасного не видел с конца 80-х в СССР. Иранская «пепси».

Для всего, что не позволено вовне, есть дом, машина. Искусство, как чуждое исламу, правительством не поощряется, западные, современные, «неприличные» музыка-танцы запрещены, но в такси предлагают подключиться через bluetooth. Все популярные певцы эмигрировали, но успешно записываются за границей, и все их творчество — здесь. На главном курорте острове Киш пляжи разделены, и мужчина может попасть на женский только в возрасте до двух лет, но попроси таксиста — отвезет на пляж дикий и совместный.

Вот и все примерно так. Иностранцев отправляют регистрировать смартфоны, записывают паспортные данные — иначе стабильная работа не гарантирована (так и есть), местную симку не продадут. Но это смешно. Смартфоны пришли наконец и в Иран, как и соцсети, и исламская революция ничего противопоставить им в принципе не может, ее энтузиазм, похоже, иссякает. Для чего себя мучить противостоянием с Западом, все менее ясно, молодые и умные из страны утекают.

Но это, возможно, эффект столицы, извечный отрыв узкой развращенной интеллигентской прослойки от народных толщей. На периферии, вероятно, все иначе, строже. Еду в священный Кум, оплот исламской ортодоксии, с начала ХVI века крупнейший мировой центр шиизма и колыбель исламской революции 1979 года. Там углеводороды, ракетный полигон, обогащение урана, и там же живет большинство аятолл, теологов, это центр исламского богословия: духовные академии, медресе, библиотеки.

И вот среди пустыни вырастает миллионный город. На улицах женщины в черных чадрах до пят, муллы — чуть не каждый второй из мужчин. Останавливаемся у мечети среди автобусов со всего Ирана: идет дождь, вплотную к машине течет поток паломниц, некоторые босиком. Первая чадра, проплывающая передо мной, порвана и зашита не очень аккуратными стежками. Вторая — бесстрастно черная только издали, при приближении на ней заметен рисунок, а в ушах барышни — наушники от мобилы. В них, надо полагать, дуа (молитвы).

Среди десятков тысяч семинаристов со всего мира здесь учатся юноши и девушки из США, Канады, Евросоюза.

В бывшую столицу Исфахан приезжаю ночью. На центральной площади Накш-э Джахан (когда-то центральной для всей империи) пацаны гоняют футбольный мяч прямо у мечети Имама.

Мы в исфаханской гостинице Safir, у нее, вроде, французские владельцы, но здесь невозможно найти кофе. Вижу, что к нам направляется менеджер и хочу ее про кофе спросить. Но она ждет, пока мы наговоримся.

— Здесь, знаете, как детей учат: то, что говорит мулла, делай, а то, что делает, — нет. Систему надо менять, но пока они у власти, это вряд ли.

Менеджер, наконец, подходит, задаю свой вопрос.

— Модель не та, — отвечает она про гостиницу и кофе.

А люди в Кашане и Исфахане оказались теми же, что в столице. Не успел узнать, «настоящие» ли они, как говорят у меня дома, но самое очевидное: нет навязчивости, попрошайничества и заискивания, как в третьем мире, нет дежурных улыбок, как в мире первом, торговцы не торгуются (если только вверх). Ровная доброжелательность и самодостаточность.

Любовь и брак

Молодежи полно, а детей на улицах мало. Иранцы подтверждают: у них одна из самых молодых стран мира, но с 90-х идет стремительный, беспрецедентный в истории человечества, спад рождаемости, он уже давно ниже простого воспроизводства, многие семьи детей не рожают принципиально. Динамично растут разводы и возраст вступления в брак. Говорят о 35 годах (в иранском официозе все же другие данные: 30 лет для мужчин и 26 — для женщин). Причем это не только в Тегеране, но и на периферии. Почти половина людей брачного возраста одинока.

Русский, менеджер одной из работающих в Иране компаний: — Одному парню в отделе 30 лет, и он девственник, другому 27 — тоже, и более чем уверен, что у девчонок та же беда. И это проблема не отдельно взятых личностей, а целых поколений. Флирта здесь нет, по шариату это преступление, любые отношения должны привести к браку. При этом девчонки должны доказать свою девственность. Отсюда проблема однополых отношений. За содомию предусмотрена смертная казнь, но вы сами видели, сколько их на улицах.

Санкции и изоляция Ирана обусловили неразвитость отдельных инструментов и целых секторов экономики, здесь отлично строят, но нет ипотеки, так себе система кредитования. А мужчина может претендовать на брачные отношения, только имея отдельное жилье и возможности обеспечить жену. То же и с рождением детей — нет возможности их достойно содержать.

Камаль и Атефе (имена изменены), 32 и 33 года, выпускники Тегеранского университета, переводчики, поженились не так давно, хотя хотели этого не менее 10 лет. Но есть каноны, которые не переступить. Камаль отдал невесте мехрие (подарок) — 300 золотых монет (это 150 тыс. долларов). Бывает, говорят, и вдвое меньше, но и больше бывает, это средний размер. И это именно подарок, а не деньги на содержание дома. Жена его обставляет, но сам дом (квартира) — тоже за женихом. Цены на недвижимость в Тегеране похожи на московские, а то и выше (а аренда точно выше, как и цены на рекламу, зарплаты у квалифицированных работников — от $1000).

Камаль работал в большом госучреждении, ушел. Допытываюсь, почему, и внятного ответа не получаю. Потом уже Камаль говорит: «Это противоречие между тем, что тебе надо, и исламскими законами в госструктурах».

А его друг расшифровывает: «Жара, мы едем мимо регулировщика, он, бедный, уже в обморок падает. Но попить не может — знаете, ураза, пост, и есть, и пить можно только после 21 часа. Камаль меня спрашивает: для чего это? Это религия. Религия — для чего? Человека убить? Он — атеист».

Жена привела Камаля в частный бизнес. Сидеть дома она сама не захотела и стала руководителем большой фирмы, что для Ирана — редкость. И вскоре возникли ожидаемые сложности: мужчинам сложно было ей подчиняться. Так Камаль вскоре после свадьбы пришел на место Атефе, а та отступила в его тень, на должность пониже.

Ребенка нет. Камаль: «Не знаю, что будет в стране, какое будущее у Ирана. Много знакомых эмигрировало в США и Европу. Мы здесь, но надежд мало. Поэтому и нет ребенка. И пока не будет».

Турсуной Хасанова родилась в Душанбе. С 90-х, уже четверть века, — в Тегеране. А впервые она здесь оказалась еще при шахе, революция 1978—79 годов вершилась при ней:

В тегеранском метро первые два и последние два вагона — женские. Даже если едет семья, муж идет в середину состава, жена — в свой вагон.

Юрист одной из российских компаний (его всюду принимают почему-то за немца): — А я еще не знал всех правил и проехал с девчонкой-переводчицей. Необходимая деловая поездка. Она смелая, за руку со мной здоровается. Поразила реакция местных мужиков: вокруг нас была зона отчуждения — сантиметров 30—40, как раз вечерний час пик, головы у кого-то под мышкой, а от нас жмутся в стороны. Уже потом сообразил и напрягся, когда за нами на выходе из метро трое военных молча пошли, а через квартал обогнали и уже впереди караулят. Гыр-гыр что-то между собой. Она меня за руку — и бегом.

Уточняю, придется ли жениться. Машет рукой: ее папа меня не нашел. Еще одно уточнение: женщина Ирана в принципе может войти, куда захочет. В т.ч. в мужской вагон. Вот мужчине на территорию женщин нельзя.

Мы в центре Тегерана у самого большого базара, войти не решаемся — потом не выйти из многокилометровых галерей.

— Как представители западной цивилизации, сами же от нее отгораживаясь?

— Конечно. И этот мир — жалко.

Уж точно не США и не рост цен будут главным двигателем грядущих в Иране перемен. И даже не столько смартфоны и соцсети, не столько глобализация, сколько сама теократия с ее вмешательством в частную жизнь. В современном мире все меньше людей — где бы то ни было — готовых мириться с тем, что к нему лезут в постель. Можно терпеть изоляционизм, борьбу с прогрессом, много чего еще — поскольку никого этот прогресс или буржуазная система взаимной эксплуатации, культ потребительства или даже мир во всем мире счастливей не делает. Делает возможность быть с тем, кого любишь, делает свобода собственного выбора, самовыражения.

Портреты двух великих аятолл Рухоллы Хомейни и его преемника Али Хаменеи повсюду, духовенство шиитов действительно всегда было авторитетно в народе — в т.ч. потому, что находилось ранее в оппозиции к государству, светской власти. Но оно слилось с ним, подмяло под себя и диктует теперь то, что человек должен решать и выбирать сам. Надо слышать, какие теперь изощренные ругательства звучат за спиной мулл в их адрес.

Впрочем, у тотального контроля человеческой жизни в Иране есть и оборотная сторона.

Зарплаты, пенсии, дороги

Теперь о стыдном. О фоне — быте, еде, заработках, медицине, образовании. В общем, о самом веществе жизни. Именно со стыдом слушаешь рассказы русских, живущих и/или работающих в Иране. Все сравнения — не в пользу России.

Турсуной Хасанова: — Экономически все здесь направлено на интересы «простого человека», вся госсистема, включая шариатские суды (не все многообразие современности может подпадать под исламские судебные каноны, но здесь стараются. — А.Т.). В трудовых спорах суд всегда встанет на сторону работника. Собьет машина — содержать будут до конца жизни. Высшее образование для всех практически бесплатное, медпомощь иранцам гарантирована. Почти как в СССР. Совершенно другой институт гражданства — его и получить беспроблемно, и оно никуда не денется, не потеряется, вне зависимости от того, какое еще гражданство ты примешь, куда поедешь, с кем свяжешь свою жизнь. Строжайший контроль за качеством пищи, продуктов в магазинах. Безопасность — я ее ощущаю хоть где и хоть когда. Средняя зарплата (до нынешнего падения риала) — $1000, пенсия — $400—500. Причем для выхода на пенсию хватит и 30 лет работы, правда, тогда и получать будешь максимум 400. Если жена — домохозяйка, ей пенсию посчитают от зарплаты мужа. А если он умрет, она будет получать до своей смерти и свою пенсию, и мужнину. Бедняки есть, но им помогают мечети и специальные фонды (по всему Ирану, на каждом углу в городах и поселках, на заправках стоят специальные ящики для сбора пожертвований. — А.Т.).

Мне не верится в тысячу долларов как среднюю зарплату. Наверное, это только Тегеран? Проверяю в других источниках. Разница между столицей и регионами здесь не столь существенна, как в России. И в действительности, если верить официозу и пересчитывать риал к доллару по номинальному курсу, средние зарплаты в Иране и сейчас намного выше российских 39 085 рублей ($630). По паритету покупательной способности разрыв еще больше. Как и в пенсиях — тут минимальная пенсия — это 50% от заработка застрахованного, и от средней зарплаты в $860 будет 430 против российских 13 304 рублей ($216).

Также вдвое, а с учетом паритета покупательной способности втрое ($900 против 300) иранские минимальные зарплаты превышали российский МРОТ в прошлом и позапрошлом годах. С 1 мая 2018 года МРОТ в России решительно поднимают до 11 163 рублей ($180 по номинальному курсу). Но и в Иране ждут ежегодного повышения — зарплаты здесь законодательно поднимаются у всех, не только в госучреждениях. В Тегеране мне сказали, что ждут роста до 20%.

В Тегеране вижу заброшенные дома — среди обжитых, богатых кварталов. Мне поясняют: их не трогают с 1979 года, когда владельцы уехали за границу. Частная собственность неприкосновенна, никто даже подойти не смеет. Ну тоже ничего необычного — как во всем мире.

Российские предприниматели, работающие в Иране, подтверждают:

И дороги — это отдельная песня, они отличные даже в глуши. Скоростные, многополосные, освещенные на всем протяжении, даже в пустыне. Направления разведены или разделены отбойниками, за ними лежат мешки с песком на случай гололеда. Их проселочные дороги не идут ни в какое сравнение с нашими главными федеральными трассами — если податься от Москвы на восток. Едешь по иранским хайвеям, и тебя гложет стыд. Нефть — одна и та же. И тут и там углеводородные промыслы в руках узкой прослойки, близкой к власти. И тут и там коррупция. Скрепы. Ястребы. Огромные оборонные бюджеты. Анестезия в виде внешней войны, регулярных выборов, карманной оппозиции. Но почему нефти вот тут хватает и на народ, несмотря на десятилетия эмбарго, санкций, войны, а у нас — нет? Даже без санкций. И что будет дальше, уже с санкциями?

А бензин здесь 14 рублей за литр.

Русские

На вахту из депрессивного зауральского города Кургана теперь ездят не только нефтяники и газовики — на тюменские промыслы, но и айтишники — в Иран. У южной вахты с северной сходства, кстати, больше, чем различий — хотя бы безусловный сухой закон.

Из Кургана родом сервис заказа такси «Максим». Он зашел теперь в Иран и быстро развивается: если у нас на такси в булочную не ездят, персы не фанаты ходить пешком. Но есть трудности адаптации собственного программного обеспечения «Максима» к древнему фарси (даже для рядовой визитки в начале предложили несколько переводов), к адресной системе (номеров домов не то чтобы совсем нет, но ими не пользуются), совмещения системы бухучета 1С к иранскому наиболее точному солнечному календарю (сейчас 1397 год) и т.д. Над сложными алгоритмами перехода и бьются вахтовики — уральские и сибирские парни.

А еще нужны переходники к менталитету, к южным понтам («если ты не купил себе достойный стол, ты себя не уважаешь, значит, и тебя уважать не будут, поехали выбирать мебель»), продолжительным праздникам и каникулам, к тому, что выходные — четверг и пятница, к тому, что в call-центры в Душанбе женщин отпускают в ночную смену, а здесь еще нет. И при всем сходстве иранской и российской киберполиции и бюрократии, лицезирования, согласования и регулирования всего и вся, различия, тем не менее, существенны. Хотя бы одно: у нас не дай бог обнаружат пиратский Windows, а здесь — лицензионный…

Вообще страна, где сложно выпить кофе (уж не говорю просто выпить), обычно не под европейский бизнес заточена, под другое. Проблем много, но в Коране новые технологии не запрещены, более того — для стартапов здесь условия привлекательны и есть четкое понимание: когда все заработает, Корпус стражей исламской революции не придет и не попросит делиться прибылью или переписать бизнес на него.

В отличие от России, где последовательно гнобят агрегаторов такси, Иран идет «Максиму» навстречу: ввел статус «интернет-такси» и попросил компанию изложить свое видение будущего закона, регулирующего этот бизнес. И у наших ребят складывается впечатление, что именно в Иране, а не в России они смогут себя реализовать, выложиться по полной, что они начинают здесь большую историю, которая — это уже понятно — перебьет российскую. За пару месяцев «Максим» зашел в 20 городов. Местный рынок им уже предлагает подписывать договоры на 15 лет. Получая разницу в технологиях жизни, люди здесь быстро привыкают к хорошему. Где, впрочем, не так?

Илья Банишев возглавляет экспансию «Максима» на зарубежные рынки (позади 8 стран, впереди Индонезия, Малайзия, Ирак, Мьянма, Аргентина): — Мы возили иранцев в Курган обучаться. Они, судя по всему, навсегда запомнили ночную трассу Челябинск — Курган со слепящими огнями фур, подъезды наших девятиэтажек. Потом пришлось их везти на реабилитацию в Казань. Но они восклицали: вы не понимаете, где живете! В раю! У вас все можно! А я влюбляюсь в этих людей и страну и уже скучаю, когда улетаю отсюда в Россию. Под санкциями иранцы сформировали мобилизационное общество, вложились в образование, науку, собственные технологии… Сегодня вот бампером зацепил уже, как местный. У них популярно воззрение, что бампер не элемент машины, а отдельная такая, специальная вещь для предохранения машины от внешнего мира.

По-моему, и это про то, что Тегеран — это азиатский, южный Париж. Но есть различия, пусть не принципиальные, но есть.

Это как с торговцем орехами Майком Помпео в Исфахане. А привез меня туда, кстати, актер театра и кино Дмитрий Певцов. Вылитый. Я сфотографировал водителя Мохаммада — смотрите сами. И тот же рост, голос, жесты. Только моложе. Он, кстати, тоже киношник — в свободное от баранки время снимает крутейшими камерами с дронов индустриальные пейзажи. А еще у него точно такие же кроссовки, что и у путешествовавшего с нами российского предпринимателя.

Выйду на пенсию — напишу диссертацию о двойниках. Богатейший материал собран. Собаки все разные (в Иране, кстати, их не видно совсем). Женщины — разные. А мужики обязательно имеют копии. Нам подсказывают: мы серийны, мы одинаковы, мы все родня. Любая война здесь — гражданская и братоубийственная.

Но. «Одно и то же дерьмо, однако есть нюансы», — говорил Винсент из «Криминального чтива» про американские чизбургеры в Париже. Для одного выше всего свобода, для другого — бог. Один на прогресс молится, другой находит себя в религиозном фундаментализме. Проблемы начинаются, когда вдруг кто-то решает судить, кто прав, и раздавать оценки, а то и указания, как жить другим. С чего бы? Что Россия и Америка делает сейчас на Ближнем Востоке? Какого рожна они здесь, в мире чужих тонкостей? Мировое правительство невозможно, даже англичане с французами (уж не говорю про немцев с французами) никогда не договорятся. И почему мы с Ираном воюем по одну сторону, за него, но не торгуем? Товарооборот — смешной.

Мы разные и одинаковые. Глобализация, хотим мы того или нет, хоронит наши различия, приводит к общему знаменателю — наименьшему. На все романтические разговоры о необходимости альтернативы в Иране слышал примерно то же, что до этого на Кубе — с ее комитетами защиты революции в каждом квартале и лозунгами, освещаемыми факелами попутного газа «Защитим дело революции до последней капли крови. Фидель Кастро»: заберите своего Фиделя! Мы хотим нормальной жизни. Простого обывательского счастья.

Без альтернативы нельзя, но почему-то внутри нее неуютно, и романтические бредни лучше нести со стороны.

Иран, конечно, не Куба, но фарш назад не проворачивается, а смартфоны и соцсети уже в Иране, и они обеспечат себе среду. И как тут не называют демократию — тоже, как у нас, суверенной, управляемой, какой-то там еще, людей не может не тяготить то, что их заставляют быть кем-то, кем они быть не хотят, заставляют нарушать законы. Люди разные, но они обычно не любят чувствовать себя преступниками, они рано или поздно лучше поменяют государство и его законы.

Главное — чтоб Помпео-американский не утюжил Помпео-иранского. И наоборот. Не надо ракет, есть твиттер. Тегеранские юноши призывного возраста правы.

Тегеран — Кум — Кашан — Исфахан