Сегодня обсудим, что значит быть русским. Выскажу мнение. Другие народы — французы, англичане — хитрые, коварные и все время умничают. Мы же, русские, очень простые. Мы без изысков. Когда я думаю о русских, сразу представляю себе картину Ильи Репина «Запорожцы». Тот сидит в своем дворце, в шелках да в золоте, пыжится там, хорохорится, а мы его — раз и к такой-то матери. Просто посмотрите на открытые лица казаков, вслушайтесь в их заливистый смех — это наши лица. Открытые русские лица. Запах пота. Запах мужского товарищества: «Давай, умник, пиши!» По усам течет, но и в рот тоже попадает. И ведь еще Гоголь говорил, что любит русский народ вот это удалое, молодецкое острое словцо, как припечатает — во век не отлипнет. А раздобревшая Наташа Ростова с зассанными пеленками? Кто будет восхищаться такой эволюцией? Была дюймовочка, стала бегемотиха. Из Монеточки — в Гречку. А для нас это — норма. Лев Толстой даже термин специальный придумал — опрощение. Иностранец нам какую-нибудь зловредную электронную фиговину, а мы: «Ух, размахнись рука, раззудись плечо!» И туды ее в качель! У русских все идет не от головы, а от сердца, от утробы. Русский — значит, настоящий.
Все иностранцы по природе аристократы, бизнесмены, ну или профессора какие-нибудь. А мы по природе крестьяне, общинники, богатыри, ямщики. Иностранец про себя говорит: «Я джентльмен, шевалье, деловой человек», а мы, русские, говорим так: «Я мужик! Я простая русская баба!» Для нас самое высокое — это народ, простые люди. В статьях, текстах, постах мы так и пишем: «А как же простые люди? А кто подумает о простых людях?». Не дай бог тебя во дворе непростым назовут. У тебя потом будет такая кличка. А хуже этого ничего нет. Англичане, французы — все сплошь богачи. Такова их национальная черточка. А русский — значит, бедный, русский — значит, работяга, крестьянин, чингачгук. Так и при царе было, и при коммунизме, и сейчас тоже.
Иностранцы едят фин де клеры, камамберы, шампиньоны, консоме с профитролями. А у нас по-простому, по-нашенски, по-русски. Щи да каша — вот пища наша. У западников тесемочки, кружева, бюстгальтеры. А у нас портки да рубаха. У иностранцев менуэты, польки, а у нас, русских нормальные танцы: хоровод, лезгинка. У иностранцев костелы, небоскребы, Версаль, баухаус проклятущий, а у нас — русская изба: печь, полати, закут, красный угол. За печкой дед с бабой шебуршатся, на полатях молодые милуются. Именно изба задает ключевые координаты духовного пространства русской Евразии.
У этих какие-то ужимки, гримасы, тень на плетень, а у нас — гречка с тушенкой, запах сосен, запах травы. Эх, русский луг, русская излучина! Вот кто из иностранцев так говорит: «Эх!», «Ух!» Может, торгаши-американцы? Французы в колготочках? Нет, они там все тихо-тихо, шу-шу по стеночке. Взгляд бегающий, интонация манерная. Что внутри — не поймешь. Ты ему уже всю душу излил, а он все о погоде.
Ну и последнее. Иностранцы жутко любят все иностранное. Совокупляются между собой: англичане с немцами, немцы с французами, французы с итальянцами. «У, какая хорошая японская машина, — говорит американец, — и стоит дешевле кадиллака. Куплю-ка я лучше ее!» «Или датчане думают: «Надо же какие итальянцы прикольные. Объединимся-ка мы с ними в Евросоюз». И делают они всякие миксы, коллабы и прочие групповые форматы. Взаимодействие — такая у них религия. А русские любят русских. Смесовое отторгают. Не наше оно.
Мы с вами сегодня много говорим о национальном строительстве, о формировании русской идентичности. Говорят, нет позитивного образца. Говорят, нет ничего общего. А некоторые говорят, мол, и не надо. Украдут, мол, еще нашу национальную идею эфиопы, и будут под русских подделываться. А я скажу так: есть у нас общее. И это такое общее, которым можно гордиться. Простота, искренность, бедность, принадлежность к низшим слоям общества, страстная горячечная любовь к своим (не зря же сказано «За други своя!») — это ровно то, к чему каждый из нас стремится.
