По мере того, как Россия погрязает в беззаконии и беспределе «кровавого режима», чьи поклонники и враги (еще недавно вполне психически сохранные) выгрызают друг другу кадыки с одинаковым остервенением, Валерий Петрович Тодоровский все демонстративнее деактуализирует свой кинематограф.

Самые умные говорят, что он, пожалуй, ставит эксперимент по созданию лабораторного кино без примет реальной жизни.

Самые простые выходят на одиночные пикеты в фейсбук с лозунгами: «Где он видел на Садовом кольце Большой театр?»

Кстати, я только что вернулась из Большого театра, и — точно. Не на Садовом он кольце. А с другой стороны, где как не на сцене Большого мы то и дело видим искусство, которое легко обходится без примет жизни? Например, балет. Хотя бывает, что постановщик содержится под домашним арестом, а перед самим театром выстроилось каре автозаков с ОМОНом.

Но кино — не балет, — скажут мне.

Знаете, в каком-то смысле — всё балет.

Зависит от позиции автора. Поскольку балет — это в первую очередь прыжок, как наглядно показал нам тот же Тодоровский в своем фильме «Большой». В прыжке — всё. Душа, воля, характер, любовь, жертва, принципы, самоотдача. Нет прыжка — нет вот этого всего.

Говорю «Тодоровский», а не «Смирнов» или «Козлова» (режиссер и сценарист «Садового кольца»), потому что последний его продюсерский проект с двумя предыдущими (режиссерским и продюсерским) образует как бы трилогию. И это, конечно, авторская трилогия Валерия Тодоровского. Хотя и Алена Званцова в «Частице Вселенной», и Алексей Смирнов выступили в упряжке со своим продюсером очень достойно.

«Оттепель» — «Частица Вселенной» — «Садовое кольцо». Кино без бандитов, без тупой социалки, без чернухи. Его герои принадлежат к закрытым клановым сообществам: киношники, космонавты, буржуазия. То есть по определению — непопулярная в «народе» публика. И вот именно эти люди (всегда в блестящем исполнении и потому всегда носители ярких подвижных характеров, что важно) возвращают российского зрителя в поле человеческих страстей, в котором живет весь цивилизованный мир, кроме нас. В среду, от которой мы отвыкли. В мир, где нормально думать и говорить, и даже кричать — о семье, о сексе, о деньгах, о любви, о детях. В общество, где первична личность. Даже если это такая малоприятная личность, как оператор Хрусталев, от которого всем одно горе. Или такие странные депрессанты, алкоголики и кобелищи, как основное ядро «Частицы Вселенной». Или уж вовсе запредельный паноптикум «Садового кольца».

Тодоровского всегда интересовали персонажи, существующие поперек общества, если уж не получается — совсем отдельно. Его притягивали герои с диагнозом. Как начал (1990) с безумной героини «Катафалка», так, получив в 1991-м инъекцию ядовитой прозы Мариенгофа (сценарий к «Циникам» Месхиева), последовательно и двигался. «Страна глухих», «Подмосковные вечера», «Мой сводный брат Франкенштейн», «Любовник»… Фильмы-анамнезы, психопатические триллеры, экзистенциальный нуар, — уж конечно, это для художника-эстета задачи поинтересней, чем социальная драма.

Но вовсе уйти от общественных проблем в такой стране, как наша, может только Жора Крыжовников с цирком своих уродов. И Тодоровский снимает очаровательных «Стиляг», где травестирует социальные конфликты в жанре свинг-оперетты. И закрепляет успех «Оттепелью», с которой и начинается его замечательный тройной прыжок через пропасть, с крыши на крышу: с крыши страшно далекого от народа кино на крышу (или под нее) Первого канала, который еще страшнее и еще дальше. Не только от народа, но и вообще от всего человеческого.

И на этом канале Валерий Тодоровский продюсирует такие сериалы, как «Оттепель», «Частица Вселенной» и «Садовое кольцо».

И вот тут, чтоб два раза не вставать, я хотела бы в двух словах ответить на ковровое бомбометание в Сети (да и в печати) в адрес последнего по времени проекта «Садовое кольцо». Зачем прайм-тайм? Зачем пропажа сына (это уже было у Звягинцева!)? Зачем герои ненормальные? Зачем «апермидл» класс такой мерзкий (это заказ!)? Зачем после футбола? Зачем перед «Оттепелью»? Зачем все так плохо играют? И далее в том же режиме комсомольского собрания.

Во-первых, 23 с минутами — это не прайм-тайм для работающих людей. Во-вторых, не Звягинцев открыл Америку, дети пропадали и в кино, и в литературе сотни и тысячи раз. Это очень сильная пружина многих сюжетов, а в «СК» она еще и срабатывает многократно, срывая один за другим все покровы. В-третьих, покажите мне «нормального» героя (кроме Айболита, да и он не совсем нормальный), который был бы интересен. В-четвертых, два года назад, когда фильм начинали снимать, никакого тренда «мочить бизнес» и высшую прослойку среднего класса еще не сформировалось. В-пятых, «здоровые футбольные страсти» (как и последующее «чистое омовение «Оттепелью») могут подогреть гнев к «буржуям-кровопийцам» только у идиотов.

Соглашусь, что Первый канал в большой степени ориентируется на них.

Но место в сетке канала вряд ли изначально влияло на сценарий. И хотя автором идеи, как сказано в титрах, является Тодоровский, — этот сценарий Анны Козловой, как след с ботинком, связан с ее же романом «F20» (премия Нацбест) о победе шизофрении в одной отдельно взятой семье. И не знаю уж, с подачи ли продюсера или сам по себе молодой режиссер Алексей Смирнов додумался снять для Первого канала фильм, выворачивающий наизнанку архетипы массовой культуры, которые этот канал своими дебильными играми и ток-шоу и внедряет в массовое сознание неустанно и успешно.

«Садовое кольцо» похоже на мультфильм Диснея «Данс макабр». Сериал набит скелетами в шкафах (их хватает и в предыдущих двух). Чем дальше героиня по имени Вера продвигается к истине в поисках сына, тем больше их, скелетов, заполняет пространство. Тем самостоятельнее и ужаснее они пляшут. А что вообще вся наша жизнь, как не пляска скелетов?

То, что в «Садовом кольце» в семье героев ложь на лжи, и эти сущности непрерывно множатся; то, что их любовь — исковеркана и уродлива; то, что их дети — или безумны, или неблагодарны, или преступны и ненавидят родителей; то, что их работа невозможна без воровства, а сами они постоянно в истерике и орут друг на друга — так это не потому, что фильм плох. А потому, что плоха жизнь. А она плоха — жизнь буржуазной цивилизации мегаполиса. Плоха везде. И на Садовом кольце она не лучше и не хуже, чем на бульварах Османа или на Манхэттене.

Ну а что до актеров… Из рецензии в рецензию кочует тезис, что актеры в «Садовом кольце» кричат или шипят, потому что им нечего играть. Мне очень не хочется так говорить о коллегах, но это — просто случай так называемого вранья. Тем более странного, что у зрителей есть глаза и уши. Я со своей стороны могу только выразить удивление, что юный режиссер (22–24 — с начала до конца съемок) так здорово работает с артистами в кадре. Мария Миронова (Вера, мать пропавшего гаденыша), например, для меня вообще впервые раскрылась здесь как большая актриса.

Хорошая сериальная драма вопреки распространенному мнению вообще требует больших артистов. Актер сериала — марафонец. Если он не будет протеем, не будет меняться — кино забуксует. И далеко не каждый способен к преображению на дистанции одной роли. Тодоровский прекрасно понимает, что такое кастинг. Все три сериала не случайно объединяет еще и мощная актерская составляющая.

А что может сделать актер при хорошем режиссере и умном продюсере — я увидела в «Частице Вселенной» Алены Званцовой.

Ценители актерского класса, те, кто падок на вещество художественной правды, на этот секрет, вырабатываемый железой лицедейства, — тогда взвыли. В телевизоре на Первом канале разворачивалось захватывающее зрелище жизни. Во всем психологическом и парадоксальном ее многообразии, в обыденном богатстве и тонкости человеческих связей и страстей. Эту живую природу создавали артисты, которых мы знаем, как облупленных. Компания, несомненно, профессиональная, талантливая — но не какие-то заоблачные гении. И вот их существование в кадре было в сто раз интереснее космических панорам, работы ЦУПа и устройства орбитальной станции.

Мне почему-то кажется, что никто, включая Тодоровского, самих артистов и даже главного автора — Алену Владимировну Званцову (не говоря уже о начальниках), — не рассчитывал, что кастинг до такой степени изменит замысел проекта. Что вместо героико-мелодрамы «Я Земля, я своих провожаю красавцев» с супружеской изменой как главным двигателем прогресса, основной и единственной сюжетообразующей пружиной, — получится настоящая большая и сложная драма, с серьезными аллюзиями, проклятыми вопросами и неразрешимыми (что уж совсем за гранью здравого телевизионного смысла) конфликтами. И все это — путем влияния артистов на фильм и сюжет в целом.

А самым «влиятельным» лицом оказывается не Сергей Пускепалис, переиграть которого может только кошка. И не роскошная, как водится, Анна Михалкова. И даже не отменно тонкая, филигранная Виктория Исакова, в некоторых сценах поднявшаяся до высокого трагизма. Нет. Главная победа и настоящий актерский шедевр сериала — это Алексей Агранович.

Я пару раз видела Аграновича на сцене. Ну да, органичен, профессионален, не киксует. Но в этом кино не слишком популярный «эпизодник» и шоумен — сам ли, с подачи ли режиссера — такие вытворяет фокусы, что озноб по коже.

Его герой — космический психолог Алексей Шутов, самый умный, проницательный, интеллигентный, и потому неудобный всем персонаж. Собственно, этим он мог бы и ограничиться со своей худощавой, зябкой фактурой и генерализованной иронией. Наверное, таким он и был написан. Но Агранович пересиливает заданный характер и играет… ну как бы… не совсем человека. Он — гуманоид. Инопланетянин.

как он там пашет и провожает до калитки девушку Галю, да и всё. Без всякого безумия и чертовщины.

Шутов Аграновича — инфернальный гений, врать которому бессмысленно, ибо человеческое «психо» для него открытая книга. Но груз этого знания почти невыносим. Собственная эмпатия ему неподвластна, он страдает, проживая жизни своих пациентов, и мучается их грехами. За что и огребает по полной. Он пророк в своем отечестве, и это отечество, как и предписано галактической историей, его — ну, не распинает, конечно. Просто выбрасывает вон.

Лечит горе и снимает напряжение он, само собой, дедовским методом. В критическую минуту, перед тем, как запереться у себя с «маком» и думать, Шутов промышленно запасается водкой, лекарствами — и пускается в свой сказочный, данный ему одному, наконец, в ощущение, свободный и мертвецкий запой. А там, в разгар этого увлекательного мероприятия, влетает к нему в форточку нечто долгожданное или нет — не нашего ума дело…

Неврастеники и самоубийца в «Оттепели». Космический психолог в «Частице Вселенной». Психиатры и психопаты в «Садовом кольце».

Тодоровский снаряжает экспедиции трех съемочных групп на самую сумасшедшую и потому самую интересную натуру — неуловимых, протейских, запутанных, мучительных человеческих характеров и их взаимодействий. И делает это на Первом. Чужой среди своих.

Я стараюсь не пересказывать сюжетов. Дайджест — самый верный путь к идиотизации текста. Пересказ Альмодовара, например, выглядит таким мылом, что глаза ест. Зато это легко. Зачем заморачиваться скрытой пародией или там издевательской концовкой, которую к тому же не успел увидеть. Зачем следить за поисками героев самих себя. Легче и веселее сделать из фильма слабоумные слюни с пузырями: достаточно пересказать содержание, чуток еще для пущего юмора передернув в деталях.

И Тодоровского, и его молодых режиссеров ругают и будут ругать за пошлость, за «соцзаказ», за равнодушие, за картонность, салонность и за монструозных героев. А на самом деле за то, что снимают они в традициях искусства, где «война» — все-таки часть «мира», а не наоборот. Кино в России — больше чем кино, и альтернатива одна: бороться с пропагандой или работать на нее. Шаг в сторону — извините, получите. Никому не позволено преодолевать пропасть в три прыжка. Не по правилам это.